Джим Шепард - Рассказы Страница 10

— А мне почем знать! — откликнулась мать из гостиной. — Она не назвалась.

— Звонила женщина? Спрашивала меня? Это не Дженис была?

— Я же говорю: она не назвалась, — прокричала мать. Когда я вернулся в гостиную и встал перед ней, она сказала: — Смотреть не даешь. — Подразумевался телевизор. — Быстро прискакал, — добавила она, когда я перебрался на диван. — Ты, значит, подружку себе завел?

Я мысленно повторял: «Это мой единственный шанс», а потом призадумался, откуда у Дженис мой телефон. Может, в библиотеке узнала?

— Твой черед мне не отвечать? — спросила мать.

— Тихо, мне надо подумать.

Она ненадолго заткнулась. А потом все-таки сказала:

— Даже не представляю, кому захочется тратить на тебя время.

Я думал, что надо бы взять пса и пойти к дому Дженис, но шел мокрый снег. Вот чуть-чуть погода наладится, и пойду. Но мне не сиделось на месте, мать сказала: «От тебя половицы ходуном ходят» — это она насчет того, что я ногой стучу. Я ушел к себе наверх. Пес прибежал меня проведать, поглядел и тут же удрал вниз.

Потом мне стало так худо, что я просто должен был вырваться из дома. Пошел к ручью проверить капканы. Надел военную куртку с капюшоном, но все равно вымок. Два капкана вообще не смог найти, в третьем — ничего. Может, я вообще их неправильно ставлю, почем мне знать. Правда, месяц назад я обнаружил, что один капкан захлопнулся, рядом на снегу кровь. Иду назад от ручья, смотрю: вокруг моего дома — кольцо полицейских машин. Залег в соседской песочнице, тремя домами дальше, наблюдаю. Потом смотрю: уезжают.

«Что ж такое что ж такое что ж такое?» — вертелось в голове. Сам поразился, насколько все это меня потрясло. Но с годами я разработал кой-какие приемы, помогающие не терять контроль над собой. И теперь я все их перепробовал. После отъезда полицейских выждал еще полчаса: лежал, подперев подбородок руками в перчатках, чтоб не стучать зубами. Знаю ли я хоть одного человека, который станет валяться на снегу в песочнице у чужого дома?

Мокрый снег сменился дождем. Я так промерз, что у меня в голове затрещало. Один из врачей, которые в резервных войсках якобы учили меня на медработника, звал меня ТПМ — травматическое поражение мозга. Когда он впервые назвал меня так, я сказал, что не было у меня никаких травм мозга. А он: «Ну, может, в младенчестве».

Наконец я встал, спустился под горку, обошел свой дом. Двор превратился в озеро. В спальне матери горел свет. Я потихоньку пробрался к окну. На тумбочке под лампой — брошюра, название: ВАШ СОЛДАТ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ! В гостиной орал телевизор, но, может, мать пошла в подвал? Я дождался, пока она поднимется по лестнице, и только тогда вошел с черного хода.

— Они тебя ищут, понимаешь? — сказала она, увидев меня. Нет чтобы сказать: ты, наверно, дико замерз. Нет чтобы сказать: иди-ка прими горячий душ.

— Что им понадобилось?

— Сказали, у них к тебе несколько вопросов. Хотели посмотреть твою комнату, а я спросила: «А ордер у вас есть?» Сказала, сегодня вечером ты вернешься.

— Зачем надо было это говорить?

— А что я должна была им сказать? «Уехал искать работу»?

Я поднялся к себе, чтобы поразмыслить. У меня уже были нелады в нашей аптеке, из-за рецептов. И необеспеченные чеки должны вернуться из Уичита-Фоллз. И одну девчонку я напугал — не давал ей пройти, когда мы столкнулись в лесу. Убегала она с порванным рукавом. В общем, поводов предостаточно.

— Ну пока, — сказал я, спустившись вниз. — Ухожу в поход. Надолго.

— В поход, — сказала мать. — Когда на улице… — она указала на окно.

— Не говори им, куда я пошел. Считай, я вообще домой не возвращался.

— Да уж лучше бы не возвращался, вот было б мне счастье! — сказала она.

Я переоделся в сухое, напялил на себя двенадцать одежек, не меньше, собрал вещи: палатка, дополнительный тент от дождя, походная печка, полный рюкзак консервов, то да се. И свалил. «А собаку свою забираешь?» — окликнула мать. Она еще что-то кричала, но я уже не расслышал.

До места, где кончается дорога лесозаготовителей, я добирался битый час — заметал следы сосновой веткой, а потом еще час проискал в снегу свой вещмешок; потом двинул вверх по ручью, вглубь леса. Отыскал знакомую поляну: есть где укрыться, и обзор хороший; разложил вещи и призадумался, что же я наделал и что теперь делать, если у меня вообще ума хватит разобраться.

В пятидесяти ярдах ниже по склону — тропа, здесь она делает резкий поворот. По тропе иногда проезжают лыжники, и на снегоходах тоже катаются. Еще ниже — водопад с озером, где можно искупаться; мне вспомнилось объявление в библиотеке на стенде «Христианский досуг»: ‘«Отряд белых медвежат’ приглашает подростков в поход, в программе полевой молебен».

