Наталия Терентьева - Лошадь на крыше Страница 10

Рассказав поучительную историю про метро, я обратила внимание, что, кроме нас с незнакомой девушкой, на улице, вдоль которой мы шли, никого не было. Лишь изредка проносились легковые автомобили. Один раз кто-то весело просигналил, оценив наши пляжные наряды, но, к счастью, не остановился.

Красивая улица Живописная освещалась плохо, и мне стало немного страшно. Как-то резко стемнело. Жилых домов вокруг не было, справа от нас шел сплошной забор закрытого института — намотанная большими кольцами колючая проволока неярко блестела по верху забора.

Трамвай так и не пришел. Девушка, наспех попрощавшись, свернула в свой переулок, я помахала ей рукой и присела поправить пластырь на натертой ноге.

И только встав, я почувствовала, что в природе что-то неуловимо изменилось.

Сначала я услышала тишину — полную, звенящую. Я глубже вдохнула, ощущая непривычную плотность совершенно неподвижного воздуха. И вдруг что-то зашуршало в абсолютной тишине, и я с удивлением ощутила теплую влагу на своей коже. Сразу мокрыми стали плечи и лицо. Совершенно ниоткуда посыпались мелкие островатые капли. «Хорошо-то как…» — подумала я и пошла чуть медленнее.

После такого жаркого, безветренного дня — вдруг дождик. И опять внутри меня как будто раздался сигнал. Тот, кто знает больше и видит дальше, сейчас довольно скептически сказал: «Да-а-а… Знать бы, где упасть, подстелил бы соломки…»

Я помню, что в тот момент мне пришла в голову удивительная мысль — мой внутренний голос часто разговаривает тоном и словами Комарова!.. Но додумать я не успела. Мне на голову вдруг обрушился будто ушат ледяной воды. Я вытерла рукой воду со лба и подняла голову, чтобы посмотреть — откуда и что это такое — и захлебнулась от второго. Ушатом я, конечно, никогда не пользовалась, но знаю, что ушат воды на голову — это очень плохо и мокро, и главное много. А если десять ушатов подряд, а потом из брандспойта в спину и одновременно в грудь… Главное, непонятно, куда падать, но и удержаться на ногах уже невозможно.

Я не могла ни идти вперед, ни дышать, ни смотреть. Я сняла залепленные водой очки в надежде что-то увидеть вокруг себя и понять, что происходит. Видела я секунды две, пока не раздался грохот, где-то совсем близко. Одновременно посыпались искры с трамвайных проводов уже точно мне на голову и резко погас свет — сначала в невысоких жилых домах, до которых я наконец дошла, а потом на всей улице.

Две машины впереди замедлили ход, сначала я не поняла, почему. Я-то остановилась совсем и попыталась опереться на столб с погасшим фонарем, с ужасом думая, что, наверно, делать этого нельзя. Но брандспойты теперь били со всех сторон и двигаться не давали. И тут ползущая мимо меня машина остановилась совсем. Слов из-за грохота было не разобрать, до меня доносилось лишь:

— …итесь! …итесь!

Я поняла, что водитель зовет меня укрыться в машине. Кое-как оторвавшись от столба с ко-ротящим электричеством, я попыталась подойти к дороге ближе, но сильные струи воды, бьющие наискось, не давали мне сделать ни шагу в сторону.

Тогда я шагнула вперед и тут же провалилась до колена в ледяную воду уже не улицы, а реки Живописной. Машина сзади резко загудела, и я обернулась. И именно в этот момент ударили — именно не сверкнули, а ударили! — сразу две молнии, одна за другой. Первая — в меня, вторая — в переднее стекло машины.

Конечно, первая молния ударила где-то рядом со мной, скорей всего в электрический столб, от которого я отошла. Меня изо всей силы тряхануло, и я на секунду ослепла и задохнулась. А в свете второй молнии, острой и объемной, будто нарисованной, я увидела глаза водителя.

— Садитесь, пожалуйста, садитесь! Здесь нельзя быть! — говорил молодой человек. Теперь я его хорошо слышала и даже видела в свете молний.

— Садись, дура! — четко сказал мне внутренний голос.

— У меня только пятьдесят рублей, — очень некстати ответила я и не двинулась с места. Но я сказала, как есть. Даже вселенская катастрофа — не повод, чтобы изменять свои принципы, приобретенные путем проб и ошибок — в основном ошибок.

— Да вы что, какие деньги! — Водитель высунулся из машины, придерживая дверь. — Садитесь скорее, вы можете здесь погибнуть!

Пока я объясняла свое материальное положение, все брандспойты соединились в один и теперь били мне в спину, подталкивая к спасительной машине. Я села в нее вовремя. Что-то со страшным треском ударило о капот и внутри стало совсем темно.

— Это что? — спросила я и тут же сама ответила: — Это дерево упало.

— Вот видите, как вовремя вы сели, — произнес из темноты приятный голос. — А…

Он не успел договорить, потому что еще одно дерево медленно рухнуло прямо на наших глазах, перегородив дорогу почти наполовину.

— О Господи, — услышала я свой голос как будто издали.

…Не было ничего — ни поворота, ни машин вокруг, только красные светящиеся шары, которые я сначала приняла за шаровые молнии. Потом оказалось, что это фары стоящих друг за другом машин… Их водители боялись ехать и прижимались к обочине, и совершенно напрасно. Мы тоже ничего не видели, но пытались двигаться вперед. Поэтому, когда начали падать деревья одно за другим, на нашу машину не попало, а красные шары впереди и сзади стали гаснуть, заваленные обломанными липами, которыми густо усажены все улицы в нашем районе.

Кое-как мы добрались до моего дома, я поблагодарила водителя, задержалась на секунду, ожидая вопроса — про телефон или что-то в этом роде, но он только улыбнулся и сказал мне:

— Будьте осторожны!

— Удивительное дело, — промычал внутренний голос.

— Чудеса, — согласилась я.

До моего дома оставалось метров тридцать, но преодолеть их оказалось не так-то просто. Ветер стал чуть тише, но по улице с бешеной скоростью неслась ледяная вода, захлестывая меня выше колена. Темнота была кромешная, поэтому я не сразу поняла, что это такое серебрится справа от меня. Я не удержалась и подошла ближе. Такого я не смогла бы даже предположить.

Шесть или семь ракушек, лепившихся под жасминовыми кустами к нашему дому, теперь были свалены в кучу, а одна, самая хлипкая, была разодрана на куски. Я споткнулась обо что-то металлическое, вероятно, о пустые канистры, рассыпанные вокруг, и чуть не навернулась носом в густую, глубокую грязь. Любопытство было удовлетворено, я пошла к своему дому. И остановилась.

Прохода к дому не стало. Впереди темнела масса вырванных с корнем или сломанных деревьев. Я ткнулась с другой стороны — там было то же самое. С неба по-прежнему лились потоки воды, но мне было не холодно и уже даже не страшно.

Я стояла совсем рядом со своим подъездом и не могла к нему подойти. Пока я старалась понять, где же может быть проход, огромная береза, достигавшая седьмого этажа, покачнулась и стала медленно падать. Я, как завороженная, смотрела на нее, не двигаясь с места. Это было очень страшно и очень красиво, невозможно оторвать глаз. Вот это, наверное, оно и есть — воспетое поэтом «упоение в бою и бездны мрачной на краю»…

— Прыгай к нам, малышка! — раздалось откуда-то сбоку. Я не сразу поняла, что это обращаются ко мне, но оглянулась. Бритый парень смотрел на меня, приоткрыв тяжелую дверь темного джипа, невесть откуда взявшегося рядом. Наверно, он подъехал, пока падала береза, и парень, тоже очарованный стихией, теперь улыбался.

Я колебалась. Не только из-за «малышки». Что прыгать-то, когда я стою, считай, у собственного подъезда?

— Барышня, присаживайтесь, а то вас сметет сейчас! — показалась вторая голова, с волосами.

Я, кстати, не люблю ни простецкого обращения в стиле братков, ни вычурной вежливости опомнившихся потомков дворянства или тех, кто мечтал бы ими быть.

— Сади-и-сь! — все так же широко улыбался бритый, видя мое замешательство. — Тебе куда ехать-то?

— Вот к этому подъезду, — показала я на кучу будто скошенных тополей и берез.

Отлично! А нам вон к тому! — Он махнул в сторону, где теоретически находился крайний подъезд соседнего дома. Всё электричество на нашей улице давно погасло, но глаза уже привыкли к темноте.

Я кое-как обошла джип и стала залезать на заднее сиденье.

— Я вообще-то мокрая, — сочла нужным сообщить я с некоторым опозданием.

— Ой, да уж лучше молчи! — вмешался внутренний голос.

— Я людям всю машину намочу, — пояснила я вслух.

— Ничего, люди переживут как-нибудь, — подбодрил меня дворянин. — Будем продираться или в объезд? — спросил он бритого.

— Давай по большому кругу, — непонятно ответил тот и дал задний ход.

Следующие полчаса мы объезжали наш вчера еще образцовый двор с ровно подстриженными лужайками и аккуратными барбарисовыми кустиками, весь заваленный сейчас переломанными ветками и деревьями. Наконец мы остановились метрах в сорока от моего по-прежнему недосягаемого подъезда, только с другой стороны.