Сергей Алексеев - Чудские копи Страница 11

Принимать капитуляцию он поехал в сопровождении единственного водителя-охранника, парня надежного и верного, но и того оставил на улице. Парадный вход со стороны проспекта оказался запертым изнутри, и на стук почему-то никто не отвечал. В качестве рекламы, заманивающей посетителей, возле стеклянной двери стояла неровная, с рваными краями, зелено-бурая и невзрачная плита какого-то минерала. И, только случайно глянув на табличку, Глеб даже на мгновение отпрянул: это оказался самородок меди, причем весом более трех тонн, но, самое главное, добыт он был в горе Кайбынь! В той самой, где он когда-то искал золото...

Толчок неясного пока, тревожного предчувствия на мгновение поколебал его решимость. Сразу вспомнился сон о собственной смерти, чудская девчонка с забытым именем. Однако Глеб лишь печально улыбнулся и пошел искать черный ход, который, судя по докладу начальника службы, безопасности, выводил во двор здания.

Дверь там оказалась железной и приоткрытой – должно быть, проветривали помещение. Он вошел как обычный посетитель и оказался в тесноватом мире горных пород и минералов, выставленных в стеклянных шкафах или открытых стеллажах. И сразу же отметил, что перестройка помещения предстоит минимальная. Первый этаж здания, выстроенный еще при Сталине специально под минералогический музей, словно планировался под супермаркет – анфилада огромных светлых залов, и никаких тебе клетушек, перегородок, лишних несущих стен, которые бы мешали и подлежали сносу, а значит, и дорогих согласований с архитектурой. Перевезти всю эту каменоломню вместе со стеллажами, выгрести мусор, после чего хороший косметический ремонт изнутри, по фасаду, и через три-четыре месяца можно завозить товары...

Озирая пространство и образцы на полках, Глеб прогулялся по первому залу, перешел во второй, однако не обнаружил ни единой живой души. Кругом пыльно, убого, ремонта не было лет тридцать, а окна не мыли половину этого срока, и ни обслуги, ни посетителей. Это форменное безобразие – держать такое помещение под музеем, который никому не нужен! Возможно, зимой тут и появляются экскурсии школьников, студентов и зевак, но все остальное время этот храм пород и минералов без прихожан.

Готовясь к изъятию этого помещения, Балащук заказал две статьи в разные издания. Писал их один человек, но под разными псевдонимами, и с задачей справился, обобщив информацию: в городе было десятки тысяч драгоценных квадратных метров вот таких пыльных, засиженных мухами пустующих площадей, которые использовались несколько суток в году или вовсе простаивали без дела. Какие-то выставки, музеи, полусамодеятельные театры, никому не нужные школы повышения квалификации с просторными аудиториями, и все это чаще висло на городской казне, ознаменованное неким табу, осиянное неприкосновенностью культурных и учебных учреждений. Тем временем ловкие управляющие подобной недвижимостью тайно и под самыми разными предлогами сдавали ее в наем и получали черный нал. Одно время Глеб сам арендовал шесть комнат в клубе юннатов, и в течение года не увидел там ни одного юноши моложе пенсионного возраста.

Только в третьем зале он услышал шаркающие шаги и потом узрел настоятеля – невысокого, сутулого старика. Скорее всего, он страдал ревматизмом суставов, отчего искривились короткие ноги, а позвоночник, загнутый рюкзаком лет сорок назад, более уже не распрямлялся. Однако плечи у него все еще были широкие и руки могучие, ухватистые, хотя и скрюченные, словно от холода, а взгляд из-под мохнатых, старческих бровей пристальный, волчий и одновременно насмешливый.

Короче, не прост был старичок, и отправить его в нокаут прямым ударом, что пытался сделать свояк, было невозможно. Но Глеб представил, как вся родня этого ветерана – голодная, орущая, требующая стая, враз навалилась на него и согнула, смяла, повергла, ибо против нее уже никак не устоять; представил и даже стало жаль старика.

– Юрий Васильевич, а вы проведете экскурсию? – искренне попросил он. – Индивидуальную. Я ведь тоже некоторым образом причастен к горному делу.

– Знаю. – Голос у хранителя был вечно простуженным, сиплым, как у зека. – Тоже справки навел... Чего не провести? Проведу, пошли.

– Я заплачу, отдельно.

– Конечно заплатишь, – пробурчал он, не оборачиваясь. – У меня все расплачиваются. Только кто чем может.

Приковылял к стенду на стене, оборудованному, пожалуй, в конце позапрошлого, девятнадцатого века, – это когда в карту врезают обыкновенные цветные лампочки и демонстрируют информацию, поочередно их включая.

Выключатели у него были обновленными, сталинского, эбонитового образца, и срабатывали после третьего, четвертого щелчка. О месторождениях на территории Кемеровской области хранитель рассказывал с каменно-бесстрастным лицом, и в этом виделось глубокое, внутреннее противление.