Я рассудил: ну, если меня ждет тюрьма, нелишне будет по ужинать. Сготовил тушеное мясо с овощами. И за едой кое-что сообразил: как только меня арестуют, одно потянет за собой другое, а я-то знаю, что случается в тюрьмах, наслушался. И потому я вынул все из вещмешка, разложил в палатке, вооружился. Оказалось, я сам не помнил, сколько всяких разностей у меня есть. Вот опора для винтовки, вот зимний футляр камуфляжной расцветки: скрывает ствол, ложе и прицел. Даже бинты в гамме «камуфляж зимний». Когда я все разобрал, появилось чувство: что ни говори, я готов к любым неожиданностям.

Но на тропе никто не появлялся. Стемнело. Я поспал. На следующий день тоже никого. Я позавтракал фрикадельками, маленькими такими, долго сидел, ждал, потом отправился охотиться на кроликов, но пришлось вернуться: снег больно уж глубокий.

На обратном пути я провалился ногой в ручей, и скоро ступни окоченели, даром, что носков три пары. В самом начале «Города мальчиков», когда идут титры, показывают парнишку в городских закоулках — как он греет руки над костром, разведенным в ведре. Я совсем забыл этот кадр, а вот теперь вспомнилось.

Идею насчет сиротского приюта подал Спенсеру Трейси тот самый мужик, которого посадили на электрический стул. Когда его собираются вести к стулу, начальник тюрьмы говорит: ты, мол, в долгу перед государством. И тут мужик впадает в бешенство. Спрашивает: где было государство, когда в детстве он рыдал по ночам в ночлежке, среди пьяниц и бродяг. Говорит: будь у него в двенадцать лет хотя бы один друг, он бы тут теперь не сидел. И после этих слов прогоняет из своей камеры всех, кроме Трейси.

Я до вечера топил печку, полулежал на свернутом тенте, хватался за голову. Совсем как дома у матери, единственное отличие — телевизор за стеной не наяривает.

Здесь у меня было все необходимое, но я же не успокоюсь, пока не найду неприятностей. Ночью снова шел мокрый снег, к утру печка заросла льдом. Я умылся, сменил носки, взял своего «Орла пустыни», вернулся к дороге, дошел по лесу до водовода, по нему можно незаметно пробраться в город. Солнце светило, и, когда я выкарабкался из водовода у дорожной развязки, в самом конце улицы, где жила Дженис, с меня лил пот. Но мне не хотелось слишком долго торчать на улице, и я лишь немного постоял, расстегнув куртку, помахал полами в воздухе — пусть проветрится, а потом подошел к дому Дженис, нажал кнопку звонка. «Орел» болтался в широком внутреннем кармане — со стороны можно подумать, у меня с собой монтировка, и я спросил себя: «Зачем ты его вообще прихватил? Непонятно». Какой-то мужик распахнул дверь с таким видом, будто меня дожидался. Наверняка бывший муж. Смерил меня взглядом, спрашивает: «Чем могу помочь?» Но я стерпел, просто спросил: «Дженис дома?» Он снова смерил меня взглядом, а я сообразил, что вымок, как мышь, и под курткой на мне надеты четыре рубашки, воротнички топорщатся.

Он сказал:

— Да, она по хозяйству хлопочет. Мы вам чем-то можем помочь?

Я постоял, немножко постучал по полу ногой, засунул руку под куртку, точно проверяя, не вывалился ли вдруг «Орел» из кармана. Хотя разве он вывалится? Тут в прихожей появилась Дженис, выглянула из-за его плеча, вижу: на меня смотрит. И я просто сказал: «Ничего не нужно, я потом зайду» — и ушел.

— Послушайте! — окликнул меня мужик, и я услышал, что Дженис хихикнула. В середине квартала я срезал напрямик через чей-то двор, нырнул в водовод. Сердце заколотилось, я уж подумал: готово, инфаркт. Она, наверно, до сих пор хихикает. И он вместе с ней. Комедия. Я встал на четвереньки, да так и пополз по дну водовода — карлик на прогулке. На мне все рубашки промокли насквозь, даже самая верхняя; удивительно, сколько пота выходит в такие минуты жизни.

Я пробрался по водоводу к заднему двору Дженис, выкарабкался и сразу метнулся к окну, но оно слишком высоко, с улицы не заглянешь, и тогда я просто встал на цыпочки и выстрелил четыре раза. Под таким углом я мог попасть разве что в потолок. «Орел» бьет громко, в первую секунду ушам своим не веришь, что такой грохот вообще бывает. Кто-то что-то прокричал, а что — не разберешь. Я выпустил все до последней пули и бегом через двор, обратно к водоводу. В соседнем доме, я услышал, захлопали в ладоши. Наверно, подумали: фейерверк. А пока я добирался по водоводу к моей лесной тропе, мне довелось послушать сирены всех полицейских машин северной части штата Нью-Йорк.