Алексей Кошкин - Люди и те, кто против них Страница 10

— Ох, и красота тут у вас! — С этими словами мы взяли с места и проехали десять километров.

— Не могу не пожать вашу руку. Вы первый человек, который подвез меня.

Ты, моя желтая, укатила в неизвестный мне населенный пункт с нейтральным названием Песчаное. Кажется, мы расстались навсегда. Больше я не увижу тебя, но помнить буду.

Я знал, это будет так. Я автостопщик. Нет, не побрезгую рейсовым транспортом, но машинки — это песня. Теперь и моя.

Автостоп — это сырой воздух, его пьешь как воду. У меня не было воды. Бог послал мне щедрых на яблоки женщин. Автостоп (эх, тяжел рюкзак, ибо уложен с любовью) полная свобода выбора, которой славен Божий промысел. Прежде всего это выбор позиции. Развилки убегают от меня в гору. Я разговариваю с ними, но они безумны, не слушают меня. Ненавижу знак «остановка запрещена, 750 метров». Развилки любят сей знак.

Я разговариваю с водителями. С удальцами, укротившими железного коня. Мы смотрим на мир сквозь черные, розовые, просто для близорукости привычные очки. Лобовое стекло — часть зрения джигита трассы, также как роговица и хрусталик. Предназначение лобового стекла — искажать информацию. Люди, созданные, в принципе, для счастья и любви, преломляясь через него, на глазах обрастают междометиями и нелестными эпитетами. Человек, искаженный лобовым стеклом, недостоин доброго слова. Он живет не по праву. Он обязан джигиту, последний раз простившему человеческой соринке, которая нагло лезет в обзор.

Я лезу в обзор.

Водитель, куда?.. Нас разделяет восемьдесят километров в час. Смотрю туда, где за ярким от неба стеклом должны быть шоферские глаза. Ближе, ближе. Упс — мимо! Иномарка с правым рулем. Смеюсь.

Грузовик. Водила тычет пальцем вниз, якобы «я недалече». Почему-то не верю, жестами уговариваю его на один — два — три — пять километров. Эх ты!

Надутые щеки купца. Ямщик, не гони лошадей. Не посмотрел.

Четыре кожана с горячего Кавказа. Вах, слюший, бедна сакля твоя, давай, дарагой, проезжай! На крыше коробка-соня. Увезли коробку.

Осторожно идет гражданка. Догоняю.

— Поехали вместе!

Но она из этой деревни. Автостоп не любит, меня побаивается. Обгоняю, упс! — деревни как не бывало. Поворот разрезал рощу, иду сто метров, развилка, позиция!

Восемь пронумерованных детей на велосипедах. Пытаюсь застопить, мне отвечают восторженным ревом. Уехали, а я завидую.

Тому, что я без велосипеда.

Тому, что их детство еще не кончилось.

Трасса пустая. Одна машина в две минуты.

Еще два велосипедиста, нехотя рулят, переговариваясь о чем-то ломающимися голосами. Подростки. Пытаюсь застопить. Проезжая, посмеиваются с чувством превосходства.

Рейсовый автобус зашипел и встал. Подбегаю.

— Не подвезете?

— Что денег?

— А если без денег?

Ну что же, счастливо тебе, автобус, на опасной горной дороге…

Из деревни меня увидела собака. Она лает на меня. Наверно, смотреть ей мешает решетка, за которой она несет службу. И другая, вольная собака меня увидала издали. Она боится меня.

Вышел на крыльцо мужик, посмотрел на меня и скрылся. «За ружьем пошел», — подумал я.

Моя вторая машина была зеленая. Она, наверно, и сейчас зеленая. Сел вперед. Пристегнуться не удалось — ремень короток.

— Ох и красота тут у вас! — начинаю беседу.

Водитель мой ровесник. Ругает Госавтоинспекцию. (Внимание! Ни один из людей, встреченных мною не только на трассе, но и в жизни, не хвалил Госавтоинспекцию. Давайте, помолимся за нее, ребята!)

— …Шакалы! — закругляет водитель.

Высаженный на въезде в городок, я спускаюсь с холма и поднимаюсь на следующий. Я на окружной дороге. Воздух вокруг испорчен чем-то, что возвышается через дорогу от меня, и кишит в моем сознании шлагбаумами и КПП, дымом и жестью, грязным ангаром и лозунгом в глубине территории, простую истину о труде и совести превращающим в афоризм. Перехожу через мост. Городок как на ладони. Мой путь лежит мимо.

«Волга». В ней двое.

— Повезете?

— Деньги дашь?

— Нет, конечно.

Усмехаются. Прощайте.

Жестов я уже совсем не стесняюсь. И отмашки водителей понимаю быстро. Ну да, ты свернешь, счастливо тебе… А ты? Ну, поехали, поехали! Ах, тоже свернешь… Но ведь еще не сейчас? Нет? Не хочешь везти? Как хочешь…

Вот добрый на вид водитель. Огорченно поводит рукой — посмотри, мол. Автомобиль забит детишками. Ничего, в следующий раз. Прощаюсь с ним глазами.

