Александр Петров - Сестра Ноя Страница 10

— Забери свою требуху, бусурманин! Небось, всё, чего ты касаешься проклято! Вон отсюда!

— А мне что! Деньги не верну, а товарец твой еще раз продам. Мне только в прибыль! – мстительно кричал купец в закрытую дверь, пытаясь перекрыть заливистый собачий лай со всех дворов.

В тот день Ваня понял, что ничего‑то не знает он о жизни: ни о верах иных, ни о своей истории–происхождении, ничего кроме этой обыденной деревенской житухи. И стал он расспрашивать, да «почемучить» родителей, братьев–сестриц, священника, старосту, да кое‑что узнавать.

…Род Стрельцовых основал деревню Верякушу Лукояновского уезда Нижегородской губернии в Смутное время. Тогда крестьяне из разоренной Московии уезжали на завоёванные царём Иоанном Грозным мордовские земли Поволжья. Крестьяне Верякуши, как и соседних селений: Гавриловка, Трегубовка, Наруксово имели московский «акающий» правильный говор, никогда не были крепостными, не знали барщины, не давали оброка помещикам, но числились «государственными экономическими» и как свободные граждане платили налог в казну деньгами. Доход на то давала в основном конопля, а еще обработка леса, охота, бортничество. После завершения летней страды многие мужики уходили на отхожий промысел: плотниками на строительство в Нижний, Арзамас и Ардатов, работниками на поташный завод в Наруксово. Сыновья Архипа Степановича Стрельцова две зимы работали на Починковском конезаводе, откуда приводили орловских рысаков и тяжеловозов брабансоновской породы, купленных с половинной скидкой, всего‑то за семьдесят–сто рублей.

Архип Степанович на речке Ирсеть выстроил мельницу, которая не только молола муку, но и давила постное масло из семени конопли. Половина душистого зеленоватого масла продавалось «на налоги», остальное – с великим удовольствием употреблялось в пищу. Конопляные стебли шли на производство пенковой веревки и просмоленного каната, которые очень высоко ценились. Девки ткали холст и шили из него мешки.

А еще старший брат с другом – сыном старосты – уходил на работу в село Шутилово в знаменитые Кильдишевские мастерские. Там изготавливались молотилки производитель¬ностью пятьсот снопов в час, отмеченные медалью Императорского общества сельского хозяйства, а также плуги и бороны на конской тяге, сеялки и веялки. Парни горячей работой и покладистым нравом обеспечили свою общину новейшей техникой, а себя – уважением селян.

С семилетнего возраста отец приучил Ваню к охоте. Ему в наследство от старшего брата досталась «детская» винтовка «бердана», переделанная из настоящего боевого карабина, только обрезанная и облегченная. Уже в одиннадцать лет он из старенькой берданки попадал белке в глаз, чтобы не портить шкурку, валил тридцатипудовых оленей, клыкастых злющих кабанов и даже один раз медведя–шатуна – одним выстрелом в сердце. «Истинный Стрельцов! Пробивает пятак со ста шагов, не целясь. Это у него родовое, от предков!» – говаривал отец односельчанам. А к тринадцатилетию отец подарил любимцу винчестер – компактную, легкую пятизарядную полуавтоматическую винтовку под русский патрон, купленную на Нижегородской ярмарке в магазине Петрова.

Отец самолично ездил в мордовское село Атингеево, которое поставляло окорока к царскому столу. Там он вызнал секреты копчения, устроил во дворе коптильню и сам принялся делать окорока из свинины, оленины и кабанятины, осетровые балыки. Еще он поднаторел вялить жирную чехонь, воблу и леща, солить сельдь–залом, севрюгу и мясо в огромных кадках.

О том, что в Поволжье оказывается, год уж как свирепствует голод Архип Степанович узнал в октябре 1891–го года в Починковском трактире от Данилы Антоновича, управляющего Криушинским имением знаменитого историка К.Н. Бестужева–Рюмина, дальнего родственника опального «декабриста». Эти двое закадычных друзей отмечали сделку по купле–продаже сельхозпродукции, один отправив подводы с товаром в поместье, а другой позвякивая пригоршней золотых монеток. Между селянкой с осетриной и поросенком с хреном, запивая вишневой настойкой и закусывая подовыми пирогами с маком, визигой и яйцом, Данила Антонович и сообщил о великом голоде, охватившем окрестности.

— Я что‑то не понимаю, – пригладив усы, сказал Архип Степанович, – откуда же взяться в наших краях голоду, коль у нас все амбары под самую завязку зерном набиты? У меня на дворе полны кадки рыбы и мяса, погреб ломится от картошки с репой, копченые окорока висят на любой вкус и цвет, конопляное масло – бочками. Три коровы заливают нас молоком, дают масло, сметану, сыр. Рысак орловский копытами бьет и летает шибче ветра, тяжеловоз брабансонских кровей сто пудов за раз в подводе тащит и только покрякивает, зверюга эдакая. Куры там, гуси, индюки по двору гуляют – это бессчётно. Одежонку самую ладную всей семье каждый год на ярмарке справляем от самых лучших столичных магазинов. Вот поглянь, на мне сюртук тонкого аглицкого сукна, жилетка атласная и рубаха шелковая – да в таких нарядах раньше только графья ходили! Сапоги юфтевые уж надевать срамимся, хромовые офицерские со скрипом нам подавай, девкам – сапожки легонькие на шнуровке, с сафьяновым подгибом. Так откуда он взялся этот голод, Данилушка! Неуж, опять социалисты, цареубийцы, якобинцы какие придумали и народ смущают?

