Сергей Григорьев - Морской узелок. Рассказы Страница 10

— Довольно! — сказал Суворов. — Пойдем, черноглазый, пить со мной чай!

Беппо согласился. За чаем Суворов достал из мешка небольшую поджаренную рыбку и сказал:

— Вот мне из России прислали рыбу. Она называется «пряник». Пряники у нас водятся в самых холодных реках, таких холодных, что у вас тут и в помине нет! Попробуй и скажи, хороша ли наша рыбка…

Беппо откусил рыбке голову и, подмигнув Суворову, спросил:

— А почему, синьор, русская рыбка-пряник отзывает медом?

— Потому, — ответил Суворов, — что в России у нас реки текут медом и молоком, а берега у них кисельные.

Беппо рассмеялся:

— Таких рек не бывает. А эта рыба просто испечена из муки с медом!

— Нет, право, так! — уверял Суворов. — Пряники водятся у нас в живой воде!

Вечером, когда стемнело, Беппо тайком от всех вывел из хлева осла и, захватив два меха — кожаные ведра для воды, отправился в горы. Чуть светало, когда мальчишка вернулся домой с осликом, нагруженным водой, взятой из ключа на самой высокой горе. Вода в этом ключе так холодна, что в ней не живут даже форели, а по берегам ручья не растет трава.

Беппо дождался, когда Суворов проснулся, и предложил попробовать «живой» итальянской воды. И сам Беппо скинул штанишки, чтобы подать синьору генералу пример:

— Не бойтесь, синьор, я тоже буду купаться!

Как ни крепился Суворов, а выскочил из-под ледяной воды, когда его окатили из ведра на дворе.

— Живая вода! Помилуй бог, живая! — кричал он. — Довольно!

— Еще, еще! — кричал Беппо, приплясывая и разбрызгивая воду.

Его тоже окатили. Посинев и стуча зубами, Беппо говорил:

— Синьор, вы видите, что и в Италии есть живая вода!

— Да, — согласился Суворов, — ты убедил меня. Не знаю, чем и как отблагодарить тебя, Беппо!

— Синьор, — ответил Беппо, — когда вы вернетесь домой, возьмите бочонок побольше, наполните его медом из самой холодной русской реки и напустите в него самых крупных пряников, только не жарьте их, а — живыми. И пришлите мне. Я их выпущу в ручей на горе и разведу в нем русские пряники. Наверное, они у нас приживутся!

КОМАНДИР СУЗДАЛЬСКОГО ПОЛКА

В 1762 году Суворова назначили командиром Суздальского пехотного полка. Полк стоял в Новой Ладоге.

Вот что рассказывал однажды у костра молодым солдатам старый суворовский капрал о приезде нового полковника:

— Выстроился наш Суздальский полк, как полагается, к встрече. Ждем нового полковника. Стоим. Уже вечер, смеркается. А его нет и нет. Дождик начался. Стоим. Вымокли все: и мы и господа офицеры. А его все нету. Должно, что в дороге случилось: ось лопнула, колесо сломалось. Скомандовали нам: «Разойдись!»

Зорю пробили. Отправились мы по домам — сушить одежду да спать. Видно, Суворов завтра приедет. Поговорили между собой. Кой-чего уж о нем слыхали: и про военные его дела, и про то, что он командирам воровать потачки не дает. А у нас и ротные командиры и сам старый полковник в воровстве были замечены. Да и в каком полку нет воровства! Командирам — новый полковник хоть бы и вовсе не приезжал!

Не успели суздальцы угомониться, вдруг крик: «Вставай!» Вскочил я, слышу: на полковом дворе во все барабаны бьют, и не встречу, а генерал-марш — значит, «поход». А дождь так и хлещет, так и льет. Господа офицеры суетятся, по улице квартирьеры с фонарями, фурьеры с факелами бегают, телеги скрипят, лошади фыркают — обоз пошел… Сбежались мы к полковой избе с ружьями, построились. Темень страшная. Господа офицеры на конях. Факелы дождем заливает, больше дыму-копоти, чем свету-радости.

Однако видать: перед фрунтом на рослом коне кто-то сидит подбоченясь, прямо великан. Скомандовал великан громким голосом: «Ступай!» Сам впереди. Пошли.

Выходим на петербургскую дорогу. Город позади остался. Никто не знает, зачем нас в ночь подняли. Дорога грязная: то скользкая глина, то мокрый песок. А мы все идем. Нету никакого приказания.

Идем и на чем свет стоит и командиров и нового полковника браним.

Светать начало. Тут какой-то солдатишка чужой навстречу на коне: «Куда идете, братцы? Где новый командир?» Видать, денщик, что ли, нового полковника. Мы, само собой, и нового и старого полковника ругнули. И солдатишка — жалость на него смотреть, мокрый, в грязи, вместо шляпы голова платком обмотана — видно, шляпу сучком сбило.

