Андрей Левкин - Цыганский роман (повести и рассказы) Страница 10

Основные интересы Гурджиева в его рижский период были связаны с исследованиями "центров" человека, с проблемами их взаимодействия, а также перераспределения соответствующих энергий. В качестве основной выступала задача устранения нарушений синхронизма работы центров, что - по предположению Георгия Ивановича - влекло за собой невозможность эффективного функционирования каждого из них из-за взаимного подавления энергий ("неправильная работа центров"). В связи с этим, Гурджиев предпринял удачную попытку создания андроидов с неполным набором центров: так, на "верхнем этаже" был оставлен лишь интеллектуальный центр (без высшего интеллектуального), на нижнем - двигательный и инстинктивный (без полового) и на среднем - эмоциональный (исключен высший эмоциональный). Иными словами, созданные Гурджиевым объекты (в дальнейшем - ГО) относились к типу человека #1, с центром тяжести в инстинктивной и двигательной функциях. Нам неизвестно, как именно Гурджиев осуществил этот проект: либо с помощью биотехнологии, либо (что вызывает естественное человеческое осуждение) с помощью экспериментов на реальных людях, в отношении которых была произведена своего рода "кастрация" вышеуказанных центров. Годы рождения известных ГО не могут дать какого-либо конкретного указания на способ их производства, все их анкетные данные, очевидно, вымышлены, являются "легендой".

Известно, что первым удавшимся ГО был получивший впоследствии имя Чапаева. Следует отметить, что Чапаев был для Гурджиева экспериментальным образцом, на котором Г.И., по-видимому, окончательно удостоверился в правильности методики получения ГО. Как бы то ни было, на основании единственного экспериментального образца Гурджиев, разумеется, не мог сделать сколь-нибудь достоверных выводов о поведении организма с неполным набором центров, и поэтому потребовалось создание целой группы подобных объектов, с тем, чтобы особенности их функционирования могли бы быть исследованы с помощью статистических методов. Точно так же, лишь в подобном сравнении могут быть в полной мере обнаружены особенности В.И.Чапаева, обусловленные способом его происхождения. Кроме того, следует отметить и другой аспект наличия у Гурджиева как ГО В.И.Чапаева (одиночного экземпляра), так и последующих групп ГО (в особенности первой, получившей впоследствии название "Латышских стрелков") - это возможность сравнительного анализа поведения ГО-одиночки и группы. Скажем сразу, подобное сравнение позволило нам обнаружить наличие еще одной, ранее неизвестной стороны деятельности Георгия Ивановича Гурджиева, речь о чем пойдет в конце данного сообщения.

Укажем, вкратце, основные черты ГО и особенности их восприятия "внешним миром". Прежде всего - их очевидная функциональная ориентированность: это все профессиональные военные, степень выучки которых высока настолько, что как таковая не воспринималась никем из современников. Быть бесстрашным рубакой и неутомимым воином - эти качества ГО не воспринимались окружающими как положительные, не вызывали, как правило, даже оттенка удивления или восхищения, воспринимались исключительно на уровне "порядка вещей" (как исключение отметим свидетельство человека особо внимательного: "Мы уселись. Спереди шофер... Позади я, со вчерашним латышом, который был свеж, чист и весь подтянут ремнями, как будто бы только сию минуту выскочил из специальной фабрики". - А.Куприн. Шестое чувство. "Юность", 1988, #3, стр. 39). Как правило, интерес окружающих находил зацепку - если говорить о вышеупомянутых качествах ГО - лишь в случае, когда их поведение входило в явное противоречие с нравами средней человеческой психики (напр., моментальная боеготовность). В случае Чапаева достаточно сослаться на книгу Фурманова, в качестве примера подобного рода из жизни стрелков может быть указана история эсеровского мятежа 6 июля 1918 года, когда для подавления оного были среди ночи вызваны стрелки, располагавшиеся в летних лагерях, где, по стечению обстоятельств, которые оказались бы в любом другом случае роковыми, те отмечали латышский праздник "Лиго" (день летнего солнцестояния; мероприятия проводятся на открытом воздухе и состоят в пении народных песен возле костра, питье пива, сжигании бочек со смолой, установленных на шестах, в прыганье через костер и постепенном уходе попарно с девушками в лес "искать цветок папоротника"). Стрелки тут же прекратили праздник и направились в столицу, мятеж был подавлен. Кроме самого факта их быстрого реагирования, эсеровская история дает еще один повод для раздумий: речь ведь идет о дне летнего солнцестояния, празднуемого в настоящее время 23 июня. Но переход на грегорианский календарь в России был осуществлен 14 февраля 1918 года, таким образом, этот день уже должен был быть отмечен стрелками за две недели до мятежа. Эта календарная путаница может объясняться единственно тем, что Гурджиев не мог предвидеть будущие изменения при программировании ГО.

