Эльфрида Елинек - Алчность Страница 10

Да. Они возьмут убийц к себе домой, где те уже вскоре убьют детей женщины, хотя бы одного, мы уже говорили, мы, к сожалению, всегда всё говорили и ничего не таили за горой, что возвышается на две тысячи метров. Они делают такие вещи, убийцы, потому что не хотят начинать новую жизнь, а если и хотят, то в одиночку или с другими. Но не с теми, кто у них уже есть. Их души, может, и хотят стать людьми, но рассудок хочет чего-то другого, он хочет того же, чего хотим мы все, но не доверяем себе. Должно быть, мы все ненавидим телесную жизнь, но лишь этот жандарм среди прочих, кого я не знаю, ненавидит её по-настоящему. Но это не сразу заметишь, потому что иногда он и шутит, и смеётся, и поёт песни под гармошку.

Поскольку она никогда не приходит, ищешь её всюду, любовь, гонишься за ней и скоро сама превращаешься из охотницы в добычу. Ну, давайте, пустите и вы к себе в дом убийцу или для начала переписывайтесь с ним, чтобы предвкушение радости было сильнее; этого головореза с его дамскими колготками, которые он так любит носить, этого добра полно у вас в шкафу! Ах нет, не его, он ведь уже мёртв! Тринадцатилетний сын стал бы чуть позже онанировать в эти колготки, думает жандарм, который следит за ходом процесса по газетам и по телевидению; он хоть и слышал о таких сенсационных случаях, но самому не приходилось сталкиваться. Он облечён должностью, которая хорошо его облачает. Неплохо, фуражка, пистолет в кобуре. Супер. Загляденье. Вот выйдет злодей на волю, злорадно думает жандарм, уж он навешает пенделей этой женщине, которая стоит теперь перед жандармской пишущей машинкой и хлюпает носом из-за какого-то трактирного бандита, который на три недели упёк её в больницу, а она теперь вымаливает разрешение на свидание с ним. Никогда не стать ей героиней романа её мучителя! Не даст он ей написать этот роман. По крайней мере, не на моей пишущей машинке. Скоро начнут покупать компьютеры с гораздо большей памятью, о чём можно будет напомнить женщине, когда она опять заявится сюда с разбитой рожей. Хотя право возврата исключено. Роман своей жизни, опираясь больше на реальность, чем на выдумку, преступник напишет сам. Чтобы прославиться. Женщины хуже, хотя хуже некуда, они рано стареют и легко опускаются, пока на них не обратят внимание. Тогда они расцветают и расцветают улыбкой. За это (чтоб обратили внимание!) они сделают всё, они ради этого даже встанут на колени перед американским президентом и возьмут его член со всеми его тайными приметами, которые ни разу не показывали по телевизору, в рот. Кровать нам для этого не нужна, нужен только член туда, член суда, и осудит вся нация. То-то будет шуму, все взоры на меня! Я бы запросто выдержала! Таковы все убийцы, без преувеличения все: честолюбцы с болезненной страстью себя показать. Как только их отпускают на волю, они тут же идут к роялю, хоть и не умеют играть, просто для того, чтобы их слышали.

