Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 10

— Твоя мама, наверное, уже вернулась? — спросил он. Мэтту очень не хотелось, чтобы у нее возникли неприятности. Он рад, что им удалось поговорить по душам. Оставалось надеяться, что ей теперь будет немного легче.

— Да, наверное. Мне пора бежать. А то она сойдет с ума.

— Да, думаю, она волнуется, — пробормотал Мэтт, гадая, не пойти ли ему с ней, чтобы успокоить ее мать.

Однако что-то остановило его. Неизвестно, как отреагирует ее мать, увидев Пип с совершенно незнакомым человеком. Бросив взгляд на ее набросок, он был поражен.

— Слушай, это же здорово, Пип! Замечательный рисунок! А теперь беги домой. Мы еще увидимся.

— Может быть, я приду завтра, если мама будет спать. А вы придете, Мэтт?

В ее словах слышалась какая-то трогательная доверчивость — казалось, они дружат с незапамятных времен. Но после сегодняшних признаний оба испытывали одно и то же. Словно то, чем они поделились, каким-то образом сблизило их.

— Я прихожу сюда каждый день после обеда. Ну а теперь беги. И смотри, чтобы все было хорошо, малышка.

— Я постараюсь.

Обернувшись на мгновение, Пип улыбнулась, напомнив ему застывшую в воздухе крошку колибри. А потом, махнув на прощание рукой с зажатым в ней наброском, бросилась бежать к дому. По пятам за ней несся Мусс. Не прошло и нескольких минут, как она уже была далеко. Потом она снова обернулась на бегу и опять помахала ему рукой. Боулз еще долго смотрел вслед крохотной фигурке, пока Пип не превратилась просто в точку на берегу. Последнее, что он увидел, была собака, бегавшая взад-вперед у кромки воды.

К тому времени как Пип подбежала к дому, она совсем запыхалась. Мать читала, сидя на веранде. Эми нигде не было видно. Услышав шаги дочери, Офелия оторвалась от книги, и брови ее недовольно сдвинулись.

— Эми сказала, что ты убежала на берег. Но я тебя нигде не нашла. Где ты пропадала, Пип? — Она вовсе не сердилась на дочь, но успела изрядно поволноваться и сейчас с трудом заставила себя сохранять спокойствие. Офелия строго-настрого запретила Пип общаться с незнакомыми людьми и уж тем более ходить к кому-то домой. Это правило Пип усвоила намертво, и мать это знала. Однако сейчас Пип казалось, что Офелия тревожится за нее сильнее, чем прежде.

— Я была вон там. — Она неопределенно махнула рукой в том направлении, откуда бежала. — Рисовала лодку и так увлеклась, что не заметила, как прошло время. Прости, мам.

— Надеюсь, подобное больше не повторится, дорогая. Мне не нравится, что ты уходишь так далеко от дома. И я не хочу, чтобы ты бродила по общественному пляжу. Никогда не знаешь, что за людей можно там встретить.

Пип хотелось объяснить матери, что среди этих людей бывают и очень славные — Мэтт, например. Однако она побоялась признаться в состоявшемся новом знакомстве, инстинктивно чувствуя, что матери вряд ли это понравится. И была права.

— В следующий раз не заходи далеко.

Офелия понимала, что малышке скучно и ей хочется приключений. Наверняка Пип надоело весь день слоняться по дому или играть возле крыльца с собакой. И все-таки она считала, что так будет лучше. О рисунке мать попросту забыла, поэтому девочка, поднявшись к себе, молча положила набросок на тумбочку возле кровати, где уже лежал портрет Мусса. Они напоминали ей о Мэтью и уже потому стали для нее сокровищем. Она чувствовала, что за эти дни между ними установилась какая-то связь, невидимая, но прочная.

— Хорошо провела день? — поинтересовалась у матери Пип, вернувшись на веранду.

Впрочем, она могла бы и не спрашивать — достаточно только на нее взглянуть. Вид у Офелии был совершенно измученный, как всегда после групповых занятий.

— Да, все в порядке.

Ей пришлось съездить к адвокату Теда, обсудить кое-какие дела с его наследством. Оставалось уплатить некоторые налоги. Кроме того, на днях на ее счет должны перевести остатки страховки. Пройдет еще немало времени, прежде чем все будет окончательно улажено. Может быть, очень много времени. Правда, дела Теда оказались в порядке, и сейчас у Офелии стало даже больше денег, чем ей нужно. Большая часть их со временем перейдет к Пип. Офелия никогда не была транжирой. Сказать по правде, она до сих пор уверена, что без этих денег они жили бы куда счастливее. И хоть Тед добился признания, но оно не принесло им ничего, кроме забот и тревог, которых они не знали раньше. А потом он купил самолет.