Рассмотрим вопросы внешности и национальности ГО. Внешность ГО была, скорее всего, устроена Гурджиевым по своему образу и подобию: "Я увидел человека восточного типа, немолодого, с черными усами и с проницательными глазами, который удивил меня прежде всего тем, что он казался переодетым и совершенно не гармонировал с местом и атмосферой" (Успенский, "В поисках чудесного", Нью-Йорк, 1940). Отметим - не гармонировал с обстановкой небольшого кафе в цивилизованном городе. Вопрос же о национальности по отношению к ГО кажется абсурдным лишь на первый взгляд. По всей видимости, Чапаев был устроен Г.И. русским (то есть, владеющим русским языком) с целью получения от ГО объяснения тех или иных внутренних состояний, обеспечивая возможность обратной связи для экспериментатора. Но, по-видимому, Чапаев сведений подобного рода дать был не в состоянии, и, кроме того, владение им русским языком открывало возможность к вступлению его в неконтролируемые контакты, что Гурджиева вряд ли устраивало, - поэтому следующая группа ГО была устроена "латышами", то есть с вложением в ГО распространенного в Риге языка (что удобно с точки зрения речевой практики). Несанкционированных контактов в этом случае опасаться не приходилось, в силу наличия внутригрупповых конфидентов и собеседников, и, кроме того, сама группа в Латвии практически не находилась: фронты Первой мировой войны, затем установление и охрана революции в России. (Здесь следует развеять иллюзию "добровольного ухода стрелков из Латвии", мотивируемого обычно принятым решением прекратить борьбу за республику в Латвии с тем, чтобы вернуться в ходе Мировой революции. Достаточно представить, как, будучи зажатыми кольцом блокады, войска Красной Армии уходят, прорывая кольцо, в, скажем, Индию и продолжают борьбу оттуда. Между тем известен факт: "Резиденцией правительства Советской Латвии с 11 июля (1919 года) стал город Резекне (Режица)... Председателем правительства оставался П.Стучка, хотя 10 июля 1919 года решением ЦК РКП(б) он был назначен заместителем наркома юстиции Советской России и переехал на жительство в Москву". Латвия на грани веков, II. Рига, "Авотс", 1988, стр. 29).

Обратимся к общественному мнению о ГО (Чапаеве и стрелках). Как и в случае индивидуальных свидетельств, вопросы, связанные с боевой деятельностью ГО, как правило, предметом рассмотрения не являются. Центр тяжести данной тематики приходится на подчеркивание их "человеческих" привычек и особенностей - "Чапаев" Фурманова в силу общеизвестности комментариев не требует. В случае же группы ГО "Латышские стрелки" роль книги подобного рода выполняет "Музей Латышских стрелков", основное назначение которого и состоит во внедрении в массовое сознание представления о том, что стрелки были нормальными, обычными людьми. Наравне с боевыми реликвиями, как то: оружие, полковые знамена, знаки различия, в музее в большом количестве представлены предметы личного обихода: очки, книги, скрипка и прочее подобное, что, для неискушенного посетителя, должно служить свидетельством "человечности" их владельцев. Здесь любопытно отметить, что подобное собрание предметов обихода само уже переводит их в разряд боевой техники: то есть - структурно - личная, бытовая жизнь ГО является в той же мере профессией, что и непосредственно военная. Тем не менее, набор этих "убедительных" свидетельств в силу, вероятно, духа "ретро", присущего предметам, компенсирует в известной степени их отчужденность. Это, а также работа музея по привлечению к участию в проводимых им мероприятиях (прием в пионеры и проч.) еще живых стрелков и позволяет ему, в общем-то, выполнять свое назначение.

Здесь следует отметить важный факт: далеко не все стрелки являются - и являлись - ГО (что легко понять, приняв во внимание их общую численность). Из ГО была составлена наиболее инициативная часть, группировавшая вокруг себя остальных, естественных людей. Возможность подобного объединения с перенесением на нормальных людей обычаев и особенностей ГО обеспечивалась, во-первых, воинской дисциплиной, а во-вторых, тем, что ГО были наиболее инициативными, заслуженно авторитетными среди остальных, вызывая потому своими профессиональными (и додуманными - человеческими) качествами желание подражать. Не следует, кроме того, упускать из виду и то, что живые стрелки находились вне привычного уклада, вне той среды, в которой только и возможно различение нюансов, то есть - где особенности поведения ГО могли оказаться замеченными их сослуживцами из настоящих.