Владимир Маканин - Старые книги Страница 10

— Пошли!.. Берите книги!

И они идут. Гуськом. Впереди Светик и молодой симпатичный мент. За ними — Бабрыка и Валерик. Они вносят связки книг в квартиру.

Милиционер Сережа просит холодной водички. Пьет. Мужчины закуривают. Надо же перевести дух.

— Хорошая квартира, — говорит милиционер Сережа.

— Неплохая, — соглашается Светик. Она обводит рукой разложенные всюду книги и добавляет: — Правда, похоже на гнездо спекулянтов?

— Угу, — смеется он.

Дней через пять Николай Степаныч подкараулил Светика на рынке. Сам явился. Самолично. Он подходит — и крепко хватает Светика за руку.

— Как насчет моей доли, Светланочка?

Светик начинает всхлипывать:

— Что вы, дяденька… Я не понимаю, о чем это вы…

Он шипит:

— Мерзавка!.. Ты даже по той цене, которая обозначена, взяла книг на пятьсот рублей.

— Разве?..

— Я должен хотя бы покрыть расход. Книги не мои — государственные.

— А ваши подручные толстячки дают вам долю? Всегда?

— Разумеется.

— С прибылью?

— Разумеется.

— По-моему, дяденька, из этой прибыли надо покрыть расход. Вы хотели быть честным.

Глаза у него округляются, как у безумного… И Светику приходится опять немного похныкать.

— Оставьте меня в покое, дяденька, — плаксиво заводит она. — Что я вам сделала… Я не знаю, о каких книгах вы говорите…

Светик всхлипывает.

Он смотрит на Светика, широко раскрыв глаза. Как будто впервые увидел и понял наконец, что такое женская душа. Он, видно, думал, что женщины — это просто так. Платьице в горошек и с бантиком.

Светик начинает хныкать громче:

— …Людей позову… Или обращусь к товарищу милиционеру.

Это действует. Потому что это всегда действует. Дяденька уходит. На углу сам себе он говорит что-то нехорошее. И сплевывает.

В этот же день Светик попадает под дождь — приходит и сразу бежит в ванную.

Каратыгин кричит вдогонку:

— Какого черта без зонта ходишь?

Это он грубит, но только с виду. В чем другом, а уж в грубостях Светик разбирается. Наслушалась. Навидалась. А Каратыгин, он просто так орет — такой уж он есть. Не видел жизни. Только книги и видел.

Светик в горячей воде — наслаждается. Она не спешит. Она здесь уже своя. В квартире ее уважают. Здороваются. Все, что есть у Каратыгина, она уже перестирала и перегладила. И в комнате стало чище. Старухи все это, конечно, засекли. И часами рассказывают друг другу, какая она, Светик, хорошая.

Из ванной — на кухню. Светик быстренько разогревает еду. Раз, два — и готово, Светик несет еду в комнату.

— Убирай со стола! — Это уже она, Светик, покрикивает на него.

Они садятся ужинать.

— Отправил Олю в командировку — теперь сам не рад. — И Каратыгин сокрушенно чешет в затылке.

— Отправил — и что?

— Трудно стало. Писанины много.

— Оля тебе нравилась?

— Еще бы!.. Старательная, трудолюбивая!

То, что Оля была в него по уши влюблена, Каратыгин не заметил. А Светик не стала ему докладывать. Не заметил, значит, не заметил — уже проехали.

После ужина Светик тут же садится рядом с ним. Берет ручку.

Каратыгин удивляется.

— Зачем это?

— Переписывать буду… Оля далеко, зато я близко.

Светик переписывает отмеченный абзац. И тут Каратыгин опять удивляется. Когда видит, как трудно Светик пишет. Выводит буквы.

— Как же так — ты не знаешь старославянского?

— Нет.

— Почему же твой шеф тебя не научил?

Светик пожимает плечами: откуда ей знать, почему шеф не научил? Пожимает плечами и смеется:

— Не беда… Перепишу. У меня зато память отличная. Высший сорт память. И руки ничего себе.

Ночь.

Они легли спать — лежат, разделенные горой книг. И луна. Сияет в окне. Сейчас все шизики с ума сходят. Любви хочется. Даже ей, Светику, немного хочется.

— Славная ты девушка, — говорит вдруг из темноты Каратыгин.

Светик молчит. Улыбается в темноте. Встать бы и на цыпочках к нему — небось думает об этом. Прогнать не прогонит, тут и сомнений нет. Но может плохо подумать.

— Ч-черт, — сам себя бранит он. — Не надо бы мне курить в комнате. Или ничего, а?

— Кури, — говорит Светик. — Мой отчим всегда курил.

— Спасибо.

— Правда, он был скот.

— Ну знаешь!.. Или ты разрешаешь мне курить — или нет?!

