Анош Ирани - Песня Кахунши Страница 10

– Я не буду воровать.

– Что, в штаны наложил? – говорит Гудди.

– Не переживай! – Сумди очень серьезен. – У нас отличный план. Понимаешь, Амма очень больна. Ей к доктору надо, а то помрет. И что тогда нам с ребенком делать?

– Ничего с ней не случится! – сердится Гудди. – Я все для нее сделаю!

– Понял? Нам надо украсть деньги, отправить ее к доктору и убраться отсюда!

– Насовсем! – говорит Гудди.

– Куда? – спрашивает Чамди.

– К себе в деревню, – объясняет Гудди. – В нашу деревню. Так ты нам поможешь?

Карие глазищи уставились на Чамди. Вчера она его пожалела. А сегодня терпеть не может. Непонятно.

– Чего молчишь? – злится Сумди. – Мог бы я бегать, я бы тебя не просил! Ты посмотри на меня – ну как я побегу? Меня поймают и шкуру спустят.

– И меня поймают.

– Ты ж хвалился, что быстро бегаешь! – говорит Гудди. – Или ты трепло, или умеешь быстро бегать!

Чамди и правда бегает быстро. Когда он был маленький, ему читали сказку про мальчика, который так вопил, что потерял голос.

Его выручил джинн. Джинн сказал – беги скорей, тогда и голос догонишь. Так Чамди и бегал по приютскому двору, ловил голос, пока не сообразил, что ничего не получится. Зато бегать научился.

– Помоги нам. Пожалуйста, – тихо говорит Сумди.

В этот момент младенец начинает плакать. Амма раскачивается взад-вперед и что-то говорит, но получаются только бессвязные звуки. Чамди становится страшно. Сумди морщится и трет виски, как будто у него внезапно заболела голова, а Гудди бросается успокаивать ребенка.

Чамди смотрит на Амму не отрываясь. Она закатывает глаза, словно пытается что-то разглядеть в небе, не поднимая головы. «Наверное, она не любит, когда автомобили гудят, – думает Чамди, – ведь ее муж погиб под машиной. Может, каждый раз, как кто-то сигналит, ей чудится новая беда?» Если бы Амма хоть словечко сказала по-человечески… Но она только воет.

«Неважно, побирается мой отец или туалеты чистит, как Раман в приюте, – думает Чамди, – лишь бы он был жив. И лишь бы помнил, что у него есть сын». Лишь бы не забыл про него, как Амма про Сумди.

Солнце уже взошло, и Чамди видит розовые пролысины на голове Аммы. Он представляет себе, как ее руки рвут пучками волосы, а разум ничего не замечает. Чамди передергивает, но он тут же ловит на себе взгляд Гудди. А невдалеке Сумди раскорячился на ступеньках сгоревшего дома. «Чем же он подотрется, тоже камнем?» – думает Чамди.

– Ну что, поможешь нам? – спрашивает Гудди.

Если он откажется, девчонка опять назовет его трусом. Лучше помолчать.

– Мы решили украсть деньги, которые в храме оставляют. Эй, ты меня слышишь?

– Да, – говорит Чамди. – В храме на соседней улице?

– Ну да. Где медпункт.

– Какие деньги в таком храме? Он же маленький совсем.

– Через два дня там будет пуджа в честь бога Ганеши. Тут у нас есть такой политик – Намдео Гирхе. Говорят, когда мать носила его, у нее ни денег, ни дома не было. Прямо под дверью храма спала. Люди видели, что она на сносях, и подавали ей. Там она и родила. Молодой пуджари[1] ей сказал, что ее ребенок – сын храма Ганеши и, значит, станет большим человеком. Так и вышло. Теперь в этот храм много народу ходит. Намдео Гирхе в день своего рождения всегда молится и кладет деньги к ногам Ганеши. Благодарит его. Деньги лежат в пластмассовом ящике, пуджари их не забирает до самой ночи, чтобы все видели, как Намдео Гирхе чтит Ганешу и какой у нас чудотворный храм. Поэтому сюда приходят люди, очень много людей, и пуджари там жиреет с каждым годом.

– Я не могу красть деньги у бога.

– Мы его дети. Он нам простит.

– Что ж вы сами не крадете?

– Я толще тебя.

– Ну и что?

– Знаешь, почему я тебя привела сюда? Потому что ты тощий. Прямо спичка.

– И что?

– Ты сможешь пролезть сквозь решетку на окне.

– Куда?!

– А ты думал, они специально дверь откроют в честь твоего прибытия? Мы тебя намажем маслом с головы до ног, чтобы легче было лезть. Если тебя и поймают, то не удержат, потому что ты будешь скользкий.

– И сколько раз вы так делали?

– Ни разу.

– Тогда откуда вы все знаете?

– Отец… он воровал. Сам рассказывал маме, а мы слышали. Это он придумал, как ограбить храм. Но отец погиб в день большой пуджи.

– Прости меня. Я не смогу украсть, – говорит Чамди.

– Почему?

– Это неправильно.

– Неправильно? А что у нас отец погиб? А мама ума лишилась и молока лишилась тоже и не может собственного ребенка накормить, это правильно?

