Тарас Бурмистров - Курортный Детектив Страница 10

10

Лунин чувствовал, что развязать концы всего этого узла можно будет только, если он будет хотя бы немного понимать общую политическую ситуацию здесь. Из тех хаотических обрывков, которые до него донеслись, составить ясную картину не было никакой возможности.

Эрнест пришел к власти, это было очевидно. Игр вокруг велось великое множество, все говорили что-то в соответствии со своей стратегией игры, добивались каких-то целей, запутывали дело — и три четверти, похоже, просто врало с какими-то целями. Но отправная точка тут была несомненна, вчерашний праздник никак не мог быть спектаклем, это была действительность.

Почему-то все они не рассматривали одну возможность, которая приходила Лунину в голову. Каждый из тех, кто рассказывал ему о деле, исходил из того, что убийца преследовал какие-то свои частные цели, чего-то стремился добиться для себя. Понимание того, что именно это может быть, было ключом к этой загадке, это было очевидно.

Но возможно, думал Лунин, серия кровавых убийств была какой-то формой протеста против последних политических перемен. Может, кому-то взбрело в голову, что он таким образом может остановить ход истории или двинуть его в другую сторону — как ни смешно было называть «историей» весь этот опереточный переворот. Но нельзя было исключать, что кто-то воспринимает это серьезно.

Нормальные дееспособные силы безопасности должны были тут появиться очень скоро, и такой вольницы, как в последние недели, после этого уже не стало бы. Убийца должен был это понимать, и если это было идеологическим протестом, или формой политического террора — значит, трупы в самом деле сейчас будут быстро добавляться.

Лунин, раз уж он ввязался в эту игру, должен был как-то остановить это — но как? Искать врагов Карамышева было безнадежной затеей, врагом у него тут был каждый первый, если чуть поскрести, это было ясно. У каждого были какие-то амбиции, путь наверх сейчас был очень легкий, как это и показывал пример самого Эрнеста. Занять его место, наверное, было много желающих, но как раз те, кто к этому стремился, вряд ли бы начали действовать таким образом — убивать по ночам кого-то по своему странному выбору и капризу, и еще философствовать на эту тему с цитатами.

С добавлением записок вся эта загадка принимала метафизический и отчасти лингвистический характер. Лунину это было по душе, но он понимал, что слишком сильно увлекаться этим было опасно. Сам он не питал к убийствам никакой душевной склонности, но в дискуссию с такими странными аргументами мог и втянуться, особенно если она оказалась бы содержательной. Диалог с маньяком-философом, с постоянным добавлением новых трупов, был бы явно не очень удачным решением, даже если в ходе дела и открылись бы какие-нибудь высокие истины.

Потянувшись в кресле и посидев какое-то время просто без мыслей, глядя в окно, он вдруг почувствовал, что ему остро не хватает какого-нибудь общения с приятелем, не таким, которые выскакивали тут как чертик из табакерки, давая ему задания и сложные ребусы для разгадывания — а по собственной инициативе. Несколько старых друзей жило в этом городе еще с незапамятных времен, до всяких переворотов. Он давно их не навещал, неизвестно было, остались ли они вообще здесь, но проверить было можно.

Папку с убийствами Лунин положил в сейф, из дверки которого свисала связка ключей. Один из них подошел ко входной двери. Чувствуя себя снова свободным и независимым, он с легкой душой покинул ведомственное здание и пошел по той самой улице, ведущей к морю, по которой ему так хотелось устремиться несколько часов назад.

Уже вечерело. Низкое декабрьское солнце поднималось сейчас невысоко и через несколько часов опускалось обратно. Лунин разглядывал и впитывал как будто всем своим существом открывающиеся ему виды — дома с нeподсвеченными вечерним светом окнами, изумрудно-зеленые газоны, клумбы с высохшими цветами. Этот город у моря всегда доставлял ему какое-то почти физическое наслаждение.

Через полчаса, перейдя по мостику через небольшую речку, он поднялся к светлому деревянному домику, стоявшему на берегу за оградой. Давно, еще с первых русских революций, когда эта местность принадлежала Финляндии, здесь строили удивительные дома в форме грибов, сейчас они были разбросаны по всему сосновому лесу, начинавшемуся здесь и тянувшемуся до самого моря. Этот дом, правда, был новым, но архитектор не отказал себе в соблазне повторить кое-что из старой темы. Впечатление было самое милое и очаровательное, хотя старые дома нравились Лунину все-таки больше.

