Сергей Каледин - Записки гробокопателя Страница 10

Возле одной из четырнадцати станций — остановок на последнем мученическом пути Христа — у маленькой часовенки пацанята играли в футбол. Экскурсовод отогнал их. Группа остановилась. Петр Иванович тяжело вздохнул: и здесь они с Мири уже были.

— Здесь ваш Христос упаль первый раз, — прошептала Мири.

— Почему?

— Крест тяжелый несет. Он усталь. Он идет на свою Гольгофу.

Петр Иванович невольно подергал плечом: действительно тяжело.

— А где Голгофа?

Мири пожала плечами.

— Мешаете, господа. — Экскурсовод недовольно посмотрел на них. — Вопросы потом.

Солнце уже не висело над головой, но жара и не думала униматься.

На следующей станции Петр Иванович курить уже не хотел — в горле пересохло. Он кивнул Мири: чего здесь?

— Ему пот вытерла проститутка.

— Мария Магдалина? — Петр Иванович сглотнул слюну.

— Нет, другая. Вероника. Он на Гольгофу идет.

Петр Иванович разочарованно вытер пот свободной рукой.

— Вероника какая-то… Магдалины мало им… Голгофа где? Спроси у него, где Голгофа?

— А зачем ты его сам не спросишь? — испуганно прошептала девочка. — Он знает русский язык. Будешь пить? — Она достала бутыль с водой.

Петр Иванович смочил волосы под шляпой, поправил крест. Затем дождался паузы.

— Извиняюсь, товарищ. Я, конечно, плохо знаю по религии. Я сам-то христианин… — В подтверждение своих слов он вытянул свободной рукой из-за ворота бечевку, на которой висел его православный крест. Рядом с крестом болтался могендовид. Петр Иванович несвойственным ему суетливым движением запихал крест обратно. — Но не в этом дело непосредственно… Я хотел…

Экскурсовод великодушно улыбнулся, вежливо оттеснил его в сторону, нажав на перекладину креста. Петра Ивановича под силой рычага как миленького развернуло от разговора к стене часовни.

— Лэдис энд джентльмен…

— Нет, ты погоди! — Петр Иванович вместе с крестом рванулся к экскурсоводу. — Я тебя только спросить хотел, где Голгофа? А то хожу, как пешка.

Группа недовольно зашумела. Только японцы на всякий случай виновато улыбались, не забывая при этом щелкать фотоаппаратами. Экскурсовод что-то объяснял группе и, раздраженно жестикулируя, кивал в сторону Петра Ивановича.

— Ты руками-то не меси! — окрысился вдруг Петр Иванович, слизывая каплю пота, дотекшую до рта. Достали они его все — евреи эти, японцы, прочие чурки… — Я сам месить умею. Ты скажи, где гора? Голгофа где?

— Так ведь и нет, собственно, никакой Голгофы, — меняя тон, сказал экскурсовод. — Это легенда… Символика. Может, ее и вообще не было…

— Как не было?! — опешил Петр Иванович. — И не будет?! А какого ж хера я эту балалайку таскаю, народ смешу?!

Он мощным движением плеча скинул тяжелый крест, крест с грохотом упал перед входом в монастырь.

— Пол?с!.. — послышались голоса из группы. — Пол?с!..

Мири дергала его за рукав.

— Васин, я боюсь! Идем домой…

Петр Иванович потянул девочку к себе. Рука его дрожала.

— Салям алейкум! — крикнул он взбудораженной толпе. — Дуй до горы непосредственно! — И наклонился к Мири. — А ты не тушуйся.

— Домой не пойдем еще, — сказал он строго, уводя Мири в глубь Старого Города. — Надо еще этот пренцидент заесть. Забыть, короче, чтоб. Где здесь кофу можно, лед твой мороженый?..

Мири нашла кофейню. Молодой красивый араб вешал на стену цветной фотопортрет мальчика лет пятнадцати. Хорошая фотка, и пацан красивый, волоокий такой, на девушку похож, только ретуши многовато…

— Он хозяйник, начальник кафе, — сказала Мири, когда араб подошел, улыбаясь, к их столику.

— А мальчик кто? — Петр Иванович показал на стенку, где висела фотография.

Мири спросила.

— Его сын, — перевела она. — Он умер от пули. На территории. Это где живут арабы. Там стреляют пули. Не всегда.

— Скажи ему, что я из Москвы и все такое прочее… Соболезнование непосредственно сыну…

Мири залопотала. Араб сдержанно улыбался и благодарственно кивал, уважительно поглядывая на Петра Ивановича. Потом принес кофе, пиво, мороженое… На прощание он вымыл кофейную тоненькую чашечку, из которой пила Мири, красиво завернул ее в кулечек, перевязал ленточкой с бантиком и, вопросительно взглянув на Петра Ивановича, с поклоном вручил девочке.

— …Я же ничего против вашей истории не имею, пойми меня, Михаил. Я сам за Иисуса Христа жизнь отдам непосредственно. И за Феликса Эдмундовича. В дивизии его имени даже служил… Но ты мне голову не морочь. Скажи прямо так, мол, и так: нет Голгофы. И — по рукам!

Мишка почесал лысину, пошебуршил бороденку, помычал чего-то невыразительное и потянулся к бутыльцу.

Но Петр Иванович не мог успокоиться.

— Выходит, театр разыгрываем под открытым небом непосредственно?! Кресты таскаем?! Может, еще разок распнем кого-нито для хохмы?!

— Может и распнем, — Мишка бубнил чего-то непонятное, Петр Иванович напрягся. — Если из цивилизации исключить художественную ложь, цивилизация рухнет…

Вот те на-а! Петр Иванович лихорадочно припоминал нужные слова.

— Это знаешь, как называется?.. Это цинизьм называется!

А Мишку будто подменили. Уже не балабон лысый, а прямо лектор политграмоты на их заводе:

— Тот, кто испытал на себе цинизм в квадрате, имеет право на цинизм в третьей степени.

Матушки ты мои, совсем рехнулся парень!.. Дальше, правда. Мишка серьезности не выдержал.

— Да черт с ними, Петр Иванович! А в остальном нормально сходили?

— Нормально.

Мири достала свой кулечек с подарком. Мишка повертел чашечку.

— Плохи твои дела, Мири. Продам в гарем, когда с работы выгонят. Кстати, через год, наверное, наша лавочка закроется в университете. Чего тогда делать? Пускай Алка, падла, тогда кормит.

— А саму Алку кто покормит? — послышалось из прихожей. Незаметно как и пришла.

— Мама! — вскричал Пашка. — Нам всем очень хочется кушать. Васин очень хочет. Он устал.

Ужинали под телевизор. Телевизор как раз показывал новости из России заседание в Думе. В Думе шла драка. Похабная, неумелая — один козел сдернул с попа крест, другой душил немолодую тетку. Отдушив, еще потаскал за волосы.

— Глаза б не смотрели! — сердился Петр Иванович, стыдясь за отечество. Павел, переключи лучше на баб голых!

Пашка голых баб не нашел, зато накрутил какой-то сериал типа «Богатые тоже плачут». Индейский вроде.

— Сегодня заходил ко мне в лабораторию Наум, — сказала Алла. — Ему получше. Предлагает завтра поехать на Кинерет, дом Петру Ивановичу показать. Вот ключи. Вы езжайте с утра, он тоже подъедет. Его на денек отпустят из больницы.

— Слава тебе, Господи! — воскликнул Петр Иванович. — А то знай, кресты таскаю без толку, а с человеком до сих пор не познакомился! А он мне родня непосредственно. Сват.

— Васин, возьми меня на Кинерет! — взмолился Пашка. — Я тебя очень прошу. Я прошу тебя как старшего друга и русского человека!

— Тебе же в армию завтра поутряку! — опешил Петр Иванович. — А самоволку я лично не одобряю…

— Мири, я запрещаю тебе раз и навсегда смотреть эти поганые сериалы! Сосульку эту стометровую! — Алка с хрустом выключила телевизор. — А ты, Павел, не сходи с ума!

— Мама, папа! — не отступал Пашка, решив зайти с другой стороны. — Кто поможет Васину завтра нести его тяжелые чемоданы? Больной старый человек Наум?

— Не суетись! — отрезал Петр Иванович. — Не возьму я никаких чемоданов. На кой они мне сейчас?

Мишка налил жене вина.

— Много работы было?

— Дури вашей еврейской много было! — раздраженно бросила Алка. — Шабат. Анализы-то шабат не отменяет. А к аппаратуре я прикасаться не могу. Автоклав открыть не могу, препараты из холодильника достать не могу, в гистологию звонить не могу… Полный идиотизм. — Алка безнадежно махнула рукой. Завязывать нужно с этим Израилем!

— Винца попей, винца, — Мишка подлил ей красненького.

— У нас начальник религиозник, не хуже этих, — объяснила Алка, кивнув на стену, за которой громко кончали субботу соседи.

— И как же ты управляешься? — спросил Петр Иванович, сочувственно взглянув на стену. Все у них не по-людски, все через хвост по-волчьи.

— Они араба на субботу берут, — пояснил Мишка. — Он за ней как привязанный ходит: она велит — он делает.

— А сегодня его понос пробрал, — рассмеялась Алка. — То и дело убегал все анализы пропали. Пашка! Ладно, черт с тобой. Позвони своей командирше, пока спать не легла — скажи, на пару дней задержишься. Будут проблемы, дашь трубку мне. Если будут проблемы, — с нажимом добавила она и поднялась. Устала я, как собака.

Через пять минут вопрос об увольнении Пашки на двое суток был решен положительно.

— По телефону? — не поверил Петр Иванович. — Баба — командир? Сколько же ей лет?