Арнольд Уэскер - Сказал старик молодому Страница 10

Словно ожидая награды за выполнение особого приказа, он ринулся домой обихаживать себя. Через несколько минут упругой походкой, взвинченный, но бесконечно веселый он вошел в дверь своего дома, полного родственников, собравшихся для праздничной трапезы по случаю Нового, 5723 года. В ответ на вопросы о том, где дядя Мартин, Амос ласково уверил всех, что у него всё под контролем, там задержка до девяти, а то и чуть дольше, объяснять некогда, промок до костей, чуть жив, надо в ванну. Он поцеловал Миранду, которая с нетерпением ждала его и да, — необъяснимо — выглядела в его глазах женщиной, которую он любит!

— С Новым годом, — сказал он, — и добро пожаловать на твою первую трапезу Рош а-Шана. Пусть она будет первой из многих. — Потом наклонился и шепнул: — Я остаюсь.

Он взбежал по лестнице, шагая длинными ногами через две ступеньки, и вскоре со вздохом погрузился в душистую ванну. Он все добавлял, добавлял горячей воды и напевал, отмокая.

В синагоге — модерновом зале с новенькими дубовыми панелями и латунной осветительной арматурой, напрочь лишенном изящества и церковной торжественности и, по замыслу строителя, отражавшем скорее зажиточность собравшихся, чем их религиозный пыл, — сидел старик и удивлялся, как изменилось все с тех времен, когда он жил в Лондоне.

— Переменилось, все переменилось, — шептал он людям вокруг. — Чудесно! Художественно! Как здесь стало красиво, как просторно, какая резьба, это новое дерево. Честное слово! А люди! Какие милые люди! Красивые люди в вашем районе. Прекрасно одеты. Молодежь. Яркие расцветки. И в синагоге. Я думаю, теперь это модно, да? Яркие вещи, никаких костюмов?

Его пытались унять, но он не слышал. Он любовался пурпурными рубашками и замшевыми пиджаками — и что уж скрывать? — с завистливым восхищением.

— Я не скажу, что некрасиво. Красиво. Но совсем не то, что в мое время.

Он взял в руку молитвенник и энергично забормотал, раскачиваясь взад-вперед, с подлинным чувством, с жаром; потом, решив, что на эту минуту достаточно почтил Б-га, уселся спокойно в позе Будды, сцепив руки на животе.

И теперь, в благоговейном покое, он с удовольствием вспоминал свое пребывание в Лондоне. Накануне они посетили художественную галерею в Уайтчепеле.

— Талантливые люди, — сказал он сестре. — Я такого не видел. Новое поколение. Какое великолепие. И рядом с тем местом, где мы жили, в Ист-Энде. Кто бы мог подумать?

Тут, вспоминал он, в голове у него соединилось. У молодого человека эта мысль родилась бы мгновенно, с энергией озарения. У человека преклонных лет она возникла со старческой замедленностью — не четкий рациональный вывод, а, напротив, совмещение образов, как в двух трубках бинокля, наводимого на резкость: цвета тщательно выписанных форм на холсте соединились с цветами одежд, и в этом был смысл. Это был энергичный, яркий мир жизни, где он ощущал себя старым. В этих красках не было робости, а формы успокаивали своей гармонией. Он, конечно, не формулировал свои мысли в таких словах, но соединение и то, что соединилось, его радовало. В эту его поездку, может быть, последнюю, все как-то ладилось. Тут был покой. Никакого сомнения.

Он посмотрел вверх, на дам на балконе. «Наверняка многие из них не замужем, — подумал он. — Наверняка некоторые — вдовы, без мужей. Ужасно жить без мужа, в одиночестве». Он снова стал молиться, весело раскачиваясь взад-вперед, радуясь тому, что он здесь, среди приятных, ярко одетых и набожных соотечественников, в этом великолепном новом здании. К его восхищению не примешивалась зависть, и у него вырвался привычный смешок, в котором соседи должны были бы услышать довольство, но они с грустью приписали этот смех старческому слабоумию.

В половине восьмого служба закончилась, но внучатый племянник за ним не приехал. Люди потянулись из синагоги к своим машинам — некоторых ждали машины: понятно, потому что дождь, — и ему пришлось успокаивать толстых мамаш, которых он целовал на прощание и которые вились вокруг счастливого старика, обеспокоенные тем, что он остается один, без присмотра.

— За мной приедут. Конечно. Обо всем условлено. А вы отправляйтесь домой и будьте счастливы, и пусть у вас будет хороший ужин, чтобы вы были сильными и здоровыми — зима наступает, вы понимаете?

Один за другим гасли огни в синагоге. К нему подошел шамес, и старик еще раз объяснил:

— Сын моей племянницы, он должен быть здесь, я с ним договорился.

— Вы знаете телефон? — Шамес был озабочен. — Скажите, я позвоню.

— Телефон? Адрес? Зачем? Зачем мне все это? Он молодой человек, очень ответственный, он работает, он образованный и все такое. Он знает, что я здесь, что он должен приехать. Зачем мне адреса, телефоны?

Специалист отошел, убеждая себя, что между стариком и молодым человеком, с которым он говорил перед службой, никакой связи нет. Кроме того, разве его вина, что там передумали и отказались от полной службы? «Сегодня народу было мало!» Сегодня мало! А когда его было много? Должны были сказать ему до службы. Кто он им — украшение что ли? Ему платят, чтобы он дело делал, — так дайте ему делать! Ни на что нельзя положиться. Но сколько бы он ни ругал их, он не мог отделаться от подозрения, что старик застрял здесь из-за его, служки, неинформированности. Раздраженный, он тихонько удалился, чувствуя, что уже не получит настоящего удовольствия от новогоднего ужина.

Полтора часа под дождем и в холоде ждал старик, расхаживая перед синагогой; он боялся вернуться к дверям по гравийной дорожке: нетерпеливый молодой человек мог приехать, никого не увидеть и тут же уехать, а он не успел бы до него добежать. Он увидел, как во двор синагоги вошли две девушки, подошли к окну и положили на подоконник пакет. Странное дело. Что, если это бомба? Проверить он не мог — вдруг в это время Амос подъедет? Конечно, там может быть просто хлеб для птиц, а если правда бомба? Улицы были безлюдны, и ветер дул ему в лицо. К счастью, пальто было толстое и плотное и пока не промокло.

Он не мог понять: я же ему сказал! Сказал: в семь. Самое позднее в половине восьмого. Он меня слышал. Обещал: хорошо, не беспокойся, приеду. Что там случилось? Оставили старика мокнуть под дождем, а сами дома, в тепле, ужинают. Почему? Не знали? Как это не знали? Они уже не дети, взрослые ответственные люди, должны понимать такие вещи — договорились ведь. Их учили быть внимательными и заботливыми. Что это за человек, если он не внимательный, не заботливый, не серьезный? Ладно, они не религиозны — трапеза Рош а-Шана устраивается ради него. Большое спасибо, очень любезно с их стороны. Но где же их серьезность? Держать старика столько времени под дождем? Старик может простудиться в такую погоду. Что же там случилось? Где этот молодой человек, образованный молодой человек? Они там дома, в тепле, едят, а старик может умереть. Странное дело. Он ничего не понимал.

Примечания

1

Долстон — район в центре Лондона.

2

Всеобщий еврейский рабочий союз Литвы, Польши и России, известный у нас как Бунд, основан в 1897 году. В 1906–1912 годах входил в РСДРП, действовал в Европе до 1930 года. Участвовал в польском Сопротивлении во время 2-й мировой войны. Остатки его сохранились в США, Канаде, Австралии и Великобритании. Входит в Социалистический интернационал.

3

Имеется в виду западная часть Лондона, более фешенебельная, — Вест-Энд. (Восточная часть — Ист-Энд — рабочий, промышленный и портовый район.)

4

Скалистый край — холмистый район и национальный парк в Центральной Англии.

5

В долине Гленкоу (Шотландия) в 1692 году 37 членов клана Макдональд были убиты правительственными войсками под предлогом того, что они не принесли вовремя присягу королю Вильгельму Оранскому и остались сторонниками свергнутого Якова II. 40 детей и женщин погибли от холода после того, как были сожжены их дома. Существенную роль в этом событии сыграла межклановая рознь.

6

Перевод Г. Кружкова.

7

Масада — крепость у Мертвого моря, ставшая последним оплотом повстанцев во время антиримского восстания 66–73 годов. После долгой осады, когда римляне проломили стену, защитники крепости убили жен и детей и покончили с собой, чтобы не стать пленниками.

8

Спасаясь от погрома, евреи Йорка укрывались в центральной башне замка. Когда возможности сопротивления были исчерпаны, Йом Тов убедил их покончить с собой — сдача означала пытки или крещение. Реальной причиной погрома было то, что крестоносцы влезли в долги и не хотели расплачиваться с евреями.