Евгений Богданов - Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки Страница 10

Жила Катюша в горенке у пожилой вдовы Серафимы Переметкиной — полной, добродушной женщины с вечно прищуренными маленькими глазками, готовыми всегда и по любому поводу еще больше щуриться в веселом смехе. Серафима любила чай с баранками. Чаевничать она была готова в любой момент. Разбуди среди ночи, скажи: «Серафима, хочешь чаю?» — она спросит: «А крепко ли заварила? А баранок купила?»

И еще у Серафимы была страстишка — гаданье на картах. Она раскладывала карты на столе и вещала притихшей Кате:

— Валет бубновый любит тебя, крепко любит! Но стоит у тебя на пути дама трефовая. Берегись ее, Катерина, отобьет она у тебя суженого-ряженого!

Катюша, конечно, не верила гаданьям, но всё же при таких словах под сердцем у нее будто горячий уголек тлел и не давал покоя.

Катюша обмахнула метелкой снег с валенок и вошла в избу. Там пряно и остро пахло талым можжевельником. Можжевеловые ветки были всюду, во всех углах. Серафима любила их запах и утверждала, что от него крепнет здоровье. Сейчас хозяйка, закатав рукава кофты, замешивала тесто.

— И где же ты так долго ходила? Я уже три раза самовар подогревала, — добродушно проворчала Серафима.

«Господи, опять чаи гонять!» — подумала Катюша и ответила:

— В Кораблёве была. С родителями беседовала.

— Много, знать, у тебя родителей, что так запозднилась!

— Далеконько идти. А на улице так хорошо-о-о! Луна светит, снежок падает.

— В новом году всегда так.

В горенке на столе Катюши стояла на крестовине маленькая пушистая елочка. Праздник прошел, но елка будет украшать горенку, пока не начнут опадать иголки. Потомке вынесут на улицу в снег и — пропала елочка. Катюша, подумав об этом, погрустнела, потрогала пальцем смолистые веточки. Иголки еще держались крепко.

— Давай чай пить, — распорядилась Серафима.

Катюша поставила на стол самовар. Чаю она не хотела, но села, чтобы поддержать компанию. В разгар мирной беседы хозяйки и молодой учительницы на улице загудела и завизжала тормозами у самой избы машина. Катюша кинулась к окну, но, ничего не увидев, побежала в сени. «Лёшка приехал! Лёшенька!» — обрадовалась она и, накинув на плечи пальто, простоволосая выскочила на крыльцо.

Но у грузовика, открыв капот, возился, чертыхаясь, огромный дядька в черном полушубке, а в кузове, нахохлившись, как озябшие вороны, сидели люди. Среди них не было ни серой шинельки, ни шапки с красной звездочкой…

Катюша вернулась в избу. Серафима пожурила:

— Так можно и простудиться. Ноне, говорят, какой-то грипп гуляет… Опа-а-сный!

— Ничего, — ответила Катя и отхлебнула из чашки горячего чаю.

— Сегодня в сельпо рыбу привезли свежемороженую. Я купила. Тебе пирог испеку, — неторопливо журчал голос Серафимы.

Катюша делала вид, что слушает. Но мысли ее были далеко-далеко. Она думала, что Лёшка, наверное, еще едет в поезде. Как он будет выглядеть в военной форме с сержантскими погонами? Она всё прислушивалась, не загудит ли еще машина…

Серафима принялась прибирать на столе, а прибрав, влезла на печь. Поохала, повздыхала там минут пять и захрапела. Катюша унесла лампу в горенку, оставив дверь открытой чтобы шло тепло из кухни, разобрала постель и, задув свет, нырнула под одеяло.

В избе стало темно. С улицы сквозь расписанные морозом стекла просачивался лунный свет. Катюша закрыла глаза и стала считать, чтобы скорее уснуть.

Она вела урок в седьмом «А», когда к школе подкатила тройка с колокольцами. В коридоре послышались торопливые шаги, дверь в класс приоткрылась, и в нее заглянул Лёшка. Катюша улыбнулась ему и показала на часы: до конца урока оставалось пять минут. Лёшка прикрыл дверь и стал ждать в коридоре.

Прозвенел звонок, и Катюша следом за детьми вышла в коридор. Лешка был наряден, и от него пахло одеколоном «Красная Москва». Он молча взял Катюшу на руки и понес на улицу. Она кричала: «Лёшка, я же не одета! На улице метель!» Лёшка ответил: «Ничего, сейчас я тебя одену». Детишки бежали сзади по коридору и кричали: «Катерину Васильевну понесли! Катерину Васильевну понесли!»

Вороные кони встряхивали гривами и похрапывали, выгнув шеи дугой. Лешка осторожно опустил Катюшу на ковер, которым было покрыто сено в санях, и она увидела, что на ней нарядная бархатная жакетка вишневого цвета, голубой сарафан с алыми каёмками и на голове шапочка с белым страусовым пером, вроде той, какая у «Неизвестной» на картине художника Крамского. А на ногах изящные маленькие атласные туфельки. Лешка сел рядом, укутал ей ноги овчинным покрывалом, гикнул, и кони понесли санки к сельсовету, в другой конец Покровского. Звенели колокольцы, Лешка обнимал Катюшу за талию, она улыбалась и чувствовала, что ей очень тепло.

А на улице мела метель, и от этого всё было веселым, разгульно-суматошным. Вот и сельсовет. Лешка выскочил из саней, бросил вожжи подбежавшему дружке Сеньке Комарову. У Сеньки через плечо — вышитое полотенце, в черных, как смоль, волосах запутались снежинки.

Лешка понес Катюшу по сельсоветской лестнице. Она крепко обхватила его шею, боясь, что он споткнется и они оба упадут. А лестница всё не кончалась, и Катюше уже казалось, что она ведет на самое небо.

Но вот наконец она кончилась. Распахнулась дверь, и председатель сельсовета Егор Ильич пригласил их к столу, покрытому кумачом. Он стал писать в толстой книге авторучкой с золотым пером, потом они поставили свои подписи, и Егор Ильич поздравил их и сказал, что придет на свадьбу вместе с женой Василисой Семёновной.

Егор Ильич проводил их до крыльца. Катюша и Лешка опять сели в сани, в передок вскочил Сенька, и кони помчались сквозь метельную круговерть в Кораблёво, к дому Лёшки. Катюша кричала, что черти-кони опрокинут санки, а Лёшка хохотал и тоже кричал: «Жми-дави быстрее!» «Мы едем в своё будущее, да?» — спросила Катюша. Лёшка кивнул и поцеловал ее в губы, прямо в губы…

И тут навстречу саням из-за поворота вымахнул грузовик, оглушительно взревев мотором на подъеме. Катюша в страхе закричала, закрыла глаза и… проснулась.

Так это был только сон! Красивый, радостный сон. Жалко… Катюша повернулась на другой бок и прислушалась. Ей почудился отдаленный рокот автомобильного мотора. Опять по дороге шла машина? Катюша порывисто откинула одеяло и в одной рубашке, теплая со сна, на цыпочках выскочила в кухню. Прильнула к окошку и стала быстро-быстро царапать ногтем иней. Потом подышала на стекло, и иней подтаял. В образовавшийся просвет Катюша увидела, как по дороге, ослепив ее светом фар, прошла темная громада грузовика.

Грузовик прошел без остановки. В избе полыхнул молнией голубой огонь, на столе пробрякали чашки и блюдца. Вздохнув, Катюша вернулась в горенку и улеглась.

Луна теперь ушла куда-то в сторону. Облака в небе рассеялись, снегопад прекратился. В незамёрзшее стекло форточки заглядывали звезды, подмигивая Катюше. Она стала смотреть на них, и вдруг ей показалось, что несколько маленьких звездочек прыгнуло на одеяло, заплясало по обнаженным рукам, по лицу. Ей даже послышался чуть уловимый шорох от их движения. Катя закрыла глаза и… уснула под шорохи маленьких звезд.

1970 г.

ВРЕМЯ СПЛАВА

Снег таял быстро, и сплавная река Хмелевка всё больше напитывала водой серый ноздреватый лёд. Сплавщики следили за нею и выжидали удобный момент для сброса древесины в воду.

Лесопункт Хмельники приткнулся к реке в ее нижнем течении, где разлив бывал особенно широк, и поэтому сплав тут начинался позже, чем в верховьях. Там вода убывала быстро, и со сбросом бревен торопились и в Марьине, и в Родниках, и в Осиноватом.

Начальник лесопункта Тимофей Тимофеевич Кондаков часто выходил к реке, подолгу глядел на лёд, на берега с громоздкими штабелями, уложенными за долгую зиму.

В эти дни единственным средством связи Кондакова с внешним миром был телефонный аппарат. Ни пеший, ни конный не могли по распутице добраться до поселка. Уполномоченный по сплаву леспромхозовский инженер по технике безопасности Снетков прибыл сюда еще по санному пути с запасом белья и сигарет и отсиживался в Хмельниках до конца сплава.

Кондаков вызывал по телефону верхние лесопункты и, получив обстоятельную информацию о поведении реки, ожидал звонка директора. Директор леспромхоза Перминов каждое утро гудел в трубку:

— Здравствуй, Кондаков! Как дела?

Кондаков прикрывал рукой микрофон, словно опасаясь рассыпать звуки собственного голоса, и в ответ тоже гудел:

— Вода прибывает мало. Через недельку, если погода не изменится, думаю, начнем.

— Ты очумел? — возмущался Перминов. — Ты хочешь сорвать мне сплав? Разбирай штабеля!

— Рано, товарищ директор. Время придет — не: упустим. Вот и товарищ Снетков тоже знает обстановку.

— Давай Снеткова!