Антон Ботев - Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии Страница 10

— В самообслуживании. Ездил на метро. Работал с механизмами. Читал книжки. Жил один. С кем говорить-то?

Из капитанской каюты вышел кок Афанасий с подносом. Увидел огонек сигареты и подошел к Дэну покурить. Алеша спрятался в темноте ангара — Афанасий увидит, что нарушение дисциплины, доложит капитану.

В темноте звенели комары. Алеша страшно дергал щекой и беззвучно лупил себя по лицу.

Шла «Каччхапа» по пустыне Гоби, озирал окрестности недобрым взглядом Жугдэрдемидийн Гуррагча.

Бабка охала и, не просыпаясь, давила на себе комаров.

Комаров давили и матросы в кубрике, и радист в радиорубке, и запасной шофер Виталик, и прочие. Не мучились только: капитан, кок Афанасий и девушки (Афанасий принес из камбуза противокомарный распылитель и разбрызгал в капитанской каюте), пахнущий дымом Дэн, бабушкины куклы и шофер Коля, которого комары не трогали, почитая почему-то за мертвого.

Бронеаэродром шел через ужасную комариную пустошь. Комары везде были, наверно, потому, что недалеко брала начало главная монгольская река Керулен, а может, потому, что недавно прошел дождь, а может, потому, что скоро наступала осень, комары хотели насосаться крови, пока не поздно.

Алеша заснул, продолжая дергать щекой.

16. На бабушку проливают воду

Утро началось так.

— Погремушку отдай, — сказал Хрюша. Степашка фальшиво удивился:

— Какую погремушку?

— Отдай, говорю, не то хуже будет!

— Ой-ой-ой! — Степан запищал иронически и вспрыгнул на спинку тетивалиной кровати. Сама-то бабушка спала, еще как, и похрапывала. Комары испугались солнышка и дружно улетели куда-то.

— Ля-ля-ля! Жу-жу-жу! — дразнился сверху Степашка.

Свиньи, между прочим, такие животные, которые не могут поднять головы, как бы ни старались, разве только за волосы себя схватят. Физиологические особенности организма.

— Он наверху? — мрачно спросил Хрюша у пространства. Пространство ответило голосом Фили:

— Наверху.

— А чего делает?

— По кровати прыгает.

— А бабушка?

— Спит.

— Сгони его оттуда, а уж на полу я с ним разберусь. За это дам тебе потом поиграть. Главное у зайца отобрать.

Наверху Степашка гремел погремушкой, дразнился и корчил рожи. Филя залаял на него, Степашка плюнул весьма метко Филе на лысину и засмеялся еще громче.

Филя недавно перенес лишай.

Тетя Валя не просыпалась, усилился только ее храп.

Филя вспрыгнул на кровать — заяц очень ловко перепрыгнул на другую спинку, потом на полочку над изголовьем (там бабушка хранила стакан с замоченными на ночь зубами), оттуда в два прыжка по занавеске на карниз. Гремел там, показывал язык, складывал из ушей фигу.

— Ну, что там происходит? — нетерпеливо спрашивал Хрюша у Фили.

— Ушел, далеко. Мне дотуда не допрыгнуть, — отвечал Филя с досадой.

Хорошая, новая погремушка была предметом тайных вожделений всех бабушкиных игрушек.

— Эх, ну ладно. Каркуша! Хочешь погремушкой поиграть?

Каркуша хотела, да и все прочие тоже. На Степашку началась форменная облава. Каркуша летала вокруг и клевалась, Цап-Царапыч зловеще полз по занавеске и показывал клыки, Филя лаял, Хрюша в нетерпении бегал кругами по полу.

Какие-то маленькие игрушечные инопланетяне кружили вокруг зайца на летающих тарелочках и кричали:

— Кролик, сдавайся!

Прочие помогали чем могли. Степашка прыгал с карниза на трюмо, с трюмо (на минуточку) на пол, потом на зеркало, на иллюминатор, на спинку кровати…

Поднялся невероятный гвалт. К тому же вдруг страшно, с присвистом захрапела бабушка. Звуки носились по каюте и разбивались о надежную стену, выстроенную из бабушкиного храпа. Внутри этой стены бабушка спокойно спала.

Но снаружи-то такой надежной стены не было! И вот проснулись соколицы в соседней каюте.

Потом проснулись капитан, штурман и радист, чьи каюты были подальше.

С трудом пробудились в кубрике моряки, всю ночь напролет читавшие друг другу стихи.

Проснулся и кок Афанасий в камбузе.

Последним проснулся Алеша. А Дэн так и вовсе не спал.

Одним словом, проснулись все на корабле.

Терпели долгое время, пока Маша, наконец, не решилась постучаться в свою бывшую каюту.

