Ингрид Нолль - Натюрморт на ночном столике Страница 10

Имке уверяла моего мужа, что правильно истолковала один его жест, или, вернее, знак, ей поданный, и вот розы теперь и есть ее ответ. Райнхард слушал и, кажется, не понимал ни слова.

Необыкновенной красавицей Имке не была, но хорошенькой, симпатичной — да, а главное — она такая молоденькая, чуть за двадцать. И одета скромненько, не Лолита и не мадам де Помпадур: серенькая, довольно изношенная, потертая футболка и широкие штаны. Двигалась как-то неловко, угловато, светло-каштановые волосы средней длины спадали ей на плечи как охапка соломы.

Она без смущения глядела на моего мужа широко распахнутыми глазами.

Моему благоверному положительно льстило обожание такой юной барышни, но, тем не менее, он потребовал, чтобы та четко объяснила: при чем тут розы?

Несколько недель назад шла она мимо нашего дома с букетом роз, а Райнхард как раз садился в свою машину. Тут у нее из букета выпал один цветок. Мой муж поднял розу с земли, отдал Имке и улыбнулся. И тогда она прочла в его глазах тот самый знак.

— Какой знак?! — Райнхард не верил своим ушам.

— Мы предназначены друг другу судьбой, — отвечала она.

М-да-а… Напрасно я подозревала мужа в измене. Девчонка-то явно не в себе.

— После того дня, когда мы с вами познакомились и я прошла мимо вас с букетом, в понедельник, я вам стала каждый понедельник дарить розу. А потом вы мне ответили — поставили на окно в вашем офисе саженец розы в горшке. Я тогда почувствовала, как мы с вами близки, и поняла, что все у нас будет хорошо.

О Господи, она выяснила, где он работает, безумное дитя! Бедняга, ребенок ведь еще, к ней можно на «ты» обращаться, — подумала я.

Райнхард между тем продолжал допрос:

— А жемчуг зачем?

Так Имке снова ответила на очередной знак. Тут она назвала одну дату, и я занервничала: речь шла о дне рождения нашего Йоста. От напряжения я даже чихнула.

— Вы стояли у входа в ваш дом рядом с вашим другом, который держал за руку мальчика, — рассказывала Имке, не услышав моего чиха. Наверное, она имеет в виду Готтфрида, тот забирал своего Кая с нашего детского праздника. — И в этот момент я проходила мимо, а вы сказали: «Эта девушка просто жемчужина!» и посмотрели на меня.

Райнхард рассмеялся:

— Мой приятель спросил, нет ли у меня на примете подходящей уборщицы, и я ему посоветовал мою Гюльзун…

Его все это уже забавляло. Он покачал головой, бормоча: «Ну дела! Быть не может!», а потом снова стал расспрашивать ночную гостью.

Выяснилось, что вот уже несколько месяцев Имке живет на другом конце нашей улицы. В Вайнхайме ей предложили неплохую работу, она уехала от родителей и поселилась здесь.

— Что за работа? — поинтересовался Райнхард.

— Диетсестра в больнице.

Тут я улучила момент, чтобы снова присоединиться к мужу и его обожательнице. Я вплыла в гостиную с достоинством, как законная супруга, но влюбленная барышня ничуть не смутилась, просто повернула ко мне лицо. Особо разговорчивой я бы ее не назвала, из нее приходилось тянуть каждое слово. Тихоня эдакая! Да только в тихом омуте…

— Я думаю, нам всем уже пора спать, — заявила я без всякой враждебности, но строго, авторитетно, как почтенная мать семейства. — Завтра понедельник, рано вставать.

В то же мгновение Имке вскочила, пожала каждому из нас руку своей маленькой, хрупкой ручкой, улыбнулась Райнхарду и исчезла.

— Ну вот видишь, — заговорил муж, — всего-то несчастная полоумная девочка!

— Да уж, барышня сильно не в себе! — отозвалась я. Райнхард ухмыльнулся:

— Ты хочешь сказать, всякая женщина, что в меня влюбится, сходит с ума? — Он обнял меня за плечи и повел вверх по лестнице в спальню.

В голове у меня все еще постукивало от напряжения, но я уже не обращала на это внимания. Спать, скорее спать.

На другое утро за завтраком я обратилась к дочери:

— Невиновность твоего Хольгера установлена. Это не он носил розы и не тебе.

— А ты откуда знаешь? — встрепенулась дочь.

— Ночью папа поймал одну даму, которая хотела прикрепить розу к лобовому стеклу его машины.

У детей ушки тут же оказались на самой макушке. Райнхард еще спал. Сегодня он решил наконец-то сознательно воспользоваться привилегией независимого предпринимателя и прийти на работу попозже.

— А зачем она это делает? — спросил Йост.

— Да потому, что она в папу по уши втрескалась! — тут же объяснила ему сестра.

Мы все рассмеялись.

— А я, между прочим, ее знаю! — важно сказал Йост.

— Да ну! — Лара прищелкнула языком. — А может, она тебя любит, а не папу? — она ткнула брата в бок. — И как она выглядит?

— Она иногда стоит перед нашим домом и пялится так прикольно… — объявил Йост. Он часто играл перед домом в футбол.

Несомненно, Йост имел в виду именно Имке. Единственным, что во всем ее облике обращало на себя внимание, был всепроникающий взгляд, медленный, застывающий подолгу на одной точке.

Наконец все разошлись по своим делам, а я напечатала все, что Райнхард надиктовал мне за выходные, убрала постели, полила цветы и запустила стиральную машину. За долгое время я научилась вести хозяйство с молниеносной быстротой, чтобы поскорей с ним разделаться. Вот было бы здорово, если бы дети могли еще и обедать в школе! Так нет же: стоит мне спровадить их со двора и раскидать домашние заботы, как они уже тут как тут, стоят голодные у двери! Я сунула в духовку готовую покупную пиццу и нагрузила мороженым горошком микроволновку.

А в почтовом ящике между тем уже лежало письмо от Имке. Видимо, она написала его глубокой ночью и бросила к нам в ящик по пути на работу. Я колебалась одну минуту, потом вскрыла конверт даже без всякого пара. Зеленый, как лужайка, листочек бумаги с розовыми тиснеными розочками.

«Мой возлюбленный жемчужный принц, нынешней ночью я стала самой счастливой женщиной на свете. Я знаю, что Ты страшишься всей глубины Твоего огромного чувства и пытаешься уберечь от него меня. Но верь мне, лишь я одна могу по-настоящему понять Тебя и помочь Тебе. Ты так раним, я прочла это в Твоем взгляде. До сего дня Ты был совершенно одинок, но теперь все будет хорошо.

Да, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Это Райнхард-то одинокий и ранимый? Слава Богу, уж кто-кто, а он самый что ни на есть земной, практичный реалист. Но вот Имке меня беспокоит. Это не та соседка, которой хочется выцарапать глаза за то, что пялится на твоего мужа, девчонке всего двадцать один год, бедная, маленькая дурочка. С ней нужно себя повести осторожно, чтобы не обидеть, но, с другой стороны, она должна понять, что без толку растрачивает свои чувства. Ей бы найти себе молодого достойного паренька. Райнхард же в отцы ей годится, женат, с двумя детьми. Ну на кого она тратит свои лучшие годы?!

Йост захотел навестить друга своего Кая и упросил меня отвезти его на машине. Мне тоже хотелось поговорить с родной душой. Перед Сильвией я бы откровенничать не стала, а вот Люси… Может, она выслушает? Лара тоже как-то невзначай оказалась с нами в машине: у Кая морская свинка родила детеныша.

Ну, думаю, сейчас начнется: мои отпрыски будут меня изводить, канючить из-за новорожденного грызуна (им так хочется завести дома зверушку): «Мам, ну прими ты это, как эти таблетки-то называются?»

— Десенсибилизаторы, — напомнила я в очередной раз. Люси внимательно выслушала меня и позвонила Готтфриду на работу, в издательство. Тот объяснил ей, где какую книгу искать, и мы отправились в его рабочий кабинет. Люси покопалась на полке с психологическими трудами и вскоре держала в руках «Исследования по индивидуальной психотерапии, основанной на частных особенностях психологии пациента». Там стояло, четко и однозначно: «Женщина, одержимая любовным безумием, уверена в правильности и адекватности своих чувств и поведения, независимо от того, как реагирует на ее любовь объект обожания, даже если он кидает телефонную трубку, услышав ее голос, или отправляет обратно нераспечатанными ее письма…»

Значит, так оно и есть: Имке не просто молоденькая дурочка, без памяти влюбленная в моего мужа, она больна, она не в себе, как я и предполагала прошлой ночью.

— Люси, что же нам теперь делать?

— Не поддаваться, я думаю, — размышляла подруга, — вести себя спокойно и последовательно, не дергаться, не нервничать. Что с нее взять, она же ненормальная! Как девочку зовут, ты говоришь?

— Имке. Но, между прочим, девочка-то уже давно совершеннолетняя и, кстати, очень даже хорошенькая.

Люси задумалась ненадолго и пообещала посоветоваться с Готтфридом, он кроме теологии и медицины изучал в университете еще и психологию и неплохо во всем этом разбирается.

Через четверть часа, как всегда, у меня стали слезиться глаза. Кошачья шерсть в этом доме торчала из всех щелей, так что оставаться у подруги стало для меня совсем уже невыносимо. В саду сидеть было холодно, я забрала детей и уехала домой.