Алексей Слаповский - Победительница Страница 10

Выяснилось, что по его указанию снег привезли не только на улицу, но и на всю дорогу за город, где, окруженное рощей, находилось поместье Чижинцева. Это был резной деревянный дворец с пристройками и еще другими зданиями вокруг. Меня, помнится, эта архитектура привела в восторг, а сейчас невольно думаю о другом: сколько дерева ушло на постройку, сколько топлива, сколько людей могло бы обогреться вокруг костров из этих бревен, мне сегодня так холодно, Володенька, ужасно холодно.

Но продолжу.

Многочисленные слуги бросились открывать ворота, провожали нас с Чижинцевым во дворец по настеленным на снег коврам. В огромном дубовом зале пылал камин, стоял стол с яствами, едой и пищей и различными напитками. Ничто не напоминало о современности. Чижинцев в каком-то смысле опередил свое время – в золотые пятидесятые очень модно стало устраивать исторические аттракционы. Человек мог попасть в любую эпоху, в любой город, в любой интерьер, стать средневековым рыцарем, султаном, русским помещиком. Были и те, кто хотел окунуться в историческое прошлое наложницей или гладиатором. Естественно, роли каких-нибудь сарацин, визирей и холопов исполняли специальные люди.

Меня смутило, что мы остались одни, прислуга вся исчезла, присутствия жены и детей не было заметно.

Чижинцев, в исторически обоснованном кафтане, попросил меня тоже нарядиться в старинный (народное узорное платье), после этого угощал, говорил, веселясь, древние слова, что-то вроде: «Не лепо ли ны бяшет, братие, начати старыми словесы трудных повестий о полку Игореве...» – рассказывал таким образом о своих подвигах.

Это было забавно, но я все-таки спросила, где его семья. Чижинцев ответил, что отправил ее в теплые края погреться на солнце. Потом попросил меня помолчать и просто смотрел на меня. Я довольно долго молчала, но устала и спросила:

– Что вы смотрите?

Он вместо ответа спросил:

– У тебя много претендентов?

– На что?

– На руку и сердце.

Я напомнила ему про свою аллергию.

Он сказал, что не верит в нее.

– Могу показать справку.

– Я тебе десять справок покажу, в том числе и о том, что я имбецил. Нет, возможно, какая-то болезнь в этом духе у тебя есть. Меня самого от многих людей тошнит. Речь не об этом.

– А о чем?

За тобой идет охота, сказал он, хотя ты этого не знаешь.

На тебя делают ставки, сказал он.

Ты живешь в мире, сказал он, где все уже обожрались деньгами, золотом, автомобилями, домами, властью, славой...

– Не все, – перебила я.

– Все, о ком стоит говорить, – резко ответил Чижинцев. – Мир хочет погибнуть, но погубят его не деньги, не войны, погубит его красота. Единственное, что еще не надоело. Я к тому, что тебе не дадут жить спокойно. Тебя растерзают. Подставят. Обманут. Всё это плохо кончится. Когда кто-то из мужчин смотрит на тебя и думает, что ты достанешься другому, в нем просыпается неандерталец.

– Ты споришь с классиком? – попыталась я свернуть с темы, имея в виду Достоевского и его самую известную фразу о том, что красота спасет мир.

– Да, спорю, – тут же понял меня Чижинцев. – Спорю и настаиваю: красота погубит мир! Потому что люди хотят жить всё красивее и красивее, иметь красивые вещи, красивых мужей и жен, всё красивое, а красивое затратно, поверь мне, как финансисту, оно истощит ресурсы человечества, и человечество сдохнет.

– Достоевский имел в виду духовную красоту, – сказала я.

– Тогда мы с ним оба правы. Духовная, может, и спасла бы, да материальная не даст! А они связаны! Они друг в друге! Человечество, повторяю, выдохнется в погоне за красотой. Не обязательно глобально даже говорить, ты на своем примере посмотри, что творится с людьми из-за тебя!

Увы, он был прав. Со многими теми, кто имел ко мне интерес, происходили плохие изменения. Тот же Макс, который практически легко получил ко мне доступ, уже через несколько месяцев изменился в худшую сторону. Он увидел мой взлет, мой начинающийся триумф, и в нем заговорила запоздалая сожалелость. Известно ведь, что человек ориентируется не столько на свой вкус, сколько на мнение окружающих. Когда Макс понял, что у него была лучшая девушка Саратова, которую он бездарно упустил, ему стало очень некомфортно. У него даже появилась экзема на нервной почве.

