Валентин Черных - Женская собственность. Сборник Страница 10

От завхоза он получил одеяло, простыни, подушку и поселился в комнате общежития с таким же, как и он, практикантом, только из Смоленского сельскохозяйственного института, будущим зоотехником.

— Как здесь? — спросил он у зоотехника.

— Как везде.

— Я еще не знаю, как везде. Я до этого проходил практику в своей деревне.

— Деревня везде деревня. Ты храпишь?

— Вроде не храплю.

Будущий зоотехник был старше его, отслужил в армии, трижды проваливался, прежде чем поступить в институт, и, как потом выяснилось, ненавидел всех, кто в армии не служил и поступил в институт сразу после школы.

Зоотехник пошел на ферму, а он — представляться директору совхоза. Директор оказался нестарым, крепким, сорокалетним, в хорошем костюме и модном галстуке, вполне интеллигентного вида, если бы не кирпичный загар, такой закрепляется, когда по несколько часов в день мотаешься по полям под солнцем и ветром.

— В чем больше понимаешь — в тракторах, автомобилях, комбайнах или нихера ни в чем? — спросил директор.

— В колхозе у себя в деревне работал на «Беларуси», на «ДТ-54», имею водительские права и вожу машину, работал на «ЗИЛ-130», неплохо знаю двадцать четвертую «Волгу». Ремонтировал «Жигули». В кооперативном гараже подрабатывал.

— Да ты не практикант, а клад, — сказал директор и спросил: — Женат?

— Пока нет.

— Невеста есть?

— Нет.

Он сказал «нет», потому что мгновенно просчитал — если скажет про Марину, директор может насторожиться: семейным надо давать квартиру.

— Женим, — пообещал директор. — А теперь слушай. Совхоз крепкий. И вряд ли завалится, и не потому, что я лучший директор в Московской области, хотя я очень неплохой руководитель, а потому что подмосковные совхозы поддерживают. А если не будут поддерживать, в Москве жрать будет нечего. Если на практике покажешься, дам тебе вызов, получишь сюда распределение. В Москву половина России ездит за колбасой, а мы не ездим, нам сюда с московских заводов завозят. Не для свободной продажи, конечно, но все совхозные обеспечены колбасой, импортной одеждой и аппаратурой, и очередь у нас на «Жигули» всего три года. Будут проблемы, заходи, — закончил директор и, как ему показалось, еще раз оценивающе посмотрел на него.

Он остался доволен своими точными и продуманными ответами, пожалуй, он не допустил ни одной ошибки, кроме главной. Потом, анализируя ситуацию, в которой оказался, еще раз убедился, что не только он, но и его партнер всегда решает свою проблему. Он тогда не мог и предположить, что директор в те минуты уже спланировал его жизнь на многие годы вперед.

На следующий день он вышел на работу в ремонтные мастерские, а в субботу пошел на танцы. В те годы по субботам по всей России танцевали в клубах, Дворцах культуры, на летних танцверандах. Именно в субботу, потому что впереди был выходной день, в воскресенье запрещали, перед рабочим днем молодежь должна выспаться, чтобы в понедельник не падала производительность труда. На танцах, когда вместе собирались десятки, а иногда и сотни молодых мужчин и женщин, можно было пригласить на танец приглянувшуюся тебе девушку, заговорить, познакомиться и продолжить знакомство на следующих танцах, и так до замужества или женитьбы. Или менять партнерш каждую субботу, танцплощадок было много во всех подмосковных поселках, а еще больше в Москве. Но посещали в основном близкие площадки, на дальних могли и побить.

И в этом клубе танцевали, как везде. Составили стулья на сцене, а вдоль стен выстроились девушки и парни, девушки у одной стены, парни у другой. И после каждого танца парень возвращал девушку на место, откуда пригласил на танец.

В тот вечер он нашел себе место и начал рассматривать девушек. И его рассматривали тоже. Первые два танца он пропустил, зная по своей деревне правила, которые нельзя нарушать. Если пригласишь девушку, у которой уже есть парень, то тебя еще до окончания танцев вызовут поговорить, но чаще сразу начнут лупить.

Он ее выделил сразу. Высокая, полногрудая, с узкой талией, ее портила только прическа, замысловато уложенная домиком и политая лаком. Он пригласил ее и за три минуты танца узнал, что ее зовут Лидой и что она учительница английского языка в совхозной средней школе. Она хорошо двигалась, но, когда он прижал ее чуть сильнее, чем это было необходимо при танце, она улыбнулась и сказала:

— Пожалуйста, немного подальше. Мне трудно дышать.

Когда объявили белый танец, она пригласила его.