— Нет, Степаныч, на сей раз есть он – голод, есть. Я самолично заезжал в мордовские и татарские села, там такая голытьба, что тошно видеть.

— Слушай, брат, а может они не справляют молебны перед посевной или, скажем, от бездождия?.. Ну да, прошлое лето было жарким, не спорю. Так мы как увидим, что земля–кормилица иссохла и водицы просит, так сразу отца Георгия зовем: помоги, честной батюшка. Он, как положено, на молебен уже со своим зонтом приходит, как отпоёт молитву, как скажет «аминь», так зонтик открывает, потому как в небе невесть откуда облако наливное появляется и давай поливать дождиком леса–поля, да нас, грешных. У них, разве не так, что ли?

— Этого, конечно, у них нет. Откудова!

— Вот и ответ! – воскликнул Архип Степанович, ударив огромной загорелой лапищей по крахмальной белоснежной скатерти. – А еще, поди, ума нету, чтобы запасы предусмотреть, да излишки продать, чтобы монетка на всякий–провсякий случай в сберегательном банке лежала.

— Какие там у них излишки, – махнул рукой Данила Антонович. – Да они подчистую съедают урожай уже к марту, а потом на подножный корм переходят, на кору да лебеду.

— Ничего опять не понимаю, – глубоко вздохнул Архип Степанович. – Нам Бог такую землю дал от щедрот Своих, что просто на хлеб намазывай, да ешь – кругом чернозёмы жирные; реки полны рыбы, леса – дичи. Знай себе, трудись не ленись во славу Божию и живи добропорядочно.

Заехал с бедовой новостью Архип Степанович к знакомому уряднику, тот подтвердил – есть голод, аж в шестнадцати губерниях. Потом еще завернул к священнику Верякушинскому, отцу Георгию, а тот уж ящик справляет для сбора милостыни голодающим. Сказал, что бумагу из епархии привезли, чтобы, значит, собирать начал. Зашел к старосте, а тот уж сам ему новость выкладывает: завтра сельский сход, будем решать насчет голода, запасов продовольствия и помощи бедным.

Сход решил принять денежную ссуду от Государевого займа, закупить зерна в магазинных лабазах, что в Лукояновском земстве да отрядить по первому снегу санный обоз в Новороссию, где по слову верному урожай богатый собрали. А еще в трех бедствующих деревнях поблизости организовать столовые бесплатные и послать туда отца дьякона и двух–трех девок в подмогу, чтобы готовить да на столы накрывать.

По первым заморозкам потянулись к Архипу Степановичу бедные родственники из дальних мест, рассказывали о голоде, распространении тифа, холеры, о брошенных пустых деревнях. Каждый увозил домой мешки с мукой, зерном, окорока и солонину. И так уж вышло, что запасы начали таять на глазах. Пробный заезд старосты в земские лабазы показал, что цены на зерно подскочили и стали невыгодны, и потому санный обоз из богатой Новороссии Архип Степанович ожидал вместе с селянами, как Моисей в пустыне манну небесную. Но, слава Богу, дождались. Словом, пережили они и этот голод и последующие, которые проходили не так драматично. Но самое главное слово в этом деле сказал отец Георгий на проповеди в церкви на обедне.

— Как известно из Святого Писания, – сказал он в абсолютной тишине, – Господь посылает скорби: голод, мор, стихийные бедствия – для того, чтобы люди Божии вспомнили, что «без Меня не можете творити ничесоже», чтобы показать нам нашу человеческую немощь и свое величие. Если человек не хочет добровольно поститься, Бог дает ему пост насильственный – голод. Вы посмотрите, дорогие мои, – обвел он руками храм и все окружающие поля и леса снаружи, – мы‑то с вами не отступали от отеческих традиций, храм посещали, молебны справляли. И что? Разве узнали мы, что есть голод в нашем доме? Никак. А те несчастные, кто Бога забыл, – они как хряк, прости Господи, который подрывает корни дуба, который его, глупого, кормит своими желудями. Мы‑то, конечно, им помогали от души, но вот сделали ли они выводы? Не знаю… Конечно, как сказывали мне знакомые попы, народу в храмах поприбавилось. Только надолго ли?.. Словом, братья и сестры, будем и ныне и присно стараться изо всех сил не отступать от Бога, а до последнего вздоха оставаться с Господом нашим, с Его милостью, в лоне Божией отеческой любви. Аминь.