Артур Кестлер - Воры в ночи. Хроника одного эксперимента Страница 10

Несколько человек присоединились к дискуссии и столпились вокруг стола.

— Я не верю в террор, — твердила Даша с упрямством и агрессивностью женщины, спорящей с интеллектуально превосходящим ее партнером.

— Естественно, ты не веришь в террор, — сказал Шимон, — зато ты веришь в морковь и в витамин А. Ты хочешь сказать, что террор тебе не нравится. Он противоречит твоему воспитанию. А мне не нравится морковь. Но я ем ее, потому что в ней содержится витамин А.

— Ну и что? — растерялась Даша.

— А то, что мы больше не будем есть моркови, — примирительно улыбнулся Реувен.

— Что касается логики, — включился Джозеф, — то арабский террор направлен частично против нас, а частично против англичан. Так что для равновесия нам придется мстить арабам и одновременно терроризировать правительство.

— Зависит от его поведения, — после паузы многозначительно заявил Шимон.

— Но нам их поведение знакомо! — взорвалась Дина. — Они ненавидят нас, как эта нынешняя дамочка. Ее тупую ненависть можно прочесть по глазам. Уверена, что она хранит у себя портрет милашки-фюрера. Как же иначе! Все эти злобные тупицы обожают его. Потому что он объяснил им, какое это благородное чувство — злоба, и потому что зачесывает волосы точь-в-точь, как молодой парикмахер их мечты. — Ее полные, резко очерченные губы искривились, казалось она вот-вот заплачет.

— Ладно, Дина, — мягко сказал Джозеф, — все это мы знаем. Но Шимон не ответил на мой вопрос.

— Мы должны заставить англичан изменить поведение.

— Как же их заставить?

— Нашими достижениями, — сказал Реувен.

— Любыми доступными нам средствами, — твердо ответил Шимон.

Наступило молчание. Возле их стола собралось довольно много людей. Джозеф наполовину следя за разговором, отмечал, между тем, как Шимон прямо-таки вырастал на глазах, стоя перед внимающей аудиторией. Почти никто не разделял его взглядов, но слушали Шимона с невольным восхищением, и чем больше он говорил, тем сильнее было его влияние на них. Они слушали его, как бы заглядывая в себя и не смея себе признаться, что он прав.

— Давайте рассуждать трезво, — сказал Джозеф, бледнея. — Предположим, англичане не изменят политику. Предположим, преследования в Европе усилятся и приведут к массовому исходу.

— Почему — предположим? — перебил с холодной иронией Шимон. — В Европе горят синагоги, а наши девушки ходят по родным городам с плакатами на груди, призывающими прохожих плевать им в лицо.

— Ах, замолчи! — крикнула Дина с ноткой истерики в голосе.

— Почему я должен молчать? — продолжал Шимон в той же ядовитой манере. — Между прочим, это случилось с моей сестрой. Ну чего вы уставились? Какая разница — моя сестра или чья-нибудь другая? Обыкновенная толстая и глупая девушка, вроде Даши, только звали ее Роза. Занималась химией.

Помолчали. Затем Дина спросила сдавленным голосом:

— Почему ты никогда не говорил об этом?

— А что об этом говорить? Я приехал сюда работать на земле, а не к Стене Плача. И упомянул я об этом я об этом только из-за Джозефовых «предположим». Ладно, продолжим наши предположения. Я полагаю, что англичане не изменят свою политику, если их к этому не принудить. Я изучал их историю, их традиции и методы. Если в Европе устроят аутодафе и будут жечь наш народ живьем, они очень возмутятся. Будут писать письма в газеты, делать запросы в парламенте, а епископы их помолятся за наши души. Но если несколько уцелевших бедняг попросят впустить их на эту нашу Обетованную землю, они заговорят об экономических трудностях и обездоленных арабах. А если те бедняги не послушаются и, спасаясь от смерти, поплывут через море, они поставят по берегам заграждения — пусть тонут…

Он на минуту закрыл глаза. Что-то странное случилось с ним, чего он никогда не испытывал. Он увидел перед собой совершенно отчетливо, как при резкой вспышке, тонущих людей. Сотни людей тонули, из воды торчали руки и ноги, не слышалось ни звука, а вся сцена разыгралась в спокойном и мирном море, под горячими лучами солнца.

В наступившем тяжелом молчании Реувен сухо сказал:

— Я думаю, Шимон преувеличивает. Во всяком случае, я не верю, что, действуя фашистскими методами, мы чего-нибудь добьемся.

Вошедший незамеченным Бауман стоял у двери и слушал. Дина первая заметила его и спросила:

— А что ты думаешь об этом?

Все повернули головы.

— Я согласен с Шимоном, — коротко ответил Бауман. — Между прочим, Даша, твоя морковь прибудет завтра утром.