– Нет.

– Значит, украсть будет правильно. Нам бы только отсюда убраться. Ничего плохого в этом нет. Если бы мой брат мог бегать, мы бы тебя не просили.

Гудди смотрит ему в глаза, и Чамди почему-то кажется вдруг, будто он давно знает Гудди. Он хотел бы отвернуться, но не может. Гудди трет нос, и оранжевые браслеты на ее руке вспыхивают в лучах утреннего солнца. Жизнь прекрасна.

Вот только Гудди просит его украсть деньги.

Миссис Садык всегда говорила: «Запомните, украдешь один раз, а вором останешься на всю жизнь». И еще пальцем при этом грозила. Внезапно Чамди видит руку миссис Садык, и у него перехватывает дыхание.

Нет, это рука Аммы. Она что-то ест. Гудди охает и хватает мать за руку – та нашла на земле клок собственных волос и приняла его за еду.

Чтобы этого не видеть, Чамди принимается изучать дерево, под которым они спали. Кажется, будто оно боится дотянуться до неба или просто не знает туда дороги. Вот бы забраться на него. Может, Чамди хоть крышу приюта увидел бы и с Иисусом поговорил. Спросил бы его, можно ли красть, если очень нужно помочь ближнему.

– Ты чего туда уставился? – спрашивает Сумди. – Думаешь, на тебя еда прямо с неба свалится?

Чамди улыбается. Странные они, эти брат с сестрой. Вчера только познакомились, а Чамди кажется, будто он знает их лучше, чем всех приютских ребят. В приюте он только Пушпу любил. Как она там, интересно? Чамди перед ней виноват – обещал прочитать сказку про голодную принцессу, а сам взял и убежал. Может, миссис Садык сможет объяснить Пушпе, что он должен был уйти.

– Пошли, – зовет его Сумди.

Чамди послушно шагает следом. На пути развалилась корова. Лежит и загораживает дорогу мужчине, который тащит кондиционер. Мужчина пытается согнать корову с места, но та и ухом не ведет.

– Мы куда идем? – интересуется Чамди.

– Попрошайничать.

– Попрошайничать?!

– Что вас так изумило, махараджа? Ты же говоришь, что живешь на улице. Чего тогда пугаешься? Это наш семейный бизнес.

– Я… А что делать надо?

– Для начала, выкладывай все как есть.

– Что выкладывать?

– Откуда ты взялся. Или я тебя по башке больной ногой стукну.

Пожалуй, и правда пора признаваться. В таком большом городе он без Сумди пропадет. Они подружатся, и Чамди расскажет Сумди про отца. Про то, что он хочет его найти. А вдруг эти двое будут над ним смеяться – особенно она? Вот если бы ее отца не сбило машиной, если бы он не умер, а просто пропал, Гудди ведь тоже надеялась бы его отыскать.

– Ну? Я тебя что, уговаривать должен? – не унимается Сумди. – Нам друг друга уговаривать незачем. Вон врагов будем уговаривать, тех, которые на такси катаются.

– Я из приюта.

– А что такое приют?

– Ты правда не знаешь?

– Не-а, не знаю!

– Приют – это дом, где живут дети, у которых нет родителей. Сироты.

– Не, это место по-другому называется.

– Как?

– Бомбей. Чего ты улыбаешься, я серьезно. Бомбей наш дом, мы тут все кормимся как можем. А кормиться-то нечем. Не город, а блядь.

Чамди всегда коробило от таких слов. Койбои только так и говорили, но понятнее от этого не становилось.

– Что такое? – спрашивает Сумди. – Не нравится, как я Бомбей назвал?

– Нет, просто я…

– А, ты ругани не любишь?

– Ну да.

– Ничего, поживешь у нас пару дней – так на всю округу ругаться будешь! Ладно. Ну хоть признался, что ты не с улицы.

– Как ты догадался?

– Легко. У тебя все не так. Взять хоть зубы твои. Белые, ровные, ухоженные. Ты их небось чистишь.

– Чищу.

– А вот на мои посмотри.

Сумди широко разевает рот. Зубы у него выщербленные, неровные, один на другой налезает, как будто им места мало. И еще изо рта у Сумди воняет так, что Чамди поскорее отворачивается.

– В жизни зубы не чистил. Они у меня, конечно, гнилые и корявые – но руку я тебе перекушу в два счета! Ну, перекусить, может, и не перекушу, но сломаю запросто, только попробуй на меня наехать!

– Да я верю…

– И ведешь ты себя странно.

– А что не так?

– Как принц. Сначала думаешь, потом говоришь. А из меня слова сами льются. Как блевотина.

Мальчишки идут и болтают. Навстречу катит свою тележку продавец сока. Под стеклом лежат апельсины и сладкие мозамби. Сверху миксер с апельсиновым соком, а рядом – пирамидка из апельсинов. Чамди восхищенно любуется аккуратной пирамидкой и продавцом, который с цирковой ловкостью толкает тележку, не давая фруктам рассыпаться. Интересно было бы поглядеть на его тележку вечером. Наверное, красиво получается, когда в стеклянном кубе лампочка горит.