Арман Лану - Свидание в Брюгге Страница 10

Фред… Надо во что бы то ни стало предупредить Фреда… А в конце-то концов! То, что происходило с Фредом, касалось только Фреда! Точно так же, как истории О., касались только самого О., — на столе у Дю Руа лежала и эта маленькая книжечка, изданная Повером, загадочная, непристойная и неповторимая. Психиатрия и марксизм, рассказы лучших советских писателей, научные выкладки и салонный эротизм! Крепкий коктейль, ничего не скажешь! Прибавьте еще пистолет, и вы получите схему устройства, — устро-о-ойства, как говорили тогда в Париже, — «доктора» Оливье Дю Руа.

— Шут гороховый, — с нежностью прошептал Робер.

В дверях показалась Жюльетта, она превосходно вошла в роль испуганной путешественницы.

— Ты мог бы, по крайней мере, помочь мне дотащить чемоданы!

— Да, — рассеянно сказал он, — сейчас.

Он уже опять стоял у окна. Когда ждешь, тянет к окну. Из окна берлоги Оливье была видна часовня, торчавшая справа, и постройки из кирпича, в сумерках казавшегося густо-красным, чуть дальше блестели цветные стекла и виднелись очертания внутреннего дворика; тощие деревья со всех сторон подступали к больничным корпусам, словно хотели их задушить. Внизу у крыльца бок о бок стояли две машины, словно два друга, как их хозяева: красный «бристоль», полыхавший в свете входной лампы, и зеленая «аронда». Улыба «дежурил» возле зеленой машины. Он разглядел в окне Робера и стал делать ему какие-то загадочные знаки. То ли хотел его вызвать, то ли что-то сообщить ему.

— Да, — повторил Робер, — иду. — Он обернулся. Его жена стояла бледная, с побелевшими губами. Когда Жюльетту охватывал гнев, ее лицо становилось похожим на японскую маску.

— Слушай, Робер, из уважения к твоему ремеслу я многое тебе прощала, но теперь…

Снова зазвонил телефон. Жюльетта сокрушенно вздохнула. Робер снял трубку.

— Прекрасно, как у себя дома! — не удержалась она.

Робер не обратил на ее слова внимания, лишь рука в кожаной перчатке дрогнула, повелевая замолчать.

— Нет, мосье, — сказал он. — Доктор Дю Руа не возвращался. По-моему, он еще на работе. Я ему передам, мосье, не беспокойтесь, как только он придет. — Робер положил трубку.

— Слушай, Робер, — взорвалась Жюльетта, — делай как знаешь, но у меня сердце сжимается: и ради этого мы пожертвовали рождеством в Бо-де-Прованс?! Ты эгоист, ты думаешь только о себе! А если маленькая подхватит какую-нибудь заразу! Ведь это же больница!

— Душевные болезни не заразны, — отпарировал Робер.

— О! — простонала она, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу… (Какой красивый у нее рот, даже когда он у нее приоткрыт, как у рыбы.) — О! Конечно, я и забыла: это же сумасшедший дом! Боже мой, куда я попала!

Жюльетта задыхалась.

Она в изнеможении упала на стул.

Поверженная, раздавленная.

Робер внутренне корчился от смеха. Однако в его намерения не входило сыграть с ней злую шутку, хотя она это и заслужила. Он просто не мог раскрыть своих карт: узнай она, что ей придется провести рождество в качестве гостьи дома умалишенных, она бы ни за что на свете не согласилась уехать из Парижа!

Жюльетта поднялась, она еле держалась на ногах.

— Я не останусь здесь, чуть слышно произнесла она. — Сегодня же я перееду в гостиницу, в Брюгге. Домино я беру с собой.

Он не ответил.

Тогда она закричала:

— Безумный, ведь здесь же настоящий ад! Ты сам разве не понимаешь, что здесь — ад!

Она уже натягивала пальто.

Послышался шум мотора, вот он затрещал под окном, потом все смолкло. Рука в кожаной перчатке шевельнулась, словно хотела удержать Жюльетту. Робер вернулся к окну.

Долговязый Оливье Дю Руа спрыгнул с мотороллера, прислонил его к стене и, бросив на ходу несколько слов Улыбе, который и бровью не повел, а затем дружески и весело помахав окну во втором этаже, взбежал на крыльцо.

Глава IV

Еще не видя Оливье, Робер и Жюльетта уже услышали его голос, сильный и мужественный, хорошо поставленный, сочного тембра. Обращаясь к Бернару, он произносил слова несколько аффектированно, как в театре. Ему нравилось играть. Он постоянно кого-нибудь изображал, и это было довольно забавно. Но что скрывалось под маской?

— Что такое! — послышался недовольный возглас. — Уж не запах ли красной капусты оскорбляет мои ноздри!

— Да, доктор, — ответствовал мажордом, — из кухни тянет!

