Андрей Геласимов - Год обмана Страница 10

В ее голосе звучало явное возмущение.

– Да там ничего интересного нет, – пробормотал я, усиленно переключая скорости. – Так, снимает квартирку с мамой… Однокомнатную… Без ванны… и без туалета…

– И без воды? – зло добавила она.

– Да, кажется, воды тоже не бывает часто… Отключают…

– Ну, надо же, какой бедненький! А где ты с ним познакомился?

– Я-то?

– Ты-то!

– Мы с ним… ходили в один Дворец Пионеров… Клуб «Шуруп».

– Понятно. Значит, ты тоже из Калуги?

– Я?

– Конечно, ты! Кто же еще? Сергей-то ведь из Калуги. Не мог же он в Москву ездить во Дворец Пионеров!

– У меня… бабушка там живет. Меня родители каждое лето туда отправляли…

– На каникулы?

– Точно. Пить парное молоко.

– И ходить во Дворец Пионеров, – уточнила она.

– Сто пудов!

– А как он назывался, ты можешь мне сказать? – Она хитро прищурилась.

– Кто?

– Дворец Пионеров в Калуге.

– Это допрос?

– Еще не знаю. Смотря, что ты ответишь.

– Я не помню, как он назывался.

– А я знаю!

– Да? – моему удивлению не было границ. – И как?

– Имени Циолковского.

– Откуда ты можешь знать? Я, например, не помню.

– Балда! Он там жил. Циолковский всю жизнь прожил в Калуге!

Она засмеялась, откинув голову, а я не знал, что и подумать. Похоже было, что на этот раз пронесло. Я все-таки не облажался.

Она тем временем перестала смеяться, потерла пальцем стекло и вдруг очень серьёзно сказала:

– Ты ведь не врёшь мне, Миша?

Я чуть не потерял управление. Машину повело боком и мне пришлось газануть, чтобы не удариться о высокий бордюр.

– Конечно, я тебе не вру. С чего ты взяла?

Она ничего не ответила. Просто отвернулась к окну и смотрела на улицу. Минуты две ехали молча.

– А что такое клуб «Шуруп»? – наконец тихим голосом сказала она.

– Это такой кружок, – бодро начал я, – где собирают конструкторы. Нас еще называли «шурупистами»…

Впрочем, я видел, что она меня уже не слушает.

Когда подъехали к ее дому, она вышла из машины, ничего не сказав. Даже не кивнула, как будто меня и на свете не было. Просто хлопнула дверцей и вошла в подъезд. Я даже засомневался – надо ли ее ждать. Может, она решила вообще никуда не ездить.

Тем более неожиданной оказалась в ней та перемена, которая случилась, пока я сидел, как дурак, в машине и не знал – то ли домой поехать, то ли еще подождать. Ее не было минут двадцать, но для нормального человека столько времени явно не хватит, чтобы настроение поменялось так сильно. Она ушла в таком подавленном состоянии, что мне казалось – она этого Сережу никогда не простит, но лишь только она выскочила из подъезда, я понял, что она уже все забыла. Словно и не было ничего. Наоборот, она даже напевала, когда подходила к машине. А возле самого джипа она остановилась, присела на корточки перед маленьким Мишкой, поправила ему шапочку, что-то шепнула и сама же рассмеялась во весь голос. Я слышал, что Мишка пытался ее перекричать, но смех у нее был слишком звонкий.

– Принимай хомяка, – еще задыхаясь от смеха, сказала она мне, открывая заднюю дверь.

– Привет, Михаил! – сказал я.

– Привет, – сердито буркнул тот, заползая в машину.

– Ты должен называть дядю Мишу на «вы», – сказала ему Марина.

– Сама называй, – огрызнулся малыш.

– Какой ты противный!

Она захлопнула дверь и пошла вокруг машины. В зеркало я видел маленького Мишку, который сердито скрестил на груди ручки и нахмурил лицо. У Марины в институте, я вспомнил, было точно такое же.

– Чего ты надулся, Михаил? – спросил я.

В этот момент Марина постучала пальцем в мою дверь.

– Открой-ка, пожалуйста.

Я открыл дверцу, а она отступила на шаг назад и распахнула куртку.

– Посмотри, у меня вот тут на свитере было пятно. Сильно заметно? Я так-то вроде бы отстирала.

Она поворачивалась передо мной из стороны в сторону в своем абсолютно белоснежном свитере, который так плотно обхватывал ее тело, что я едва удержался как бы не протянуть руку и не потрогать эту упругую белизну.

– Ну что? Что-нибудь видишь?

Она продолжала вертеться, все выше поднимая куртку и открывая обтянутый джинсами зад. Передо мной вращалась такой красоты попа, что я просто слова не мог сказать.

– Ну, что ты молчишь? Там есть что-нибудь? Мне ведь самой не видно.

Я вдруг подумал, что, может, она играет со мной. Если так, то это были опасные игры.

– Миша, проснись!

