Энтони Берджесс - Долгий путь к чаепитию Страница 10

Он спросил идущего рядом старика:

— Что они хотят с нами сделать?

— Увидишь. Это все для туристов. Чтобы они приезжали и тратили деньги. Стыдно!

— Вам не нужны их деньги? — спросил Эдгар.

— Деньги — не все, — ответил старик. — Больше всего на свете я люблю хорошо прожаренные диадохи[74].

— Что?

— Диадохи, диадохи, ты никогда о них не слышал? Теперь их не купить ни за какие сокровища. На что же тогда, спрашивается, нужны их паршивые деньги? Ну вот мы и пришли.

Площадь была полна народу. Со всех сторон ее окружали здания с надписями: КРОШКА ЭРИК; ХЭНКИ И ПЭНКИ[75]; ЭКГ; ЭРНСТ МАЛТРОВЕРС[76]; А. Э. ЭКСМЕЛИН[77]; ВОДА «ЭСФИРЬ» [78] (ПРОСТАЯ И МИНЕРАЛЬНАЯ), — а из окон высовывались какие-то люди (туристы?), щелкающие на солнце фотоаппаратами. В центре площади, которая имела форму круга, стояла большая конная статуя, и эта статуя, казалось, беседовала, то мотая, то кивая своей железной головой, с человеком в костюме клоуна (уж не артистом ли Эдембургского Ревю?). На эстраде играл оркестр, которым дирижировал необычайно длинный и тощий человек в военной форме и ослепительно белых перчатках; в ту минуту оркестр исполнял что-то нежное и мечтательное. Внезапно, безо всякого перехода, он заиграл громко и неистово, с лязганьем тарелок, а клоун несколько раз высоко подпрыгнул. Затем он побежал, смешно спотыкаясь, к группе микрофонов с надписями — ТУК, ТОП, КАК, ОП, ВАС, ЩЗХЯПВК — и закричал в них, и голос его загремел из динамиков на всю площадь:

— Вы все знаете, зачем мы здесь собрались этой весенью, или этим зиметом, после завтрака, так что не будем терять времени — не будем ведь? — ну конечно же не будем, Боже нас сохрани, дорогие друзья, а также моя теща, которую я вижу вон там, — теща, ку-ку! Начинаем.

Он сделал широкий дирижерский жест дирижеру, который сделал широкий дирижерский жест оркестру, и оркестр в полном составе сыграл всего одну ноту. Эту:

Дряхлая старушка, стоявшая перед Эдгаром, спросила:

— Что это было? Я ничего не слышала, я глуха как пень. И люди сказали:

— Е[79]. Е. Они сыграли Е. Ноту Е.

— Ну, тогда всё в порядке, — сказала старушка. — Меня зовут Дорин, так что мне можно идти.

И она ушла, а вместе с ней и многие другие. Эдгар не понимал, что происходит. Он заговорил с низеньким толстым мужчиной, который жевал что-то похожее на длинные черные шнурки:

— Я совершенно ничего не понимаю.

— Все довольно просто, — ответил мужчина, продолжая жевать. — Тот, у кого имя начинается не с буквы Е, уходит. Просто берет и уходит. Меня зовут Эдвард, поэтому я не ушел. Слушай дальше.

Оркестр опять заиграл. На этот раз прозвучали две ноты:

— Значит, я остаюсь, — сказал мужчина. — Е и D[80], а меня зовут Эдвард. — Тебя-то как звать, сынок? — Эдгар ответил. — Стало быть, и ты остаешься.

Теперь оркестр сыграл три ноты. Площадь быстро пустела, и уходившие облегченно улыбались. Три ноты были такие:

— E, D и G[81], — сказал жующий мужчина. — То есть я ухожу, раз меня зовут Эдвард, то есть E, D и W. Как, ты сказал, твое имя? — Эдгар повторил. — Значит, E, D и G — как раз то, что они сыграли. До свидания, удачи тебе.

И он пошел прочь, жуя свои черные шнурки (наверно, лакричные), которые свисали у него изо рта и болтались на ветру. На площади почти никого не осталось, но туристы все еще щелкали фотоаппаратами. Эдгар окликнул молодого человека, стоящего метрах в ста от него:

— Как вас зовут, сэр?

— Меня? — спросил молодой человек. — Эдгбастон[82], вот как меня зовут. А того вон — я его хорошо знаю, мы с ним едим свиные ножки в одной закусочной на улице святого Евсевия, вкусно и недорого, — того зовут Эдгвер. Эдгвер Такервуд[83] — язык сломаешь. Его родители, знаешь ли, очень любили ездить на автобусе. Ну вот, теперь-то мы узнаем, теперь-то мы все узнаем.

Дирижер взмахнул палочкой, и оркестр под грохот барабанов прогремел:

— Мне можно уходить, — сказал Эдгбастон. — И старине Эдгверу тоже. Эдгви! — позвал он.