Он подошел к двери и нажал кнопку звонка. В доме было тихо. Позвонив еще раз и немного поколебавшись, он нажал на ручку. Дверь подалась, было не заперто. Пожалев, что он взял с собой на всякий случай кого-то из крепких ребят из своей новой команды, Лунин вошел внутрь.

В доме явно жили, заброшенным он не выглядел. Лунин прошел по дорожке, усыпанной красным гравием, к крыльцу и негромко постучал. Опять никто не откликнулся, и он решил пройти в дом, ожидая увидеть что угодно, в том числе и новый труп.

Артур Муратов стоял посреди большой комнаты за деревянным мольбертом и увлеченно чертил что-то тушью. Лунину бросился в глаза большой китайский иероглиф, который он как раз заканчивал, несколько маленьких, столбиком в углу и небольшой стилизованный пейзаж рядом: валуны, две или три искореженных сосны над ними и горный поток внизу, он удался несколько хуже, чем остальное. Окна были плотно занавешены, поэтому он не увидел света в окнах с улицы.

— Мишель! — воскликнул Артур, повернувшись. — Сто лет не виделись!

— Чудный пейзаж, — сказал Лунин.

— Спасибо, — ответил Муратов. — Можно было сделать и лучше. Я еще только учусь. Проходи, чайник как раз закипает. Тебе чаю или кофе?

— Лучше чаю. И к Китаю больше подходит. Я вижу, ты совсем эмигрировал из Финляндии.

— Да, это поинтереснее, — ответил Артур, мельком оглядывая свою комнату, где в последний визит Лунина все было выдержано в стиле северного модерна и готики, а теперь заставлено лакированными бамбуковыми ширмами и увешано буддийскими гравюрами.

Лунин сел за стол и в ожидании чая стал разглядывать свою чашку, тоже восточную, с прозрачными рисинками, вделанными в фарфор вокруг синего дракона на дне. Вокруг дракона летали какие-то ядра, часть из них взрывалась. И тут война, подумал Лунин, и тут же вспомнил, что так древние китайские мастера представляли себе размножение драконов, с грохотом вылупляющихся из яйца.

— Как ты вообще? — спросил Муратов, наливая чай. — Чем сейчас занимаешься?

— Могло быть и получше, — ответил Лунин. — И я в первый раз за последние дни встречаю человека, который не знает, чем я занимаюсь.

— А что, это так широко известно? Какая-нибудь новая книга прогремела?

— Пока еще нет, — сказал Лунин. — Но я весь в ожидании. Когда-нибудь это обязательно случится.

— Да, у тебя были хорошие работы. Жаль, что ты это бросил.

— Да я не так чтобы бросил… Просто со свободным временем стало труднее. Особенно сейчас.

— Ну а ты бери пример с меня. Поменьше дел, побольше времени на искусство. Вот, смотри какое стихотворение я написал полчаса назад.

Стихотворение, может быть, и хорошее, ничего не сказало Лунину, потому что было написано иероглифами в красивой каллиграфической манере.

— Что там у них приятно, — сказал Артур, — что можно почти любые слова составлять в любом порядке. Если я правильно это понял из учебника. И получается отлично. Надо только настроение передать.

— А о чем это? — спросил Лунин. Разговор доставлял ему такое удовольствие, что переходить к делам не хотелось.

— Ну как обычно, сосны, камни, вода, тонкий стебелек с цветком на сером фоне… Фон я потом исправил на красный, так живее. Бывают же какие-то красные лишайники, знаешь, такая тонкая пленочка на камне. Как пятна крови. И обязательно о том, что все исчезнет, а это останется.

— Уже исчезло, я сказал бы, — проворчал Лунин. — Кстати, о крови. Тут ты попал в самую точку, именно за этим я и пришел.

— О, это уже интересно.

— Да. Какое уж тут искусство, когда такие дела творятся. Что ты думаешь обо всех этих последних убийствах?

— О каких убийствах? — с живостью спросил Муратов, оторвавшись наконец от своего поэтического рисунка и повернувшись к Лунину. — Что ты имеешь в виду?

— Не говори мне только, что ты ничего об этом не слышал.

— В самом деле не слышал. Ты имеешь в виду что-то из твоего нового романа? Я всегда тебе говорил, что чистую философию надо бросать. В наше время никто ничего не будет читать, если не добавить в литературу кровавой интриги.

— Ты что, вообще не вылезаешь из своего домика? — ворчливо сказал Лунин. — Сидишь тут в отрыве от всего света?

— В последний месяц выходил только за продуктами, ну и погулять вдоль моря. И ты знаешь, уже на вторую неделю пошли хорошие рисунки.