– Нет, – наконец сказал я. – Никакого пятна не видно.

– Отлично, – улыбнулась она. – Надо же как хорошо отстиралось.

Когда она села рядом со мной, я ощутил запах духов, которыми она раньше не пользовалась. Во всяком случае, при Сереже от нее всегда пахло иначе.

Поплутав немного в окрестностях этого Лыткарино, мы наконец нашли нужную дорогу, и дело вроде бы пошло на лад. До лошадей, по словам Марины, оставалось минут десять-пятнадцать. Она почти всю дорогу молчала и время от времени чему-то загадочно улыбалась. Мишка на заднем сидении просто уснул. Завалился в угол к окну и теперь громко сопел. Вскоре мы подъехали к очень крутому подъему. Я притормозил.

– Чего ты остановился? – спросила Марина, очнувшись от своих грез.

– Я здесь не заберусь. Дорога подмерзла. Сплошной лед. Есть тут какой-нибудь объезд?

– Да нет, кажется. Только прямо. Здесь вокруг одни деревья.

– Сам вижу. Ладно, попробуем.

Я сдал назад и, разогнавшись, заскочил до середины горы. Потом мы плавно соскользнули обратно.

– Как на коньках! – чертыхнулся я.

– Давай еще раз.

Я снова попробовал, но опять безрезультатно.

– Ну, что за блин! – воскликнула Марина.

– Придется возвращаться, – сказал я.

В это время проснулся маленький Мишка.

– Попробуй, скажи это ему, – усмехнулась она.

– В смысле?

– Он сейчас такой скандал устроит, что мы сами эту машину затолкаем наверх.

– Такой крутой?

– Ты даже не представляешь.

– Миша, – протянул я вкрадчивым голосом. – Хочешь в МакДональдс?

– Лучше не надо, – предупредила Марина. – Ты даже представить себе не можешь какой он бывает злой.

– А когда на лошадках пойдем кататься? – сонным голосом сказал малыш.

– Ты уверена? – спросил я.

– Сто процентов, – ответила она.

– Хорошо, тогда пойдем пешком. Сколько еще осталось?

– Да, вообще-то, далековато. Полчаса, может быть. Или больше.

– Но зато по лесу. Никогда не был так рано весной в лесу.

Она посмотрела на малыша и нерешительно пожала плечами.

– Ну, ладно, пошли. Только он устанет.

– Он же сам хотел кататься на лошадях. Правда, Михаил?

– Да! – закричал малыш и запрыгал на сидении.

– Надо же, как холодно, – сказала Марина, когда мы все выбрались из джипа.

– Если быстро пойдем, то согреемся.

– Мы быстро не сможем. Мишка медленно ходит.

– Если что, я его на руках понесу.

– Вот так, да? Любим носить чужих детей на руках?

Я даже немного растерялся от ее слов.

– Ну… не знаю… Я так просто сказал…

– Короче, пошли, – махнула она рукой. – А то мы тут совсем замерзнем.

Я, в самом деле, раньше не был весной в лесу. Только летом, на шашлыки с друзьями. Сейчас здесь все было как-то не так.

– Ты чувствуешь, какой воздух? – сказала Марина, взяв меня под руку и заглядывая мне в лицо.

– Но, – ответил я коротко.

Не мог же я сказать, что гораздо сильнее чувствую, как она ко мне прижимается.

– Смотри, вон там уже трава зеленеет.

– Ага, – сказал я, приноравливаясь к ее шагу.

Маленький Мишка тем временем убежал далеко вперед.

– Надо было надеть шапку, – сказала она, встряхнув головой. – Уши замерзли.

От ее волос исходил такой чудесный запах, что у меня то ли от него, то ли от свежего воздуха закружилась голова. А, может, давление упало.

Через полчаса мы действительно были на месте. Марина с ясным лицом и сияющими глазами подвела меня к какому-то одноэтажному бараку, наверное, в сто метров длиной. Мишка был уже там, и с хитрым выражением на лице выглядывал из окошка.

– Пойдем, я тебя с ними познакомлю.

Внутри оказалась небольшая комната, в которой за столом сидели две молодые женщины. Они приветливо поздоровались. Марина вынула из своей сумки большой пакет.

– Вот. То, что заказывали. Правда, маленьких уже не было. Пришлось взять две больших.

– Спасибо тебе. Садитесь вот сюда. Кофе только что сварили.

Это были волшебные слова. Ничего приятнее я в своей жизни не слышал. Так как ни перчаток, ни шарфа я уже недели две не носил, то после этой прогулки в морозном лесу отогреть меня мог только горячий кофе.

Над огромным кофейником посреди стола поднимался густой пар. Чашка, которую мне вручили, источала такой аромат, что голова моя опять закружилась.

«Заболею, на хрен, менингитом, – подумал я. – Какой тогда будет смысл во всех этих деньгах? Я ведь, в конце концов, на работе».

Марина с красными щеками держала свою чашку возле лица и посматривала на меня из-за ее края.