— Прекрасно! Ты можешь выбросить свою капусту на помойку! Капуста есть яд, презренный! Немедленно ступай на кухню и договорись обо всем с шеф-поваром. Надеюсь, мои друзья будут обслужены в соответствии с их рангом, а также и моим…

Оливье, словно вихрь, влетел в комнату, озарив всех улыбкой. Ясной улыбкой младенца. Он еще с порога охватил взглядом всю мизансцену: сиявший от радости Робер, белокурая Домино у огня, внимательно изучающая сигары фараона, Жюльетта, застрявшая в манто.

— О, я поспел вовремя, — воскликнул Оливье, изобразив на лице живейшую заинтересованность, — семейная сцена, не так ли?

Он подошел к Жюльетте, снял с нее пальто и заставил ее вернуться обратно.

— Уж не бунт ли это? Еще одна несчастная восстала?

Жюльетта не знала плакать ей или смеяться. Нервы у нее были натянуты до предела. А Оливье дурачился, как мальчишка: он пересыпал свою речь прибаутками и присказками, вставлял даже целые диалоги из романов-фельетонов, изрекал прописные истины в духе героев мелодрам.

— Итак, семейная сцена, и я имею честь быть ее причиной. Но, Жюльетта, вы не должны пилить своего мужа: я намерен показать вам необычайный спектакль. Любой дурак может отпраздновать рождество в Бо-де-Прованс или в каком-то там Межеве… — он проблеял слог «ме», — или в отеле «Вийетт»! Рождество на Капри! Рождество в Бая! Рождество на Занзибаре! Рождество в Риддике, в Антверпене! Рождество в хижине! Рождество у пигмеев! Рождество у папуасов! Рождество у предводителя племени Свиной Головы! Рождество среди представителей Вооруженных Сил! Все это отвратительно, потому как банально. Но отнюдь не любой дурак может отпраздновать рождество в сумасшедшем доме! И к тому же в Бельгии, — заключил он.

На лице Жюльетты мелькнула слабая смущенная улыбка. Она чувствовала себя беззащитной перед этим задором, жизнелюбием, стремительностью, и тем не менее что-то в ней противилось этому и гнало прочь хорошее настроение.

— Ну? Вот-вот. Улыбнитесь. Да улыбнитесь же! Берите пример с Домино. Подойди ко мне, будущее дитя улиц!

Домино, раскрыв объятия, бросилась к нему.

Он поднял ее и подбросил в воздухе. Девочка неудержимо хохотала.

— Домино! — укоризненно проговорила Жюльетта.

— Еще! — потребовала Домино.

— Вот как надо приветствовать своего дядю Оливье! Жюльетта, позаимствуйте у нее хотя бы малую толику! Молодые, проявляя прекрасную социальную приспособляемость, дают прекрасный урок своим предкам — трухлявым отцам и недостойным матерям, что и доказывают, каждый по-своему, мадемуазель Мину Друэ и мадемуазель Франсуаза Саган. Ты согласен, Робер?

Он опустил девочку на пол и повернулся к Роберу. Они обнялись. В Жюльетте что-то дрогнуло, она позавидовала их дружбе и этому порыву.

— Доктор, я приветствую вас, — произнес Робер давно задуманную фразу.

— Отныне мы — доктор, — сказал Оливье, употребив шутки ради множественное число, как это делают коронованные особы, говоря о себе, — дабы больные наши пребывали в добром здравии, дабы грехи наши, а они велики, были наказаны и дабы множилось, всеми правдами и неправдами, число друзей наших. Как доехали?

— Хорошо.

— А как с бензином? Я до последней минуты боялся, что ты его не достанешь.

— Да, сначала были всякие затруднения, но потом все уладилось; дирекция телевидения и префект помогли мне, а один промышленник достал талоны.

— Ты спасен. Здесь с бензином легко. Рад вас видеть. Сколько лет, сколько зим.

Он откинул голову назад — черноволосый, матовое, удлиненное лицо, лицо с картин Эль Греко, только гладко выбритое, огромные блестящие глаза и очень белые зубы, спереди редкие, — народная мудрость гласит, что это к счастью. Оливье слегка скосил глаза и потер руки, поднеся их к самому носу. Это был знак безмерной радости у Оливье Дю Руа. Жюльетта все еще как будто колебалась.

— Эй, мажордом! — прогремел Оливье. — Мажордом! Виски нам, мы пьем за дружбу!

Никто не ответил. Должно быть, Бернар был на кухне.

— А кстати, Бернар, он тоже?.. — спросил Робер.

— Разумеется. А ты как думал?

— Но он не опасен?

— Да нет, алкоголик. Он опасен только вне больницы.

— А! Ну ладно.

Это было слишком для Жюльетты. Так спокойно говорить о таких больных! Сопротивление ее было сломлено.