Эдгвер Такервуд мрачно читал обрывок старой газеты. Он был очень похож на мистера Гладстона из Эдембургского Ревю. Услышав свое имя, он обернулся, кивнул и пошел прочь, а Эдгбастон за ним следом. Все уходили, и Эдгар тоже решил уйти. Но клоун ринулся к нему, крича:

— Ты разве не слышал музыку? Е, и D, и G, и А[84]. Ты напоминаешь юношу, который к ней идеально подходит. Как тебя зовут?

Эдгар назвал свое имя. Клоун тут же проорал его на всю площадь, и раздался громкий шум ликования, а оркестр грянул туш. Клоун вопил:

— Эдгар! Эдгар! — И зеваки на краю площади, и туристы в окнах со своими фотоаппаратами тоже закричали:

— Эдгар!

На площадь въехала повозка с хором девочек, запряженная парой лошадей; оркестр заиграл новую мелодию, написанную, вероятно, специально для Эдгара, а девочки, очень хорошенькие, сладкозвучно запели:

Е, и В, и G, и А,R в конце идет.Выйдет EDGAR у тебя,Только, ближнего любя,Пой не мимо нот.Е, и В, и G, и А —Мотивчик недурной.И хоть ты спеть не можешь R,Его исполнит кавалерС гитарой под луной.

Пока девочки пели, Эдгара осыпали самыми прекрасными и душистыми цветами всех оттенков Эркманово[85] — Эридановой[86] радуги — мальпаке[87], лоренцо, элия[88], ессей[89], уильямс, эспландиан[90], пифагор. Затем он почувствовал, как его поднимают на сильные плечи и неизвестно куда уносят люди в белых спортивных костюмах. Он закричал дурачившемуся клоуну:

— Куда?! Куда?! Куда?!

Но никто ему не ответил — разве что оркестр, который разразился очень странными бурными вариациями на основе первых четырех букв его имени (попробуйте сыграть это на пианино, или электрооргане, или эсприелле[91], если они у вас есть. Но если в вашем распоряжении целый оркестр, который весь день напролет бездельничает и играет в карты в винном погребе, дайте им всем по ушам, велите настроить инструменты и исполнить это fff, что значит фортиссимо, что значит очень-очень громко):

Густо усыпанный цветами, Эдгар почти не видел, куда его тащат, но скоро понял, что его под приветственные крики и громыхание оркестра вносят в широкие двери большого прохладного здания и довольно плавно опускают на стул около длинного стола, на котором стояли нижеследующие напитки и яства:

Пирог esto perpetua, очень горячий, с горшочком этцельного[92] крема.

Фламандский сомпнор[93] с эвфемным картофелем.

Три поющие эвфросины[94] с гарниром из демогоргон и свежей шинкованной капустой.

Кусок говядины по-брейзнозски[95], обвалянной в нежных кусочках кноссов[96].

Тушеные ломти джоселина[97] в соусе из когглсби.

Холодный рисовый пудинг.

Каладболги, очень легкие и воздушные, и тосты по-эскалибурски с небольшими отварными калибурнами и каледвулхами[98].

Большое серебряное блюдо с горой гуибрехтов[99] и эйрбиггий[100], с пылу, с жару.

Чай. Чай «Великая Экспозиция» [101]. Эксетерский чай (иногда называемый Леофрийским листом) [102]. Альфоксденский[103] чай. Чай «Малютка-Домовой». Чай «Ян с ветряной мельницы» [104]. Чай ex pede Herculem[105]. Чай «Испытание философии сэра Вильяма Гамильтона» [106]. Чай «Эвангелин» [107]. Чай «Бриллианты Эстесов» [108]. Чай «Эврика». Чай «Золотое наследство» [109]. Чай.

Люди в белых спортивных костюмах, которые его внесли, с поклонами вышли, и Эдгар остался в полном одиночестве. В комнате не было мебели, зато имелось множество дверей и слабо пахло мятой и лилиями. Он только успел взять восхитительный гуибрехт, испеченный из теста, легкого, как поцелуй весны, и с горячей начинкой из остро-сладкого уейнфлитского[110] джема, и как раз собрался налить себе кружку эвфорионического[111] чая, когда одна из дверей отворилась и в комнату тихо вошли две фигуры. Рот Эдгара, набитый полупрожеванным гуибрехтом, открылся при виде их почти до предела. Одна фигура представляла собой в некотором роде даму, а другая — в своем роде — господина. Только господин повернулся и показал, что у него есть лицо не только спереди, но и сзади, а дама, похоже, прыгала на одной ноге. Самой ноги не было видно, ибо она была прикрыта длинной юбкой в цветочек, но, поскольку дама двигалась к Эдгару рывками, он сделал заключение, что она одноногая. Дама заговорила: