Марио Льоса - Тетради дона Ригоберто Страница 10

– Вообрази, что за ночка выдалась у бедняги Плуто.

– Бедняги? – откликнулся Ригоберто, когда они, утомленные и счастливые, лежали бок о бок. – Отчего же бедняги?

– Как же мне повезло, Лукре, – заявил Модесто, когда они пили шампанское и смотрели стриптиз в «Крэйзи Хоре», окруженные толпой немцев и японцев. – Даже электрическая железная дорога, которую я получил в десять лет от Санта-Клауса, не сравнится с твоим подарком.

Ни в Лувре, ни за завтраком в «Клозери-де-Лила», ни на экскурсии в Центре Помпиду, ни на прогулке по кривым улочкам квартала Марэ Плуто ни разу не упомянул о вчерашнем происшествии. Он по-прежнему был отличным товарищем, знающим, верным и надежным.

– Этот парень нравится мне все больше, – заметил дон Ригоберто.

– Да, Плуто был безупречен, – согласилась донья Лукреция. – И я решила порадовать его еще немного. В «Максиме» я все время касалась коленкой его ноги. Когда мы танцевали, прижалась грудью. А в «Крэйзи Хоре» – бедром.

– Какое терпение! – воскликнул дон Ригоберто. – Познавать тебя частями, шаг за шагом. Выходит, ты играла с инженером, как кошка с мышкой. Такие игры небезопасны.

– Вовсе нет, если твой партнер настоящий кабальеро. Такой, как ты, – игриво прощебетала донья Лукреция. – Я рада, что приняла твое предложение, Плуто.

Путешественники вернулись в «Ритц» довольные и слегка опьяневшие от впечатлений. Пожелав донье Лукреции спокойной ночи, Плуто направился в свою комнату.

– Постой, Модесто, – попросила женщина с лукавой улыбкой. – У меня сюрприз. Закрой глаза.

Заинтригованный Плуто тотчас подчинился. Лукреция медленно приблизилась к нему, обняла и поцеловала, сначала легко и осторожно, потому что Модесто медлил, но через мгновение он разомкнул губы, позволив ей коснуться язычком своего неба. Плуто вложил в этот поцелуй всю свою любовь, всю нежность, все воображение, всю силу и (если она у него была) всю душу. Он обнял донью Лукрецию за талию, осторожно, готовый отступить при малейшем признаке недовольства, но женщина и не думала отстраняться.

– Теперь можно открыть глаза?

– Можно.

«И тогда он посмотрел на нее, но не холодным взглядом искушенного развратника, маркиза де Сада, – подумал дон Ригоберто, – нет, то был страстный взгляд, полный целомудренного обожания, взгляд мистика в момент духовного воспарения».

– Он сильно возбудился? – ляпнул дон Ригоберто и тут же прикусил язык. – Глупый вопрос. Извини, Лукреция.

– Он сильно возбудился, но ничего не предпринял. И не стал меня удерживать.

– Ты была просто обязана провести с ним ночь, – пожурил супругу дон Ригоберто. – Ты и так злоупотребила его благородством. Или нет. Возможно, ты поступила правильно. Ну да, пожалуй. Чувственность неотделима от ритуала, игры, театрального действа, она не терпит спешки. В промедлении кроется великая мудрость. Суета превращает нас в животных. Ты знаешь, что половой акт у ослов, обезьян, свиней и кроликов длится не более двенадцати секунд?

– Зато жабы могут совокупляться сорок дней и сорок ночей без перерыва. Я прочла об этом у Жана Ростана [33], в книге «От насекомого к человеку».

– Счастливцы, – покачал головой дон Ригоберто. – Ты весьма проницательна, Лукреция.

– Модесто тоже так говорил, – заявила донья Лукреция, мысленно возвращаясь в Восточный экспресс, летящий сквозь европейскую ночь, чтобы скорее попасть в Венецию. – На следующий день, в нашем купе в стиле belle epoque.

Чуть позже она прочла на карточке, вложенной в букет, который ожидал ее в отеле «Чиприани» на солнечном острове Джудекка: «Лукреции, прекрасной в жизни и мудрой в любви».

– Постой, постой, – остановил жену дон Ригоберто. – Вы ехали в одном купе?

– Двухместном. Я на верхней полке, а он на нижней.

– Но тогда…

– Нам пришлось переодеваться прямо на полках. Но в купе было почти совсем темно: я погасила свет и оставила только ночник.

– Подожди, переодеваться – это слишком общо, – встрепенулся дон Ригоберто. – Можно поподробнее?

Донья Лукреция продолжала рассказ. Когда пришло время ложиться, – исторический Восточный экспресс несся среди австрийских и немецких лесов, на опушках которых изредка попадались деревеньки – Модесто объявил, что выйдет в коридор.

– Не нужно, все равно ничего не видно, – ответила донья Лукреция.

Чтобы не стеснять ее, инженер забился на нижнюю полку. Она раздевалась неторопливо, но и не слишком медленно, аккуратно складывая каждую вещь: платье, сорочку, лифчик, чулки, пояс. Ночник под разрисованным вручную абажуром в форме шампиньона бросал свет на ее шею, плечи, грудь, живот, ягодицы, бедра, колени, лодыжки. Наконец донья Лукреция натянула шелковую китайскую пижаму с драконами.

– Я буду расчесывать волосы и спущу ноги вниз, – сообщила она. – Если хочешь, можешь их поцеловать. Только не выше колен.

Были то муки Тантала? Или небывалые наслаждения? Дон Ригоберто соскользнул на ковер, и Лукреция вытянула ноги, чтобы он смог осыпать их поцелуями от колен до кончиков пальцев, как Плуто в Восточном экспрессе.

– Я обожаю тебя, – прошептал дон Ригоберто.

– Я обожаю тебя, – эхом отозвался Модесто.

– А теперь – спать, – приказала донья Лукреция.

Путешественники прибыли в Венецию импрессионистским утром, когда в аквамариновом небе сияло по-летнему жаркое солнце; на катере, который нес их по кудрявым волнам в «Чиприани», Модесто прочел донье Лукреции небольшую лекцию о дворцах и соборах Гран-Канала.

– Я начинаю ревновать, любовь моя, – предупредил дон Ригоберто.

– Если так, давай закончим, милый, – предложила донья Лукреция.

– Ни в коем случае, – испугался ее муж. – Храбрецы смотрят смерти в глаза, как Джон Уэйн [34].

С балкона «Чиприани» открывался вид на пожелтевшие ветви сада, башенки Сан-Марко и расположенные по берегам Канала дворцы. У входа поджидала гондола. Вскоре их захватил круговорот каналов и мостов, над мутной зеленоватой водой кружили чайки, по обе стороны Канала высились темные церкви, и приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть изображения святых, украшавшие их фронтоны. Путешественники видели бесчисленных Тицианов и Веронезе, Беллини и Пьомбо, конные статуи и мозаики на фасаде кафедрального собора и жирных голубей, лениво подбиравших на мостовой сухие кукурузные зерна. В полдень пришло время знаменитой пиццы в ресторане «Флориан» и традиционной фотографии за столом. На закате они продолжили прогулку под аккомпанемент хорошо поставленного голоса гида, сыпавшего датами, именами и примечательными фактами. В половине восьмого, отдохнув и переодевшись в номере, выпили по коктейлю «Беллини», возлежа на пышных коврах и мавританских подушках в «Даниэли», а в назначенный срок – ровно в девять – заняли столик в баре «Гарри». За соседним столом сидела (предусмотренная программой) божественная Катрин Денев. Плуто сказал то, что должен был сказать:

– Ты куда красивее, Лукре.

– И? – настаивал дон Ригоберто. Прежде чем отправиться на катере обратно в Джудекку, Модесто и донья Лукреция побродили, взявшись за руки, по пустынным улочкам. В отель они вернулись в полночь. Донья Лукреция зевала.

– И? – подгонял жену дон Ригоберто.

– Боюсь, после такого долгого дня я глаз не сомкну, – пожаловалась донья Лукреция. – К счастью, у меня есть проверенное средство.

– Какое? – спросил Модесто.

– Какое средство? – эхом повторил дон Ригоберто.

– Контрастное джакузи, – ответила донья Лукреция, направляясь в свою комнату. Прежде чем за ней закрылась дверь, инженер успел заглянуть в огромную светлую ванную, выложенную белой плиткой и украшенную изразцами. – Ты не наполнишь его, пока я переодеваюсь?

Дон Ригоберто нетерпеливо заерзал:

– И?

Донья Лукреция переодевалась неторопливо, словно в запасе у нее была целая вечность. Надев банный халат и обернув голову полотенцем, она вернулась в ванную. Вода в джакузи энергично бурлила и булькала пузырьками.

– Я добавил ароматическую соль, – смущенно признался Модесто. – Ничего?

– Великолепно, – похвалила донья Лукреция, пробуя воду кончиками пальцев.

Она сбросила желтый халат и с тюрбаном на голове опустилась в джакузи. Инженер подложил ей под голову подушечку. Женщина сладко вздохнула.

– Я могу еще что-нибудь для тебя сделать? (Дон Ригоберто уловил в голосе Модесто едва различимую дрожь.) Мне уйти? Или остаться?

– Ванна с пузырьками – сплошное наслаждение, – промурлыкала донья Лукреция, растирая руки и ноги. – Потом добавлю горяченькой. И баиньки.

– Да ты его жарила на медленном огне, – прорычал дон Ригоберто.

– Если хочешь, останься, Плуто, – рассеянно проговорила женщина, с наслаждением подставляя тело ласковым струям. – Ванна огромная, двое здесь вполне поместятся. Почему бы тебе не искупаться вместе со мной?