Каждый день Офелии приходилось бороться с воспоминаниями, но чаще всего ей почему-то приходил на память именно тот день, когда она видела мужа и сына в последний раз. Тот роковой звонок, который навсегда изменил ее жизнь. Она не могла простить себе, что заставила Теда взять с собой сына. У него была назначена деловая встреча в Лос-Анджелесе, поэтому Тед собирался лететь один, но Офелия считала, что им нужно почаще бывать вместе. Ни тот ни другой не выразили ни малейшего энтузиазма по этому поводу. Теперь она винила себя. Считала себя эгоисткой. Сын требовал столько внимания, она смертельно устала и просто мечтала хоть об одном спокойном дне вдвоем с Пип. К тому же из-за Чеда она почти не уделяла внимания дочери, и ее мучила совесть. Представилась единственная возможность хоть немного побыть с ней. И вот они остались вдвоем… навсегда. Их жизнь, счастье, семья — все разрушено. А деньги, которые оставил после себя Тед, в глазах Офелии ничего не значили. Она бы с радостью отказалась от них, если бы с их помощью можно было вернуть к жизни мужа и сына.

В их супружеской жизни случались тяжелые времена, но даже тогда ее любовь к Теду оставалась неизменной. Впрочем, для чего кривить душой? В их отношениях появилась трещина, и невольным виновником ее стал Чед. Но теперь все кончено. Их несчастный мальчик успокоился навеки. И Тед с его блестящим умом, талантом и обаянием навсегда ушел из ее жизни. Долгими часами Офелия прокручивала в голове воспоминания, словно видеопленку, перетасовывая кадры, снова и снова останавливаясь на тех временах, когда они были счастливы, и поспешно проматывая другие, о которых хотелось поскорее забыть. Это напоминало монтаж фильма. Что получится, она не знала. Ей казалось, она делает фильм о человеке, которого любила, несмотря ни на что. Ее любовь к мужу всегда оставалась глубокой и неизменной… Правда, теперь это уже ничего не значило.

Проблему ужина они с Пип решили при помощи сандвичей. Пип охотно согласилась на них, хотя у нее весь день маковой росинки во рту не было. Воцарявшаяся в доме тишина тяжело давила на грудь. Они никогда не включали музыку. Пип думала о Мэтью, гадая, где же находится Новая Зеландия, о которой он говорил. Бедняга, как же он, должно быть, скучает по детям! Ей очень жаль его. Пип радовалась, что рассказала ему об отце и Чеде. Правда, она не упоминала о болезни Чеда — почему-то ей показалось, что так будет нечестно по отношению к брату. Пип помнила, что его болезнь оставалась тайной, о которой за пределами семьи никто не знал. А уж теперь и вовсе не стоило, решила она. Ведь Чеда больше нет.

Болезнь брата наложила свой отпечаток и на нее, да и на всех в семье тоже. Жить с ним в одном доме было нелегко. Чед всегда знал, как отец мучительно стыдился его. Догадывалась об этом и Пип. Как-то раз она случайно упомянула о его болезни в разговоре с отцом. Чед тогда снова лежал в больнице. Пип никогда не забыть, как кричал на нее отец — кричал, что она не понимает, дескать, о чем говорит. Но Пип понимала. Понимала слишком хорошо, может быть, даже лучше, чем он. Она знала, как тяжело болен Чед. И Офелия тоже знала. Только один Тед отказывался это видеть. Из-за своей гордости. Тед отказывался смириться с тем, что сын неизлечимо болен. И не важно, что говорили врачи, — он упорно стоял на своем: если мальчишка будет подчиняться раз и навсегда установленным строгим правилам, то и проблем никаких не будет. А добиться этого — задача Офелии. Он вечно винил во всем жену, упорно отказываясь верить, что сын болен. И как бы плохо ни обстояли дела, Тед продолжал закрывать глаза на горькую правду.

Выходные прошли тихо. Андреа, пообещавшая снова выбраться к ним на уик-энд, передумана и не приехала. Малыш простудился, сообщила она по телефону. К вечеру воскресенья Пип просто извелась — так ей хотелось снова увидеться с Мэттом. Офелия все утро дремала на веранде. Понаблюдав за матерью около часа, Пип позвала Мусса и отправилась на пляж. Вообще говоря, она не собиралась идти на общественный пляж — она просто пошла в ту сторону. Но когда Пип спохватилась, оказалось, что она уже далеко от дома. И тогда она бросилась бежать во весь дух, отчаянно надеясь, что он еще не ушел. Мэтт сидел на том же самом месте, где и раньше, и снова рисовал, только теперь это была уже другая акварель. Снова закат солнца, но уже с ребенком — девочкой с красновато-рыжими волосами, хрупкой и тоненькой. На ней были белые шорты и розовая рубашка. На берегу возле нее бегала большая коричневая собака.