Дорога лесом, то в гору, то под гору, и вконец вышли мы на чистое поле, над Волховом. Скомандовали: «Стой!» Выстроились побатальонно.

Над Волховом монастырь старинный. Стены белые. Кругом башни. Ворота затворены. А на колокольне тоненько колокол бьет — заутреня. Никакого селения кругом не видно.

Впереди нас на бугорке наши офицеры собрались, хотя и на конях, а смотрят мокрыми курицами; а посередке тот самый солдатишка, толкует очень серьезно и рукой рубит — видно, человек очень огорчился и сердит. Господа офицеры в смущении. Старого полковника не видать. Слышно нам, спрашивает солдатишка: «Где обоз? Куда ротные котлы ушли? Где палаточные повозки? Где квартирьеры? Почему лагерь не разбит? Костров нет? Котлы не навешаны? Каши не варят?..»

— Дедушка, это он, Суворов? — воскликнул один из молодых солдат, слушавших рассказ капрала. — А великан-то кто же?

— Великан — Прохор Иванович Дубасов, семеновский солдат. Его денщик… А дело было так. Приехал Суворов в Ладогу в самую глухую полночь, разбудил старого полковника и объявил ему, что сейчас будет смотр полку. «Как? Ночью? В такой-то дождь?» — «Именно все так!»

Приказал Суворов разбудить квартирьеров, фурьеров, брать палатки, ротные котлы, крупу, соль, сухари и назначил им идти впереди полка в поход. «Рандеву» — встреча, значит, с полком вот здесь, в чистом поле, у монастыря.

А у нас в полку сухари не сушены, крупу мыши съели, котлы не лужены, палатки в дырах. Тишком командиры так рассудили: «Не трудно-де обозу и с дороги сбиться. Ведь осень, слякоть, тьма». Так и сделали. Мы-то пришли куда надо — Дубасов привел. Они еще засветло с Суворовым всё оглядели. А обоз наш пошел совсем в другую сторону.

Суворов постоял на бугорке, голову повесил, задумался. Дал коню под бока, поскакал к монастырю. Постучал в ворота эфесом шпаги.

Вышел из ворот монах. Суворов — нам издали видно — просит его убедительно. Монах и слышать не хочет. Ушел и калитку затворил.

— Суворов к нам: «Здорово, суздальцы-молодцы! Прозябли, устали, намокли? Хотел я вас, братцы, к готовым кашам привести, да, вишь, обоз с дороги сбился. Что делать!.. Глядите-ка, в монастыре печи топят. Блины пекут. Приказываю: взять монастырь штурмом! Ступай!»

И поскакал к монастырю.

Видим, дело нешуточное, хоть и не без смеха. Господа офицеры командуют что надо! О штурмах мы тогда только от старых солдат слыхали. «Ура!» Побежали. Окружили монастырь со всех сторон, откуда-то лестницы взялись. Лезут суздальские гренадеры на стену. Бревна у ворот подняли, раскачали, в ворота бьют. Монахи тараканами по монастырю забегали. На колокольне всполох в самый большой колокол ударили. Да что делать? Ворота сломались, распахнулись.

Так Суворов нас штурмовать с первого раза учить взялся.

Суворов въехал в монастырь. И мы во двор вошли с барабанным боем. Видим, стоит архимандрит с крестом в руках, ветхий старец, от злости или от испугу трясется. Суворов перед крыльцом с коня долой, крест поцеловал и говорит: «Не пугайтесь, это не нашествие варваров, а практика для науки. Вреда мы сделали, кроме испуга, немного — все вам из полковых сумм вернется. Дозвольте только моим солдатам обогреться и обсушиться».

Что делать архимандриту? Позвал полковника и господ офицеров на чашку чая к себе. Нас по кельям развели. На кухню… Весь полк в монастырь вобрался. Обсушились мы, согрелись…

— А блины-то, верно, пекли? — спросил капрала молодой солдат, по прозванию Гусек.

— Были и блины, да на всех не хватило, — ответил капрал.

— Поди, царица Екатерина его не очень похвалила, что он архимандрита напугал?

— Настоятель хоть чаем Суворова и поил, а все-таки архиерею пожаловался. Архиерей — митрополиту. Митрополит — в синод. Обер-прокурор синода — Катерине. Ну, она не очень-то митрополитов жалует, только посмеялась. «Оставьте его, говорит, он чудак. Я его знаю». Так вот и началось у нас учение в Суздальском полку с ночного похода и штурма. «Полевой полк, — говорит Суворов, — каждую минуту похода должен ждать. А солдат должен дело знать не хуже офицера…» Понял? — строго глядя в глаза Гуська, сказал капрал.

— Понять можно, дедушка! Да знать-то это нам откуда? Из деревни мы, мужики ведь, не могу я знать-то.

— Ну, хлопчик, если ты ему скажешь: «Не могу знать», — от тебя клочья полетят. Раз ты должен знать — и можешь.

— Да как же я ему скажу, если и подлинно чего не знаю?

— А уж вывертывайся как знаешь.