Приход Баумана разрядил напряжение. Нафтали, невысокий косоглазый парень, начал было выступать против Шимона, но его никто не слушал. Баумана окружили, расспрашивая о последних новостях в мире. Шимон тоже хотел подойти послушать, но Нафтали задержал его.

— Я не верю в насилие, — кричал он, — я ненавижу насилие! Надо договориться с арабами!

— А если они не хотят с тобой разговаривать? — К Шимону вернулся его спокойный сарказм.

— Их надо просветить. Присоединить к нашим профсоюзам. Освободить феллахов, избавить их от власти клерикалов и заменить шовинизм классовым сознанием.

— И сколько времени понадобится, чтобы осуществить эту скромную программу?

— Не знаю. Неважно, сколько.

— Конечно, совсем неважно. Наши заживо горящие братья подождут, пока мы управимся!

Он оттолкнул взволнованного парня и вышел из столовой. Никто не заметил его ухода. Бауман сообщил новости, переданные с помощью гелиографа из Ган-Тамар, где было радио. Испанские мятежники захватили большую часть страны басков и наступают на Бильбао. Совет Лиги Наций обсудил план раздела Палестины на еврейское и арабское государства, предложенный Королевской комиссией несколько месяцев назад, но подробности пока неизвестны.

Последнюю новость поселенцы не комментировали. Вопрос о разделе, со всеми его плюсами и минусами, обсуждался столько раз, что осточертел им. К тому же, никто по-настоящему не верил, что правительство действительно намерено осуществить это на деле. Джозеф рассказал шутку из английской газеты: лучший вариант раздела — чтобы арабы владели страной летом, а евреи зимой, — но только Дина с Бауманом улыбнулись. Поселенцы не знали, чем заняться. Стоило бы прилечь на несколько часов перед тем, как заступить на дежурство, но после дневного возбуждения людей одолевало какое-то непонятное уныние, и они в нерешительности топтались на месте.

Внезапно тишину прорезал слабый музыкальный звук, в дверь ворвался Мендель-горбун, наигрывая на губной гармошке «Бог построит Галилею» и раскачивая в такт мелодии свое неуклюжее тело. Он казался пьяным, но все знали, что на него просто нашло особое состояние, которое время от времени превращало маленького тихого Менделя в охваченного экстазом дервиша. Оцепенение, в котором минуту назад находились люди, рассеялось, как туман от резкого порыва ветра. Отодвинув к стене столы и скамейки, они расчистили пространство в центре барака, где косоглазый Нафтали и еще двое образовали первый круг хоры. Остальные присоединились. Положив друг другу руки на плечи, они пошли в хороводе влево, остановились, наклоняясь вперед и притоптывая ногами в такт музыке, выкрикивая припев и откидываясь назад почти по горизонтали. Хоровод разрывался, присоединял все больше народу и снова смыкался. Скоро в бараке стало слишком тесно. Часть хоровода оторвалась и образовала меньший круг внутри большого, кружась в обратном направлении. Внутри его возник еще круг — всего из пяти танцоров. Хора в целом похожа была на крутящийся водоворот, а в центре, играя на гармошке, раскачивался и корчился Мендель.

Джозеф стоял у двери и смотрел на танцующих. Их откинутые назад, обращенные к потолку лица были покрыты потом, многие прикрыли глаза. Когда они останавливались с разбега, чтобы прокричать слова припева, лаем вырывались из глоток три магических слога «Ха-Га-лиль». И потом, когда они снова бежали по кругу, рты их оставались полуоткрытыми, придавая лицам выражение самозабвенного и мучительного восторга. Преображенные таким образом, они больше не казались Джозефу уродливыми и похожими на ящеров. Скорее они напоминали стилизованные изображения ассирийцев или шумеров, ожившие в мерцании свечей. Ноги его стали выбивать стремительный ритм танца, тело закачалось. Он жаждал влиться в водоворот. Он взглянул на стоящую рядом Дину. Она покачала головой.

— Но ты иди, — сказала она с деланным безразличием.

Он секунду поколебался, потом взмахнул вытянутыми руками и прорвал цепь хоровода. Пока хмель танца не захватил его окончательно, он успел заметить, что Дина вышла из барака. Но в тот же миг забыл обо всем.

Дина быстро прошла через темную площадку к жилищу и вошла в кабинку на четырех человек. К счастью, ни Даши, ни двух других девушек не было. Секунду она неподвижно стояла в темной маленькой комнатушке, прислушиваясь к звукам губной гармошки, крикам и топоту ног, доносившимся из столовой, потом бросилась вниз лицом на койку. Плечи ее вздрагивали, вцепившись зубами в матрац, она пыталась заглушить всхлипы. Через некоторое время она уснула и проснулась только через два часа, разбуженная ружейной стрельбой.