А такие шутки меня раздражают. Из кабины грузовика показали мне идущего пешком человечка. И тебе того желаю, родной.

Откуда ни возьмись — седой велосипедист. На багажнике — тюк. На раме что-то намотано. Местный добряк. Задумавшись, смотрит, как я подхожу.

— Добрый день! Я в С*** правильно иду?

Голубые, как в предчувствии скорого моря, глаза смеются.

— Правильно-то правильно. Далеко тебе идти.

— Сколько?

— Да с полсотни километров.

— Не беда. Может, подбросите?

Тепло расстались. Теперь танцую под дождем, зная, что мне повезет. Когда-нибудь всем повезет.

Человек, доставивший меня в С***, был водитель с молокозавода. Я загромоздил ему кабину гитарой и рюкзаком. Я потом видел такие же цистерны с надписью «Молоко» в центре С***, они разъезжают по утрам и звонят в колокольчик. В небе оттепель и тихо, как в деревне. Я рад, что они есть.

«Тихим, уютным городком» С*** проштамповать нельзя. Он по-своему довольно оживленный. Шумит транспорт. Отчаянно рулят троллейбусы. Этим коровам трудно рессорить на рельефе, который похож на игру «море волнуется, раз…» Репродуктор, динамик, вывешенный на киоске; к нему так привыкли, что хочется сказать «взошел динамик, репродуктор светит, но не греет». Мне, человеку с севера, странно привыкнуть к масштабу времени здесь. Тепло. Это дико и непристойно для января — тепло. Но темнеет рано, по-зимнему. Ощущения те же, что в июле, в десять вечера. И людей непривычно мало, и какие-то они тихие. А на часах всего четыре-ноль-восемь.

Я смотрю отсюда на Великодержавную Федерацию как из нагретого террариума в простуженную комнату. В комнате чужой, равнодушный человек. Он, может быть, дожидается хозяев. Он чем-то раздосадован. Вял; будет неприятный разговор. Кстати, он способен на подлость, я боюсь, что он сунет руку в террариум.

Гадина в террариуме все равно не сможет укусить большого человека. Ее было бы любопытно прижать, дернуть за хвост, положить на нее камень (как, интересно, она совладает с камнем). Гадина создана для развлечения, она жрет на халяву, мы меняем ей воду, стало быть, вольны распоряжаться ей как хотим. К тому же, она не думает. Таких, как она, полно; если сдохнет, то можно принести другую.

Почему-то простых людей государство постоянно вынуждает оправдываться. Можно сказать, это основной закон системы, ее машинная смазка. Презумпция виновности тут и там — не человек, а заискивающая маска. Я вспомнил этакое словечко. Люди! Когда вы ходили в школу, вы кочевряжились? А к завучу за это водили? Попадало? Так вот, на языке системы (а его полюбили нынешние минотавры) кочевряжиться означает не втягивать голову в плечи.

— Документы!

Я уже не вздрагиваю.

Вообще-то, минотавры хищники. Их кормят ноги. Они вразвалку идут себе, милостиво не трогая большинство прохожих. Если минотавр ощущает, как много он значит в жизни прохожего, то он может быть благородным. Тогда дичь ему заменяют флюиды собственного самосозерцания. Но если человек стал минотавром, он должен быть хищником, и иногда пробовать свежее мясцо. Чуя наживу, минотавр хватается обычно за ваши документы. Впрочем, удобнее, если их нет. Тогда минотавр норовит взять сразу за горло.

— С какой целью приехали?

— Туризм.

— Где остановились?

— У друзей.

— Наркотики, оружие есть?

— Нет…

Боже, спаси нас от елейной тоски.

Юг! Грязно и тепло. Я покидаю Окраину. Теперь я снова в Великодержавии. Минотавры тут родные, жирные. Их физиономии обещают мне соблюдение конституционного строя. Кто его строит?

Только не я. Я все-таки бездельник, хоть и писатель. Вот, начал хулиганскую повесть про минотавров на выдуманной войне. Придумал пару диалогов и даже записал, пока отдыхал от автостопа в придорожном кафе. Но они мне быстро надоели, и я убил их точными выстрелами. И почувствовал огромное облегчение!

Чего вам всем надо от меня, минотавры? Я кажусь вам жертвой? Я ваша жертва? Пропустите меня по моей дороге, не загораживайте путь! Я не уважаю вас, не лезьте в поле моего зрения.

А в моем зрении все больше городов. Новых, девственных. Это мы, девочки, сейчас поправим. Я пришел и ищу, где ночевать!

В руках у меня записная книжка с адресами. Я иду на ближайшую улицу и звоню в дверь:

— Здравствуйте! Я Илья. Вписка тут?

Интеллигентнейшего вида женщина пускает меня в прихожую. В прихожей похаживают шикарные коты. В комнатах играет телевизор.