Мужчин надо задерживать и сажать под арест, чтобы оградить их от женщин, думает жандарм, который всё это знает или хотя бы слышал об этом в последнее время или где-то видел. Из этого он выведет своё учение. Мы ловим их, женщин, делаем вид, будто молимся на них, думает жандарм. Почему бы не наоборот? Почему бы им не поклоняться нам, в частности мне? Не так уж это и обременительно. Что уж такого. Я бы это тоже сумел, разве нет? Так, теперь жизнь действительно получит вызов, это больше не игра, и сам себя объявишь победителем. Надо хватать женщин, подходящих для этого, пока они не убиты, думает жандарм. Такт мы пошлём на все четыре стороны, такое женщины вообще не любят, они хотят, чтобы их брали жёстко, и для этого у нас хватит четырёхтактников, которые попадают к нам в сеть в великой дорожной битве между пешеходной зоной, спортивным парком и торговым центром или в рабочих предместьях, где некогда цветущая государственная промышленность валяется в пыли, пытаясь уползти, но не пускают путы, которые профсоюзы закрепили на её конце, препятствуя бегству капитала за границу. Безработным изо дня в день приходится попирать биржу. Бестактность, но не бездарность — вот всё, что нужно убийце. У нас это тоже есть, если присмотреться в зеркало! Пусть зеваки толпятся у места дорожно-транспортного происшествия, а жандарм перешагнёт через временное ограждение и — свободен. Тихо покоится озеро. Вот та, что замешана в аварии, у неё есть собственная квартира, и она тоже свободна, хоть и не в сексуальных делах. Свободу она, однако, не ценит и куда более склонна угодить в плен к мужчине и не отвечать за это. А вот — та, у которой вообще собственный дом на одну семью, хотя всей-то семьи — она одна. Сейчас она кричит, накричаться не может, так кричат только граждане, у которых давно не было подходящего слушателя для их крика. Ага. Она позволяет себе орать просто так. Раньше она была сдержанна и держала себя прилично. И вот началось. Это сердце требует чистосердечного признания, действительно ли имеется в виду только она одна, единственная, или у неё есть соперницы? Кому надо к жандарму, должен постучаться, но бывает, что коллеги дают ему от ворот поворот. Мы все более-менее поворотливы, но такого поворота событий не любим. Надобно знать тайну, как держать женщину в узде. Не обязательно быть врачом, чтобы вскрывать людей, но врачом было бы лучше, — открыть в брюхе змея, который нас всех когда-то искусил, Зло, где же ему ещё быть: мужчине приходится быть врачом, психиатром, хирургом и анестезиологом в одном лице. Даже если у него для этого ничего нет, кроме этого довольно длинного, сильного органа, скальпеля, который не станет долго юлить и ломаться, если ему хочется внутрь, ведь он не дрель. Используя дрель, не оглядываются в безлюдный переулок, не принесёт ли кого нелёгкая. Отвага растёт с аппетитом. Кричащая женщина рядом с её автомобилем, у которого крыша слегка поехала, внезапно умолкает и таращится на человека в форме, как будто впервые в жизни видит его живьём. Тушь потекла с ресниц по более чем пятидесятилетнему лицу, ну ничего. Лицо не должно переносить столько еды, иначе оно разбухает, но тоже ничего. Внизу, на низменном берегу озера, рядом с женщиной и жандармом тянется ландшафт, наряду с государственной трассой. Грязь оползня наконец убрали, и волосы тоже, которые оказались там непонятным образом, охапка волос, никто так и не понял, что они там делали. В конечном счёте неважно, кого или что хапаешь, главное — есть за что взяться, когда доходит до дела.

В некоторых домах горит свет, где живут вдовы и прочие одиночки. Их лица можно уподобить безлюдным залам, которые только и ждут, что кто-то включит свет, войдя, чтобы этого больше не пришлось делать им самим. Их органы гудят. Если надо, они готовы убить сами себя, лишь бы к ним наконец кто-то пришёл. Некоторых, к сожалению, преждевременно стряхивают с дерева жизни. Чтобы их страстные чувства не гибли вотще, они садятся в свои машины и едут куда глаза глядят, лишь бы с кем-нибудь познакомиться. Чтобы их сняли, как сливки. Кто-нибудь из дорожного движения или его блюстителей. Ехать не слишком медленно, но и не слишком быстро. Теперь только бы не допустить ошибки! Пятьдесят лет незапятнанности растратились — и глазом не успел моргнуть! Этого жандарма