— Вы не будете возражать, если я решусь проводить вас?

— Не буду, — ответила она.

— Ты в Москве училась? — спросил он.

— Да, в Мориса Тореза. А ты?

— В Псковском сельскохозяйственном. Заканчиваю на следующий год.

— Я думала, ты старше. Ты такой солидный. Тебе сколько лет?

— Скоро двадцать два.

Сколько лет ей, она не сказала. Он танцевал с ней весь вечер. Когда объявляли белый танец она приглашала его. Он провожал ее после танцев. Они подошли к учительскому дому, длинному строению, похожему на барак. Возле дома на лавочках сидели учительницы средних лет, их мужья за огромным столом играли в домино.

— Пойдем погуляем, — сказала Лида. — Они скоро уберутся спать.

Они прошли по главной и единственной совхозной улице, остальные назывались переулками и тупиками, спустились к реке и, когда стало совсем темно, вернулись к учительскому дому. Стараясь не шуметь, они прошли вдоль длинного коридора, Лида открыла дверь своей комнаты и зажгла свет.

— Есть хочешь? — спросила она.

— Хочу, — ответил он.

Она достала пачку пельменей из холодильника и поставила варить на электрическую плитку.

— Выпить хочешь? — предложила она.

— Хочу.

Она достала бутылку холодной водки, банку соленых огурцов, отрезала ломоть черного хлеба, намазала сливочным маслом, нарезала огурцов. Он разлил водку по граненым рюмкам, какие всегда были у матери.

— За тебя! — сказал он.

— За нас, — поправила она.

А когда выпили, она снова наполнила рюмки. Потом они ели пельмени. Он был сыт, разнежен и потянулся к ней, совсем не стесняясь, трогал ее большие и мягкие груди.

— Я потная после танцев, — сказала она и поставила на плитку кастрюлю с водой.

Она помылась за ширмой и вышла в короткой ночной сорочке.

— Я тебе оставила воды, — сказала она.

Он прошел за ширму, обтерся губкой, смачивая ее в воде, и вышел голым, прикрывая низ живота ладонями.

— Чего ты прикрываешься? — спросила она. — Я хочу посмотреть, если есть на что смотреть.

Он раскрылся.

— Есть! — подтвердила она, подошла к нему и встала на колени. С нею он впервые узнал, что такое оральный секс. Она проделала это нежно и неторопливо. В эту ночь он почти не спал. Он хотел уйти тихо на рассвете, но она проснулась, поджарила ему яичницу с салом, приготовила растворимый кофе, залила его молоком.

В мастерских на него посматривали как-то странно, пряча усмешки.

— Что мне сегодня делать? — спросил он бригадира.

— Теперь ты нам будешь давать задания, — ответил бригадир.

— Это почему же?

— Тебя, наверное, начальником сделают!

— Ладно темнить-то. Что случилось?

— По данным сарафанного радио, ты сегодня ночью уделал племянницу директора совхоза.

— Я кому-то перешел дорогу?

— Кому-то ты перешел, кто-то тебе перешел.

— На этом и закончим, — он прервал попытку обсуждения.

При следующей встрече она была молчаливой. Наконец не выдержала и спросила:

— Что тебе обо мне рассказывали?

— Ничего.

— Значит, еще расскажут.

— Рассказывают, когда расспрашивают.

— А тебе разве неинтересно расспросить?

— Я могу расспросить тебя.

— А если я скажу не всю правду?

— А я не уверен, что мне нужна вся правда, наверное, и я никогда не расскажу всю правду о себе. Вся правда бывает очень омерзительна.

— Все, что естественно, не может быть омерзительным, — возразила она. — А интересным может быть. Вот мне о тебе все интересно. Какие у тебя были девушки? В кого ты влюбился в первый раз? Кого ты любишь сейчас?

— Сейчас тебя, — ответил он.

— У тебя есть невеста или девушка, на которой ты обещал жениться?

— Девушки, конечно, были, но ни на одной я не обещал жениться.

Он сказал правду, он никому не обещал жениться, вернее, никому не предлагал выйти за него замуж. Наверное, Марина ждала, когда он сделает ей предложение.

В этот вечер Лида была особенно нежной. Он почему-то вспомнил жен деревенских инженеров, толстых и крикливых. Неужели они тоже когда-то были такими же нежными? И не мог этого представить. Жена главного инженера из их деревни была такой толстой, что на нее было невозможно взгромоздиться, инженер, наверное, пристраивался сзади, они и спали на разных кроватях, потому что на тех двуспальных кроватях, которые делались на местных мебельных фабриках, им вдвоем не хватало места.