— Кури, Алеша… Кури.

Он уже спит, это слышно. И тогда Светик подходит к нему. Она приседает на корточки — пытается разглядеть в темноте.

Глаза привыкли — и Светик видит его лицо. Видит сонные губы. Видит нелепо подвернувшуюся кисть руки. Еще не отвык от гипса.

В окне луна, царица шизиков. Луна такая необыкновенная, что бог знает откуда она такая. Сиреневая, что ли.

— Алеша, — шепчет Светик. Она шепчет это беззвучно. Так, чтоб ни в коем случае не услышал. И он не услышал — спит. Книги лежат громадной горой. На них лунные полосы.

Оказалось, что налет на склад сильно подействовал на Валерика.

Ближе к обеду Светик спрашивает его:

— Что с тобой?

Молчит.

— С Верой что-нибудь, а?

— С Верой давно кончено.

— Да ну?

— Я ее разлюбил.

— Ах, ах… Как быстро и как жестоко.

Он молчит. И не слышит шутливых слов… Светик тоже заметила, что с Верой у них нелады. Вся их амурность куда-то испарилась.

Светик говорит:

— А по-моему, ты здорово перетрусил. После того как мы на складе побывали. Так или не так?

Молчит.

— Посидел в милицейской машине с живым ментом — и душа ушла в пятки, так?

Глава 6

В эти же дни возникла слава — вчера о человеке не знала ни одна собака, а сегодня знают все тут и там. Повторяют имя. Рассказывают. Привирают.

Если кто-то на рынке начинает вдруг жаловаться и стонать, что, хоть умри, не может найти такую-то книгу, ему немедленно говорят:

— А у Светика не пробовал достать?

Другой ищет «Атлас дорог Франции», не более и не менее.

— Нет, — говорят ему, — не бывает. А у Светика?

— Что — у Светика?

— У нее нет этой книги?.. Поинтересуйтесь у Светика.

Светик не верит своим ушам. Нет у нее таких книг. И никогда не было — она и названий таких не слышала. Эти ослы считают, что у Светика есть всё. На глазах возникает легенда — уже поговаривают, что Светик имеет прочную связь с книжными складами и вывозит оттуда самые свежие поступления. Намекают, что она очищает в гостиницах номера иностранцев и потому имеет книги на любом языке.

К счастью, все это как бы оторвано от реального Светика. То есть Светик стоит себе на рынке, предлагает человеку книгу, а человек ей прямо в лицо заявляет:

— Нет, девушка… Я лучше куплю эту книгу у Светика.

— Почему? — улыбается Светик.

— У Светика на книге всегда новенький супер. Заплачу подороже, но уж зато книга будет как книга. Приятно в руках держать.

— А вы знаете Светика?

— Нет. Но меня обещали познакомить.

В другой раз кто-то из спекулянтов, знавший Светика, спрашивает:

— Светик!.. Вот тут брокгаузского Шекспира спрашивают. У тебя нет?

Услышав звучное имя, люди тут же поворачиваются к Светику. Обступают. Разглядывают. На всякий случай улыбаются.

Светик делает самое наивное личико. Дескать, простенькая девушка. Дескать, извините. Дескать, я бы газировки выпила.

— Я… Светик. Но я совсем не та Светик.

И какой-то тип, к счастью, подхватывает на лету. С воображением дядечка.

— Это не Светик, — заявляет он басом. — Я Светика знаю хорошо. Я торговал ее книгами. Она мне иногда доверяла.

— Ну? — терзают его. — Ну?.. И какая же она?

— Умница, — говорит он. — Девка — большая умница.

— А как делится, если торгуешь ее книгами?

— Щедро. Светик — это Светик. Половина шла в мой карман…

Все оживляются. Расспрашивают. Разговор становится общим. Находятся и другие, которые тоже неплохо знают Светика.

— Говорят, она любую книгу достать может.

— Еще бы!

— Я слышал, она крутит мозги начальнику милиции. Она красавица. Он ей розы домой присылал…

— Я тоже слышал… А знаете, на каком рынке она сейчас?

— Конечно, знаем…

Дяденьку Николай Степаныча налет на склад доконал — дяденька перепуган до полусмерти. Он не спит. Болеет. А через несколько дней говорит своим двум качкам:

— Хватит. Бросаю это дело… Завязал.

Один из качков все же ходит на книжный рынок и подрабатывает там по мелочам. Светик узнаёт его тут же. А он ее — не узнаёт.

Потому что Светик запомнилась ему стоящей на крыле милицейской машины. Статная. Высокая. Хорошенькая, как ангел. И с развевающимися по ветру льняными волосами.

Дяденька Николай Степаныч завязал, но это уже не спасло. Когда дело всплывет, его вспомнят — и дадут четыре года. (Использовал занимаемую должность.)