кто-то должен обогатить, иначе плохи его дела. Следует нежно, как гипнотизёру, рукоположить женщину ладонью на затылок или наложить руки на её шею, вот она уже вскидывает голову, как лошадь, вот она показывает зубы и становится такой взмыленной, что пена вырывается изо всех дыр. Никто не видит, как она фантазирует об исчезнувшей любви. Но всем видно, как она тоскует по новой, — а вот и она. Как хорошо, что я села в машину. Ах ты, японский автомобиль среднего класса, который видели на месте преступления! Язык вываливается из распахнутого рта, хочет сплестись с другим языком, сколько же можно? Губы ещё долго хотят оставаться на месте происшествия и длить обмен ласками, как в бульварных романах; обменять жестянку на золотые цепочки, кольца и браслеты, равно как и золото отдашь за железо, где же граница? Знает ли тело предел? Эта тоска: женщины, отчаявшиеся свидетельницы собственного состояния, оценивают расстояние, но сами уже не могут выбраться на сушу, чтобы попасть в более приятное состояние. Позднее замужество не исключено. Раньше они не могли отпустить себя, потому что были единственным, что у них было. Но тогда зачем всё так алчно раздаривать? Не могли дождаться, когда можно будет навязать себя целиком, отдать себя в чужие руки, не дожидаясь, когда ассистентка дрессировщика на телевидении проверит домик на прочность ограждения, а квартиру — на прочность оконной решётки (чтобы зверь не смог вырваться к нам), где они, люди, должны произвести посадку, по большей части жёсткую. Неважно, куда они угодят, на мягкое или на жёсткое, главное, что мы придём, послюним, у нас под рукой влажные салфетки, и стебель мы держим крепко, пока цветы зарождающейся симпатии снова не поникли головкой. Пока её не прорвало. Всё как всегда. Профилактика избавит от лечения, например раковой опухоли. Твёрдый шанс, властная поступь, пистолет, униформа, которая возвещает о прибытии повелителя, потому что она опережает его на калибр ровно девять миллиметров, и повиновение, которое он умеет вызвать в женщине. Странно, что другие никак не могут с этим справиться. Шторы с их перевязью и смазкой для скольжения (к сожалению, ему пора идти, ведь и лётчики всегда спускаются на землю) отлетят в сторону, шея вытянется, чтобы посмотреть ему вслед, как он, даже не оглянувшись, сворачивает в переулок у парфюмерного магазина. И это после того, как побывал в этой мерцающей розоватым и голубоватым внутренности, куда можно попасть лишь через тесный проход, но он через него пройдёт, он, единственный, так красиво задрапированный складками, чтобы взбодрить, но этого даже не понадобилось, как можно было заметить. Слушай, ты просто фантастическая, шептал он, прошло только три недели, этот шёпот над его угловатым подбородком, а рука внизу полистывала, перебирала, взбиралась вверх, поглаживала, пощипывала и похлопывала по плоти, просто классно. Неужто правда всё, что ты тогда почувствовала? Потом они уже не твёрдо в это верят, они снова алчут, как только внизу хлопнет дверь, и снова жаждут, чтобы потом, в покое, всё заново перевспоминать. Есть ли наличные деньги, украшения, ценные веши? Для мужчины это важнее, и ванна была бы сейчас кстати, размышляет жандарм, который запачкался и вообще хотел бы избавиться от запаха духов. Жена дома не ждёт и принюхиваться к мужу не станет, не посмеет. Этот мужчина принадлежит теперь мне одной, с ним я могу делать всё что хочу, думает жертва, пока ещё может думать. Пока она ещё в сознании. Другой мужчина тем временем уже мёртв, в нём повышенное содержание анафранила и ойглюколя, которые понижают уровень сахара и поднимают настроение, но ничего такого у него уже и в помине нет. Преступница была женского рода и прибегала к нечестным лечебным средствам. Спортсмену они ни к чему. Женщина, бывает, и без смерти как мёртвая, потому что не знает, когда и как ей двигаться в сексе. Убийца взгромождается на неё и правит куда глаза глядят, лихач, не меняя направления. Адский водитель, призрак. Он разъезжает с мёртвой на машине, он даже уселся на неё, вы только представьте себе! Он набил полную машину трупов, которые поднял, но предпочёл бы не поднимать шума, они так тихо спят под ним и позади него, не надо будить мёртвых! Убийца может пробудить чувство. Но сам он должен оставаться холодным. Скромничать ему нельзя.