Жозе Сарамаго - Каменный плот Страница 10

Итак, сидят они на земле, а перед ними глухо, оттого, что батареи садятся, бубнит транзистор, и вот что он бубнит голосом диктора: Как показали последние замеры, скорость движения полуострова сейчас стабилизировалась на семистах пятидесяти метрах в час, то есть равняется приблизительно восемнадцати километрам в сутки, что, на первый взгляд, и немного, но все же означает, что мы ежеминутно удаляемся от Европы на двенадцать с половиной метров, а потому, не впадая в безответственную панику, признаем ситуацию весьма серьёзной. Еще бы не признать, если каждую секунду нас на два с лишним сантиметра тащит от Европы, прокомментировал это сообщение Жозе Анайсо, наскоро, не возясь с десятыми и сотыми, прикинувший в уме примерный порядок цифр. Жоакин Сасса попросил его помолчать – он хотел послушать, что дальше скажут, и послушать, как выяснилось, стоило: По сообщениям, только что поступившим к нам в студию, замечена глубокая расщелина, проходящая между Ла-Линеей и Гибралтаром, в результате чего, как и следовало ожидать, принимая во внимание необратимый характер, который приняли теперь разломы, мыс этот, иначе именуемый Эль-Пеньон, вскоре превратится в часть суши, окруженную со всех сторон водой, то есть в остров, и в более чем вероятном случае такого исхода мы не вправе будем винить в этом Англию – виноваты мы все, виновата Испания в том, что вовремя не смогли вернуть себе эту священную часть нашей отчизны, а теперь уже слишком поздно, и Гибралтар нас покидает навеки. Художник слова, заметил Педро Орсе, но диктор, видно, совладал с душевным волнением и сменил тон: Британское правительство направило министерству иностранных дел Испании ноту, в которой, вновь доказывая свои более чем сомнительные права на Гибралтар, которые, цитирую, ныне подтверждены тем несомненным фактом, что Гибралтар отделился от Испании, конец цитаты, заявляет о том, что в одностороннем и окончательном порядке прерывает всякие переговоры о государственной принадлежности мыса. Стало быть, поскрипит ещё Британская империя, сказал Жозе Анайсо. Оппозиция её величества, продолжал между тем диктор, внесла в парламент запрос, настоятельно требуя, чтобы северная часть будущего новообразовавшегося острова была немедленно укреплена и превратила его в неприступный бастион и гордый форпост, символ британской мощи в Атлантике. Совсем спятили, пробормотал Педро Орсе, глядя на высившиеся прямо перед ним вершины Сагры. Со своей стороны, правительство её величества, стремясь ко всемерному смягчению политических последствий такого восстановления исторической справедливости, ответило, что Гибралтар и в новых геостратегических условиях останется одной из жемчужин в короне Британской империи. Произнеся все это, ведущий со словами – Через час мы вновь встретимся с вами в эфире – распрощался. Над остроконечной вершиной горы – фр-р-р-р – тайфуном пронеслась стая скворцов. Твои? – спросил Жоакин Сасса, и Жозе Анайсо, даже не поднимая головы, ответил: Мои, ему ли было не знать – с того дня, как они впервые повстречались на зеленых полях Рибатежо, человек и скворцы почти не расставались, разве что делали краткие перерывы на обед и на сон: человек ведь ни червячков, ни оброненных зерен не ест, а птицы ночуют в ветвях, и постель им без надобности. Стая, распластав крылья, заложила длинный плавный вираж, скворцы точно впитывали клювами воздух, солнечный свет, небесную лазурь, подернутую кое-где редкими облачками – белые и пушистые, они плывут в поднебесье как эскадра галеонов, а люди – и эти трое, и все прочие – глядят на все эти разные разности и, как всегда, не очень-то понимают их значение.

Надо сказать, что Жоакин Сасса, Педро Орсе и Жозе Анайсо пришли сюда из трех противоположных точек не затем, чтобы в приятном обществе послушать радиоприемник с подсевшими батарейками. Три минуты назад мы узнали, что один, Педро Орсе, живет в городке, скрытом за перевалом; с самого начала нам было известно, что другой – Жоакин Сасса – пришел с северного побережья Португалии, и теперь настал наконец момент сообщить вам, что третий, носящий имя Жозе Анайсо, когда повстречал стаю скворцов, бродил по полям Рибатежо, о чем, впрочем, вы бы и сами догадались, будь сельский ландшафт описан поподробнее. Теперь осталось только выяснить, как они сошлись здесь, причем тайно, для чего уселись под этой оливой, единственной среди редких и робких карликов, вцепившихся корнями в белесую почву, и в воздухе дрожит знойное марево – андалусийская жара, хоть мы и сидим как бы на дне чаши, образованной горами, заставляет нас обратить внимание на все эти материальные подробности, войти в реальный мир, а вернее – она распахивает перед нами ведущую туда дверь.

По здравом размышлении признаем, что нет начала ни для вещей, ни для людей, все, что когда-либо началось, началось на самом деле много раньше взять, чтобы далеко не ходить за примером, хоть этот вот листок бумаги: если излагать его историю всю целиком и в соответствии с истиной, придется забираться в самые начала времен – множественное число употреблено здесь намеренно – да и то есть основания предполагать, что начала эти окажутся всего лишь перевалочными пунктами, постоялыми, если угодно, дворами, почтовыми станциями, ступенями, притом далеко не первыми – Боже, как это бедные наши мозги выдерживают такую нагрузку? А с другой стороны, и восхититься ими можно – свихнуться они могут от чего угодно, а от этого нет.

Ну, значит, мы договорились: начала – нет, но все же была минута, когда Жоакин Сасса выехал оттуда, где находился, с пляжа на севере Португалии, именуемого, может быть, Афифе, где лежат такие загадочные камни – отчего бы и нет? Ведь в переводе с арабского этого значит "Место, откуда видно море", лучше имени для пляжа никакой поэт, ни один романист не придумает. А выехал оттуда Жоакин Сасса потому, что услышал про некоего испанца Педро Орсе, который уверял, будто почувствовал, как содрогнулась под ногами земля, а землетрясения-то и не было, и это вполне естественное любопытство для человека, который швырнул камень в море с такой силой, какой у него, у человека, то есть, сроду не было, тем паче, что в это самое время Пиренейский полуостров тихо и спокойно оторвался от европейского континента, отделился беззвучно, словно упал с головы волос, чего, как утверждают, без Божьего соизволения не случается. И Жоакин Сасса пустился в путь на своей старенькой машине по кличке Парагнедых, и душераздирающей сцены прощания с семьей не разыгралось, поскольку и самой семьи не имелось, и отпрашиваться у начальства со службы не пришлось. Был Жоакин Сасса в отпуске, волен как птица, мог ехать куда угодно, благо теперь и заграничных паспортов не нужно: покажи на границе удостоверение личности – и весь полуостров твой. Рядом, на соседнее сидение положил он транзисторный приемник и слушал музыку, перемежающуюся убаюкивающим и обволакивающим журчанием дикторских голосов, точно качающих нас в акустической колыбельке, и вдруг вызывающих у нас злобу, но все это было в прежнее время, а теперь эфир воспален горячечными новостями с Пиренеев, новостями, напоминающими исход евреев из Египта, переход через Чермное море, выход Наполеона из России. Здесь, на провинциальных автострадах, движение небольшое, и сравнить нельзя с корчащимися в судорогах дорогами Алгарве и с тем, что творится к северу и к югу от Лиссабона – аэропорт Портела кажется разворошенным муравейником, или осажденным замком, или магнитом, притягивающим к себе металлические опилки. Жоакин Сасса едет себе спокойно по тенистым дорогам провинции Бейра, держа курс на Испанию, на Гранаду, где-то в окрестностях её есть городок под названием Орсе, а там живет тот самый человек, о котором говорили по телевизору. Узнаю, думает он, есть ли что-нибудь общее между тем, что со мной случилось, и тем, что этот самый Педро Орсе ощутил, как земля ходит у него под ногами – люди, когда дают волю своему воображению, любят подгонять одно к другому, соединять то и это, и чаще всего у них ничего не получается, но иногда, глядишь, и выйдет, и тогда выявится связь между камнем, брошенным в море, трясением земли и треснувшим сверху донизу горным хребтом. Жоакин Сасса тоже едет в горах, и потому, хоть они, конечно ни в какое сравнение не идут с теми пиренейскими титанами, его вдруг охватывает беспокойство, становится как-то не по себе. А что если и тут такое стрясется? Что если треснет Эстрела, провалится в тартарары озеро Мондего, и осенней порой некуда будет смотреться черным тополям? – мысль обретает поэтическое звучание, и тревога исчезает.

В этот миг музыка стихла, и раздался голос диктора, читавшего новости, не содержащие в себе ничего нового, за исключением сообщений – да и то не слишком свежих – из Лондона: премьер-министр почтил своим присутствием заседание Палаты Общин, где категорически заявил, что Британия сохранит свою власть над Гибралтаром при любых условиях и независимо от того, какое расстояние будет отделять Иберийский полуостров от Европы, на что лидер оппозиции сказал, что в переживаемый нами исторический момент он гарантирует курсу правительства поддержку своей фракции и партии, а затем разбавил торжественность своей речи иронией, вызвавшей дружный смех депутатов. Мистер премьер-министр, сказал он, допустил серьёзную неточность в своем высказывании, назвав полуостровом то, что сегодня, без всякого сомнения, является островом, хотя и не столь прочным, как наш. Депутаты парламентского большинства наградили его аплодисментами и благодушно улыбались оппозиции, ибо что может лучше сплотить людей, чем интересы отчизны, и кто возьмется эту истину оспаривать? Улыбнулся и Жоакин Сасса, подумав про себя: Ну и театр, но вдруг замер, забыв даже выдохнуть, ибо услышал свое имя: Сеньор Жоакин Сасса, убедительно просим вас, повторяем, сеньор Жоакин Сасса, где бы вы ни находились, убедительно просим вас немедленно явиться к гражданскому губернатору ближайшей провинции: как стало известно компетентным органам, вы располагаете исключительной, государственной важности сведениями, которые позволят понять причину геологических катаклизмов, происходящих на Пиренеях. Повторяем, сеньор Жоакин Сасса, но сеньор Жоакин Сасса дальше уже не слушал, ему пришлось затормозить, чтобы обрести душевное спокойствие и равновесие, унять оглушительный звон в ушах, дрожь в руках, которые тряслись так, что руль не удержали бы: Вот тебе раз, думал он, как же это они узнали о камне, на пляже-то не было ни души, я, по крайней мере, никого не видел и никому об этом деле не рассказывал, все равно бы мне никто не поверил, значит, кто-то за мной наблюдал издали, а зачем, интересно знать, за мной наблюдать, ходит человек по пляжу, швыряет камни в воду, но все же засекли меня, несчастного, знаем мы, как это бывает: один увидел и сболтнул другому, добавив то, что навоображал себе, а когда дошло до властей, камень этот стал уже с меня ростом, если не больше, и что же мне теперь делать? Нет, он не отзовется на призыв, не выполнит убедительную просьбу, ни к какому губернатору, ни к гражданскому, ни к военному не явится – вы только представьте себе этот абсурдный разговор в закрытом на ключ кабинете, под магнитофон и протокол: Жоакин Сасса, вы бросили камень в море, Бросил, Сколько он, по-вашему, весил, Точно не знаю, килограмма два или три, А не больше, Может, и больше, Вот здесь у меня на столе лежат несколько камней, попрошу подойти и показать, который из них по весу примерно соответствовал тому, что вы бросили, Вот этот, Сейчас мы его взвесим, смотрите сами, Я и представить себе не мог – пять шестьсот, Теперь скажите, было ли с вами когда-либо что-либо подобное, Никогда, Вы уверены, Вполне, Не страдаете ли вы психическими расстройствами или неврозами, не бывает ли у вас навязчивых мыслей, судорожных припадков, случаев сомнамбулизма, Нет, ничего такого нет и не было, А в роду подобных болезней не было, Нет, Ну, хорошо, потом мы сделаем электроэнцефалограмму, а пока подойдите вот к этому аппарату и ну-ка, изо всех сил, А что это такое, Это динамометр, пожалуйста, изо всех сил, Вот, больше не могу, И все, Все, я никогда не был атлетом, Сеньор Жоакин Сасса, вы никогда бы не смогли бросить этот камень, Совершенно с вами согласен – не смог бы, однако же бросил, Да мы знаем, что бросили, свидетели есть, люди, пользующиеся нашим полным доверием, вот мы и просим вас рассказать, как же вам это удалось, Я уже говорил – шел берегом, увидел камень, поднял его и бросил в море, Этого не может быть, Так ведь свидетели есть, Свидетели-то есть, но они не могут знать, откуда у вас взялась такая сила, это мы у вас самого хотим узнать, Понятия не имею, Ситуация, сеньор Жоакин Сасса, серьезна, я бы даже сказал – чрезвычайно серьезна, разлом в Пиренейских горах нельзя объяснить причинами естественного порядка, отнести к разряду природных явлений, возможно, мы приближаемся к катастрофе планетарного масштаба, и потому наше ведомство взялось за расследование всех необычных случаев, имевших место в последние дни, и один из них история с этим вашим камнем, Я очень сомневаюсь, чтобы камень, который я швырнул в море, стал причиной того, что раскололся континент, Мне, признаться. недосуг устраивать с вами философские диспуты, но все же ответьте, какая связь существует между обезьяной, слезшей с дерева двадцать миллионов лет назад, и атомной бомбой, То есть, как какая – вот именно эти двадцать миллионов лет их и связывают, Ответ хорош, но теперь давайте предположим, что стало возможным сократить время, разделяющее причину – в данном случае, бросок камня – и следствие, каковым является отделение от нас европейского континента, иными словами, предположим, что в обычных условиях последствия этого броска выявились бы лишь через двадцать миллионов лет, аномальные условия, которые мы сейчас и изучаем, могли дать эффект спустя всего несколько суток или даже часов, Но это же совершенно умозрительное построение, причина может быть в ином, Или в целом комплексе явлений, Тогда вам надлежит расследовать другие неординарные случаи, Мы тем и заняты вместе с нашими испанскими коллегами, которые, к примеру, ищут человека, ощутившего колебания почвы под ногами, Если надо будет, его тоже исследуем, нам важно докопаться до истины, Глубоко придется копать, Ничего, трудности нас не пугают, ответьте-ка лучше, откуда у вас взялась такая сила. На этот вопрос Жоакин Сасса не ответил, воображение прекратило свою игру, тем более, что диалог грозил пойти по кругу и превратиться в сказку про белого бычка: он скажет: Не знаю, и все начнется сначала, разве что возникнут минимальные варианты, небольшие, чисто формальные отличия, но вот тут-то и следует держать ухо востро, ибо известно, как легко от формы перейти к содержанию, от вместилища – к содержимому, от звучания слова – к его значению.