Через четверть часа Глеб не выдержал.

– А где у нас золото? – чтобы оживить мрачноватое повествование, весело спросил он. – Простите за расхожее любопытство...

– Под ногами, – мимоходом пробросил старикан.

И почему-то тыкнул указкой в фотографию, где мужики затаривали в мешки самородный, готовый к применению тальк, который просто копали лопатами в карьере.

– Или вот еще! – указал на витые камни. – Колония девонских кораллов. Возраст – четыреста миллионов лет! Люди ходили и запинались...

Потом он все-таки показал на карте, и нечто желтое под стеклом, более похожее на окисленную, невзрачную медь. И спросил с явной издевкой:

– Ты самородное-то видел когда-нибудь? Оно ведь не блестит.

– Видел, – признался Глеб. – Жилы толщиной в палец.

– Ладно, не бреши...

– Хотите, скажу где?

– Не хочу, – буркнул старик.

– Верно, самородное не блестит. Оно разгорается только от слепых человеческих глаз.

– Это ты от кого услышал? – впервые после долгой и хитрой паузы заинтересовался хранитель.

– Воспоминания отрочества, – уклонился он. – Однажды искал золото. И вместо него нарубил пирита в заброшенной штольне...

– Вот это похоже на правду...

– Да, всегда трудно расставаться с иллюзиями...

– Трудно, – просипел хранитель. – Надеюсь, ты это понимаешь сейчас лучше всех.

– И я вас понимаю, Юрий Васильевич. Иначе бы не приехал...

– Но переживешь ли?

– Что?

– Расставание с иллюзиями. – Голос был навечно простужен и потому бесстрастен. – Золото, оно всегда обманчиво. Старые люди так его и называют – разь. Говорят, потому что разит наповал, как солнечный удар. Человек чумной делается... Пойдем, уголек покажу, который твой батя добывал. И за него голову сложил, как на фронте.

Он и правда навел справки: в свете новых и нередких современных аварий та старая давно была забыта...

– Между прочим, и мой брат, Никита, – заметил Глеб. – В одной смене были...

– Никита? – со странной, зековской ухмылкой переспросил старикан. – Это как сказать...

Балащук насторожился:

– Не понял...

– Что ты не понял? Чем дед бабку донял?

– Шутки не понял.

– Какие уж тут шутки, когда хрен в желудке. – Он включил подсветку стеллажа, где лежали куски угля, и стал греть скрюченные, с утолщенными суставами, руки над лампочкой.

Мерз, что ли, в жаркий летний вечер?..

– Вы оригинальный человек, Юрий Васильевич, – недобро заметил Глеб. – Чувствуется опыт...

– Ничего тебе еще не чувствуется, – сипло выдавил он и совсем уж неприятно, по-зековски, с холодными глазами, рассмеялся: – Где у тебя сегодня пир назначен? На горе Зеленой?

Кажется, он знал слишком много: о том, где Балащук собирался сегодня поужинать – и не по случаю победы над этим стариком, а над своим конкурентомсвояком, было известно узкому кругу приближенных лиц. У Казанцева тоже был бизнес на Зеленой и, разумеется, свои люди, которые немедля ему доложат, что Глеб заказал ужин, а значит, вечером поднимется на гору.

И это будет ему сигналом, кто сегодня наверху...

– Ну, допустим, на Зеленой, – настороженно и потому жестко произнес он. – И что?

– Да ничего, – просто пробубнил старик. – Тянет тебя Мустаг?

Это его любопытство, а более точно угадывание чувств, вызывало смутное беспокойство.

Еще пару лет назад Глеб и не собирался заниматься горнолыжным бизнесом, который был уже плотно обложен и обсижен крупными компаниями. Кататься с горок он не любил и конкуренция со свояком тут была ни при чем. Просто как-то раз приехал летом, поднялся на Зеленую, посмотрел вокруг – и дух захватило.

А Лешуков, как ангел, шепчет на ухо:

– Почему нашей компании здесь нет, Глеб Николаевич? Казанцев третью трассу расчищает, пятую гостиницу строит. Все свои грязные бабки отмыл...

Балащук кое-как втиснулся в новое дело, построил небольшую гостиницу в поселке Шерегеш, у подошвы горы, потом поставил первый парокресельный подъемник. Сейчас в строительство новой слаломной трассы на Зеленой, которая входила в горную гряду Мустага, он вкладывал огромные средства, а сам смотрел еще выше, и появлялось чувство, будто зря сейчас тратит деньги. Главная вершина – гора Курган, притягивала взор и, вопреки голосу разума пробуждала дерзкие мысли. Он знал, что в одиночку не осилить такой проект, освоить западный склон мечтали многие, в том числе и Казанцев, но там были поля тяжелых курумников, останцы, развалы глыб, о которые можно сломать не только лыжи, но и зубы. И все равно Мустаг странным образом зачаровывал, манил и туманил его практичный рассудок.