Но только она пододвинулась к двери и приготовила костяшки пальцев, как все разом смолкло.

Маша с сожалением постучала себя по лбу (не пропадать же костяшкам) и пошла домой.

До утренних склянок оставалось полчаса.

В тетивалиной же каюте случилось такое.

Степашка, уворачиваясь от зубов Фили, вновь вспрыгнул на полку над изголовьем и опрокинул стакан с бабушкиными зубами прямо на бабушку.

И пока вода из стакана летела свое невеликое расстояние, звери успели забиться под бабушкину кровать и притвориться спящими. Каркуша даже подхватила стакан и поставила его обратно на полку.

Так что когда вода пролилась на бабушку, в секунду оборвав ее храп, ничто уже не шевелилось. Только затихал в воздухе звук погремушки.

Хрюша не кусал Степашку, а Степашка не щипал Хрюшу, хотя под кроватью они оказались вполне на расстоянии укуса или щипка.

Тетя Валя проснулась, привела себя в порядок (вставила зубы, переоделась, накрасила старческие тонкие губы) и вышла вон. Куклы сначала следили за ней из-под свисающего покрывала, потом выглянули из-за двери.

Свинья, на ней собака, на собаке Цап-Царапыч, на нем Каркуша. За Каркушей то и дело появлялась морда любопытствующего прыгающего зайца.

Тетя Валя всё замечала. «Осла не хватает», — думала она, — «Осла надо прикупить».

Мысль мелькнула и исчезла, потому что тете Вале было в общем-то не до того. Она прошла мимо соседней каюты, бросив «Здравствуй, девочка Галя» Маше, подглядывающей под дверью, поднялась на палубу. Чуть не поскользнулась, удержала равновесие. Полезла по веревочной лестнице.

Не успевшие еще заснуть члены экипажа в изумлении смотрели на нее.

Бабушка забралась в корзину впередсмотрящего и громким голосом сказала:

— Жили как-то в одном селе! — и прокашлялась, прочищая горло.

Не успел затихнуть звук кашля, а на палубе уже были абсолютно все. Расселись кружком вокруг мачты и устремили очи горе.

— Жили как-то в одном селе…

17. Самос

Жили как-то в одном селе муж с женой. Были у них козы, молоко давали. Молоко муж с женой пили, молоко продавали, тем и жили, так и состарились.

И вот как-то заболели-зачахли козы, не стало у них молока, нечего сбыть-продать, нечего съесть-выпить. Говорит тогда старик своей хозяйке:

— Состряпай-ка ты мне самосы, так, знаешь ли, самосов хочется, сил нет!

— Да где же я возьму муку для самосов? — ответила старуха.

— А ты сходи к дукандару, займи у него.

— Да из чего же я сделаю начинку для самосов?

— А ты покопайся-то в огороде, поскребись на кухне.

Хозяйка сходила к дукандару, замесила мягкое тесто. Нашла на огороде немного-чуть цветной капусты и гороха, на кухне по щепоти куркумы и кориандра, кумина и имбиря, все прогрела-поджарила, перемешала-перетерла, сделала славную начинку.

Разделила старуха тесто на десять лепешек для десяти самосов, да не рассчитала, кусок остался, ни туда, ни сюда, девать некуда. Прилепила она его к последнему самосу. Наконец, обжарила самосы в горячем гхи, и выложила золотистыми на поднос, остывать-прохлаждаться.

А того не заметила, что у последнего самоса лишнее-то тесто отлепилось, получились ноги. Встал самос на свои ноги, поразмялся, потянулся, из окошка выпрыгнул и бросился по дороге убегать-улепетывать.

Идет самос по дороге и весело песенку поет:

Мейн самос хун,Мейн гарми-мази хун,Мейн нани се гайя тха,Мейн нана се гайа тха.

Я самос горячий-вкусный,Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел.

Шел он, шел, и завела дорога в джунгли, повернула.

В джунглях увидел самоса вепрь-сукар. Не везло сукару на охоте, никого поймать не удавалось, и уже три дня ходил он голодный. Увидел самоса, взревел радостно и говорит:

— О! Самос! Растопчу тебя, съем тебя!

— Ты не ешь меня, сукар, послушай я тебе песенку спою:

Мейн самос хун,Мейн гарми-мази хун,Мейн нани се гайя тха,Мейн нана се гайа тха.Аур тум се, сукар, бхи гана хога!

Я самос горячий-вкусный,Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел.И от тебя, сукар, убегу!

Спел так хитрый самос и убежал.

Бежит себе, подпрыгивает, а тут ему навстречу багх-тигр. Злой, на любого бросится. А тут самос, золотистый, аппетитный. Зарычал тигр и говорит:

— О! Самос! Разорву тебя, съем тебя!

— Ты не ешь меня, багх, послушай, вот я тебе песенку спою: