Андрей Кутерницкий - Первая женщина Страница 10

И я вдруг начал говорить со звездами.

Я не говорил вслух. Я не шептал, не шевелил губами. Это вообще были не слова. Но я знаю, что я говорил с ними, а они говорили со мной.

«Звезды! Как я люблю вас! Как вы красивы! – говорил я небу. – В прошлое лето я смотрел на вас, когда ходил поздно вечером на железную дорогу. И вот, прошел год. И я стал мужчиной. И это не сон! Я стал мужчиной! Я стал взрослым! А вы все такие же, как в прошлое лето над железной дорогой. Если бы мне сказали тогда, что всего через год я стану мужчиной и меня ждет такое счастье, я бы не поверил. И все случилось! Я люблю вас, звезды! И я люблю ее! Я преступник, я понимаю это. Ведь она замужем. Но я потом пойду к ее мужу и скажу ему: «Кулак! Прости меня, но я люблю ее. Я не могу без нее жить. Я раньше не думал, что так можно любить! Прости меня, Кулак! Если хочешь, ты можешь избить меня – я уберу руки за спину, я не буду защищаться. Ты можешь убить меня – ведь ты вправе сделать и это. Но я уже не смогу разлюбить ее. Никогда не смогу!»»

Было далеко за полночь, но мне не хотелось идти в корпус. И я все стоял один между темным бараком и черной будкой уборной и смотрел на звезды. И не мог насмотреться на них. Я уже все сказал им, и ничего больше не посылала им моя душа в своем порыве. Но они были так красивы, что я не мог отвести от них глаз!

Наконец я возвратился в помещение корпуса. Все спали. Кто-то похрапывал. Я прошел по проходу к своей кровати, сел на нее и стал стаскивать через голову свитер.

– Я знаю с кем ты был! – услышал я рядом громкий шепот Карьялайнена.

Я замер и почему-то вновь натянул на себя свитер.

– Откуда знаешь? – холодея, спросил я.

– Знаю! – хвастливо ответил он. – Ты был с толстой Лидкой.

От волнения я шумно выдохнул из легких воздух.

– Козлы! – отчетливо прозвучал в темноте голос Горушина. – Заткнитесь!

– Все-все! – услужливо проговорил Карьялайнен. – Заткнулись.

– Поганый лагерь! – громко продолжал Горушин, совершенно не заботясь о том, что он всех разбудит. – Один козел ходит к проститутке Лидочке! Завтра другая проститутка придет поднимать на подъем флага! Мне нужен режим!

В корпусе было темно, но и при этой темноте я почувствовал, как в глазах моих потемнело и перед ними зажглись красные пятна. Я не мог даже вздохнуть.

Я поднялся с кровати, прошел по проходу до кровати Горушина, взялся за нее сбоку обеими руками и перевернул. Горушин вместе с матрацем, одеялом и подушкой слетел на пол.

– Кто это? – заорал он, копошась в одеяле.

Но этой кары мне показалось для него мало. Я обхватил руками тумбочку, которая стояла в головах его кровати, даже не почувствовав, как она тяжела, поднял ее до груди и толкнул в темноту, туда, где на полу валялся, запутавшись в одеяле, Горушин.

Послышался грохот, звон чего-то стеклянного, разбивающегося, и дикий крик Горушина:

– Рука! Руку сломал! Ру-уку!

Разом все проснулись, повскакали в постелях, не понимая со сна что произошло, кто-то треснул по кнопке электрического выключателя, и во всем корпусе ярко вспыхнул свет.

Горушин лежал на полу, схватившись за предплечье, лицо его было искажено от боли, рядом с ним валялась тумбочка, из которой вылетели книги и банки с вареньями. Варенье текло из разбившихся банок по белым простыням и казалось густой страшной кровью. А я в тренировочных брюках и шерстяном свитере на голое тело стоял над ним, отделенный от него поваленной кроватью, и кулаки мои были сжаты.

Так, со сжатыми кулаками, ничего перед собой не видя, я вышел из корпуса в темноту двора.

На земле от окон лежали один за другим параллельные прямоугольники света, и над лагерем низко, как глухая крыша, чернело пустое небо.

Из корпуса доносились стоны Горушина и шум поднявшихся старших, голоса, восклицания.

Я заметил, что все еще держу кулаки сжатыми, разжал их, посмотрел на свои ладони и сунул их в карманы брюк.

Спустя минуту в лагере начался переполох. Сначала примчался Меньшенин и руководитель по физическому воспитанию, и тут же Вера – я видел из темноты, как она в халате и домашних тапочках исчезла внутри корпуса, вдруг появилась в освещенном пролете входной двери и кинулась в темноту, кого-то ища. Я понял – меня.

Я стоял в стороне от корпуса возле кустов.

Но она сразу увидела меня.

– Ты? – спросила, схватила меня за руку и потащила в лес.

– Быстро! – выдохнула она мне прямо в лицо с такой злобой в голосе, что я повиновался.

Когда мы удалились от лагеря метров на сто, она остановилась.

– Что? Говори!

Она едва могла схватить дыхание.

Я молчал. Я не мог сказать ни слова.

– Рассказывай, что случилось! – заорала она. – Ты понимаешь, что ты натворил: ты сломал ему руку!

Я молчал.

Вдруг что-то ослепило меня.

И мгновенно я понял, что она ударила меня по лицу.

Я замер, вытянувшись в струну.

– Со мной это как-то связано? Ну! Имя мое звучало?

Я кивнул.

– Блядь! – глухо простонала она. – Говори все! Соберись! Ты же мужчина!

– Я пришел в корпус и стал надевать свитер, – с трудом разомкнув немоту, выговорил я первые слова.

– Главное! Нет времени!

– А потом пошел на двор.

– Зачем?

Я молчал.

– Зачем пошел?

– Не могу сказать.

– В уборную?

– Да, – еле слышно произнес я.

– Потом?

– Смотрел на звезды. Они были очень красивые...

– Черт с ними!

– Опять вернулся в корпус.

– Вернулся?

– Хотел лечь спать.

– Главное! Откуда взялось мое имя?

– Он оскорбил тебя.

– Горушин?

– Да.

– Как он оскорбил меня?

– Он сказал, что ты... Проститутка.

Она даже не обратила внимания на это ужасное слово.

– Почему он вдруг заговорил обо мне?

– Карьялайнен сказал, когда я пришел в корпус: «Я знаю с кем ты был. Ты ходил к Лидке». А Горушин вдруг закричал: «Козлы! Дайте спать!» И назвал Лиду проституткой.

– Горушин?

– Он сказал: «Ты ходил к проститутке Лидочке».

– Ну, а я причем?

– А потом добавил: «А завтра другая проститутка придет будить на подъем флага. А мне нужен режим».

Некоторое время Вера сосредоточенно молчала, обдумывая какую-то мысль.

Только губы ее чуть слышно произнесли: «Гаденыш!»

– Значит, я правильно поняла, – спросила она, посмотрев мне в глаза, – ты пришел в корпус, и вы с Карьялайненом стали разговаривать?

– Нет, я с ним не разговаривал. Это он сказал: «Я знаю с кем ты был».

– И добавил, что знает, что ты ходил к Лидке.

– Да.

– А Горушину это помешало спать, и он назвал Лидку проституткой.

– Да. Он так всех девочек называет.

– И меня так назвал заодно.

– Да.

– Просто так. Просто назвал. Заодно. Со зла. Но он ничего не знает о том, что было между мной и тобой.

– Нет. Не знает.

– И Карьялайнен не знает?

– Нет. Не знает.

– А кто такая Лидка?

Вдруг все спуталось в моей голове. И я от всего пережитого горько заплакал. Я размазывал сопли по лицу и все твердил:

– За что ты меня ударила? За что?

– Кто такая Лидка? – повторила Вера. – Ну! Милый мой! Успокойся!

Но я не мог успокоиться.

– Я тебя прошу! – умоляющим голосом прошептала она. – Ради меня! Ведь ты любишь меня?

– Очень! – ответил я сквозь слезы.

– Кто такая Лида?

– Девочка из старшей группы...

– В нашем лагере?

– Да.

– То есть ты вступился за честь девушки, которую ты любишь.

Я вдруг перестал плакать.

– Я люблю только тебя! Только тебя! – сказал я, хлюпая носом. – Я ее не люблю. Это неправда. Совсем не люблю.

Вера обняла мое лицо ладонями, быстро стала отирать пальцами мои слезы.

– Сейчас тебя вызовет к себе Меньшенин. И ты скажешь ему, что Горушин оскорбил девушку, которую ты любишь. И ты вступился за нее.

– Я люблю только тебя! – снова повторил я.

– Да. Только меня. И я только тебя.

– Ты любишь меня? – удивленно переспросил я.

– Да. Но об этом будем знать только мы двое. И никто больше! Ты понимаешь?

– Да.

– Если кто-нибудь узнает про нас с тобой, меня выгонят из лагеря. Ты этого хочешь?

– Что ты!

– Тогда ты скажешь Меньшенину, что любишь Лиду и вступился за ее честь. Да?

– Да, – прошептал я, еще плохо понимая, о чем она меня просит.

– Теперь незаметно выйди из леса, подойди к кустам сирени и спрячься в них. А я найду тебя и приведу к Меньшенину. Не забудь: я – Вера Станиславовна! Только на «вы»! Понял? Только на «вы»!

И она исчезла.

Черный лес окружал меня. Между стволами деревьев просвечивали огни лагеря. Но в этом ночном мраке ярко сверкали ее слова «Я тебя люблю!».

Вдруг я очнулся и сообразил, что если не буду делать так, как она попросила, то мы с нею расстанемся. И сейчас мне надо поскорее идти к кустам сирени и спрятаться в них.

И едва я подошел к ним, Вера схватила меня за руку и потащила в корпус, крича Меньшенину:

– Я нашла его! Он был здесь!

Меньшенин выскочил из сеней корпуса. Голая лампочка над входной дверью осветила его лицо сверху вниз. Лицо его было так ужасно, что, когда он ринулся ко мне, мне почудилось, что он сейчас перегрызет мне горло.