Другие примеры: мейджор, влюбившийся в меня, но переключившийся на Лару, вскоре спился и был прогнан со службы, предположительный Петров потерял интерес к своему правительственному в масштабах губернии бизнесу, начал слишком грубо воровать, попал под следствие, а потом и в тюрьму. С Чижинцевым, скажу сразу, забегая вперед, произошло через несколько месяцев страшное событие: он втягивал в себя дым никотинового наркотика, бумажка, набитая этим тлеющим веществом, упала на пол, Чижинцев не заметил, заснул. А было это в одном из его теремов. И начался пожар. Заметили, стали тушить, пытались открыть. Но Чижинцев крепко заперся изнутри, он потерял сознание от дыма и из состояния сна перешел в состояние смерти. А тогда, представь себе, еще не было консервирующих страховочных веществ, которые позволяли умершему телу сохраняться до нескольких месяцев, после которых человека легко можно было оживить. Сейчас этих технологий тоже уже нет, ничего нет, поэтому все мы вымираем от пустяковых причин вроде остановки сердца.

Но я отвлеклась.

Чижинцев, тогда еще живой, не сгоревший, говорил мне:

– Я давно уже прикупил на подставных лиц пару отелей в Крымской Республике26. Я давно хотел этим заниматься. Дело хорошее – и прокормит нас до конца жизни. Я буду работать, ты будешь растить детей.

– Мне делали подобные предложения. И у вас есть свои дети, – напомнила я.

– Кто там тебе делал предложения, меня не касается. Врали, скорее всего. А я серьезно. О семье не беспокойся, оставлю им дом, деньги. Ну? Жду ответа.

Я ответила, что в принципе хочу иметь семью, детей и жить где-то в тихом красивом месте, но не сейчас, у меня еще довольно много личных планов. Это первое. Второе: чтобы принять такое предложение, надо как минимум любить мужчину.

– Полюбишь, – сказал Чижинцев. – Не было такого, чтобы женщина меня не полюбила после первой ночи.

– Но у нас не будет первой ночи, – сказала я.

– Почему? – удивился он.

– Потому что я не хочу.

Чижинцев помолчал и сказал:

– У тебя нет выхода. Здесь такие стены, хоть во весь голос кричи – никто не услышит. А если и услышат, на помощь не придут. Я, чтобы ты знала, в тенистом кабинете губернии третий человек. А буду первым – очень скоро.

– Ты что, хочешь применить насилие? – спросила я Чижинцева.

Подумав, он сказал:

– Да, пожалуй. Для твоего же спасения.

– Объясни.

– То есть не насилие для спасения, – исправился он. – А свою дружбу и любовь я тебе предлагаю для спасения. Ладно, никуда не уедем, останемся здесь. Я и тут гарантирую тебе покой и безопасность. Иначе будет то, о чем я говорил. Даже если ты мое предложение рассматриваешь как насилие – хорошо, пусть так. Но лучше одно насилие, гарантирующее стабильность, чем много насилий каждый день – со всех сторон.

– Ты кого-то на меня натравишь?

– Нет. Они сами натравятся.

– Есть милиция, есть прокуратура. Если будут угрозы, я обращусь туда.

Чижинцев расхохотался.

– Господи ты боже мой, – говорил он сквозь слезы смеха, – то ли ты дура, то ли ангел.

– Я не дура и не ангел, – ответила я ему. – Но я, извини, уважаю себя и заставлю других тоже уважать себя!

Да, Володенька, я так ему и сказала. Твоя мама иногда была очень смелой – быть может, безрассудно смелой.

Чижинцев выпил целый стакан крепкой спиртной жидкости белого цвета... близкое к слову «вода»... Водка. Туча – тучка, репа – репка, вода – водка. Уменьшительно-ласкательное. Да. Он выпил целый стакан водки, ударил кулаком по столу и сказал:

– Я всё понял! Ты для себя кого-то другого видишь? Мелковат я для тебя? Сестра твоя, я слышал, у тебя в Москву намылилась, а ты уж тем более тут не останешься! Гадюка, как я тебя убить хочу, прямо скулы сводит! Убить и мертвую тебя... – тут он замолчал и стал глядеть на меня мутными глазами.

Было страшно.

Но он преодолел в себе какие-то ужасные мысли и вдруг сполз на пол, положил свою голову мне на колени и попросил жалобным голосом:

– Погладь меня!

Я погладила.

– Пожалуйста, – стал он просить, – полюби меня, меня никто не любит. Нет, вру, любят, все любят, но я тебя хочу. То есть люблю. То есть хочу, чтобы ты меня полюбила.

И так он долго еще что-то бормотал, а потом упал на пол и заснул.

Я оделась обратно в свою одежду и пошла из дома. У ворот человек в форме хотел остановить меня. Я пошла на него.

– Нельзя уходить, – сказал он, – без разрешения.

– А что ты мне сделаешь, если уйду? – спросила я.

– Ничего. Задержу.