Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор. Страница 11

Тедди тоже встал.

— В холле первая дверь налево, — подсказал он. О, Тедди всегда все знает, он везде как дома.

Ощущая на себе взгляд его светлых умных глаз, Гретхен шла через зал намеренно медленно. У нее хорошая осанка — она знала это. У нее тонкая талия, точеная фигура и красивые ноги. Она все это знала и потому шла медленно — пусть Тедди видит и пусть запомнит.

В туалете, взглянув на себя в зеркало, она стерла с губ остатки губной помады. «У меня большой красивый рот, — сказала она своему отражению. — Почему же я, дура, крашусь, как старая галоша?!»

Когда она вышла, Бойлан уже расплатился и стоял у входа в бар, задумчиво глядя на нее.

— Я куплю тебе красное платье, — неожиданно сказал он. — Пронзительно красное. Чтобы подчеркнуть необыкновенный цвет твоего лица и смоль твоих волос. Когда ты будешь входить в ресторан, все мужчины будут падать перед тобой на колени.

Она рассмеялась: красное, ее цвет. Именно так должен вести себя с женщиной настоящий мужчина! Она взяла его под руку, и они пошли к машине.

На улице похолодало, и Бойлан поднял верх «бьюика». В машине было тепло и уютно. Они ехали медленно, рука Бойлана лежала на ее руке.

— А теперь скажи правду: что ты делала на автобусной остановке у пристани? — спросил он.

Гретхен хихикнула.

— Ты как-то нехорошо смеешься.

— А я была там с нехорошей целью, — игриво ответила она.

Какое-то время они ехали молча.

— Я жду, — сказал Тедди.

«А почему бы и нет? — подумала Гретхен. — В этот замечательный день можно говорить обо всем. Они с Тедди выше банальной ханжеской стыдливости». И она начала рассказывать о том, что случилось в госпитале. Сначала неуверенно, запинаясь, затем все свободнее.

— Будь они белыми, я пожаловалась бы полковнику. Но тут… — Тедди понимающе кивнул, но промолчал и только прибавил скорость. — С того дня я ни разу не была в госпитале, — продолжала Гретхен. — Я умоляла отца отпустить меня в Нью-Йорк. Мне была невыносима сама мысль, что я останусь в одном городе с человеком, который предлагал мне такие вещи. Но отец… С ним невозможно спорить. К тому же я не могла объяснить ему истинную причину: он поехал бы в госпиталь и убил бы этих ребят голыми руками. А сегодня… Я вовсе не хотела идти на автовокзал. Ноги сами понесли меня туда помимо моей воли. Я, конечно, и не думала заходить в тот дом. Наверное, мне просто хотелось выяснить, там ли они и действительно ли есть мужчины, которые способны на такое… Конечно, может, я и прошла бы немного через лес. Возможно, даже дошла бы до самого дома. Просто так, из любопытства. Я ведь ничем не рисковала. Если бы они и заметили меня, мне бы ничего не стоило убежать от них… Они на своих искалеченных ногах едва ходят… — Увлеченная своим рассказом, Гретхен сидела, глядя на туфли, и, только когда машина затормозила, с удивлением увидела, что они остановились возле автобусной остановки у той самой посыпанной гравием и ведущей к реке тропинки, где она стояла днем. — Это была просто игра, глупая, жестокая женская игра, — закончила она.

— Ты лжешь, — сказал Бойлан.

— Что? — ошеломленно переспросила она. В машине было ужасно жарко и душно.

— Ты меня слышала, детка. Ты лжешь, — повторил Бойлан. — Это не было игрой. Ты хотела пойти туда и лечь с ними в постель.

— Тедди, — задыхаясь, прошептала Гретхен, — пожалуйста, открой окно. Мне нечем дышать.

Бойлан перегнулся через нее и открыл ей дверь.

— Иди, — сказал он. — Иди, детка. Они еще там. Я уверен, тебе понравится и ты запомнишь это на всю жизнь.

— Тедди, прошу тебя. — Все поплыло у нее перед главами, а его голос то удалялся, то приближался.

— Насчет того, как потом добраться домой, не волнуйся. Я подожду тебя здесь. Мне все равно нечего делать. Ну, иди. Потом все расскажешь. Это будет очень интересно.

— Мне надо выйти, — выдохнула Гретхен. Ей казалось, она вот-вот задохнется. Голова была тяжелой и словно распухшей. С трудом выйдя из машины, она отошла к обочине и согнулась, вся сотрясаясь в приступе рвоты.

Бойлан неподвижно сидел в машине, глядя прямо перед собой. Когда она наконец выпрямилась, он отрывисто сказал:

— Ладно, садись обратно.

Изнуренная и подавленная, Гретхен влезла в машину и прикрыла рот рукой. На лбу у нее выступил холодный пот.

— На, возьми, детка, — уже без враждебности сказал Бойлан, протягивая ей пестрый шелковый носовой платок.

— Спасибо, — прошептала она, вытирая лицо.

— И что же теперь?

— Я хочу домой, — захныкала она.

— В таком состоянии тебе нельзя домой, — сказал он и включил зажигание.

— Куда же ты меня везешь?

— К себе.

Гретхен была слишком измучена, чтобы спорить. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза.

У него дома она долго полоскала рот зубным эликсиром. Потом два часа проспала на его широкой кровати. Когда она проснулась, он овладел ею. Домой он вез ее молча.

В понедельник утром, придя на работу, она увидела на своем столе длинный белый конверт. Ее имя и фамилия были отпечатаны на машинке, а в углу было написано от руки: «Лично». В конверте лежало восемь стодолларовых банкнотов.

3

В классе стояла тишина. Слышалось только поскрипывание перьев. Мисс Лено сидела за столом и читала, изредка поднимая глаза и ощупывая взглядом ряды парт.

Она дала ученикам полчаса на сочинение «Франко-американская дружба».

Рудольф быстро написал необходимые три страницы. Он единственный во всем классе за сочинения и диктанты на французском получал отличные оценки. Хмуря брови — тема казалась ему слишком банальной, — он проверил, нет ли ошибок, затем взглянул на часы. Оставалось еще целых пятнадцать минут.

Он уставился на мисс Лено. Сегодня она особенно хороша, подумалось ему. У нее были длинные серьги, блестящее коричневое платье плотно облегало бедра, а глубокий вырез щедро открывал выпирающую из лифчика грудь. На губах рдела кровью яркая помада. Она подкрашивала губы перед каждым уроком. Ее родственники содержали небольшой французский ресторан в театральном районе Нью-Йорка, и в мисс Лено было гораздо больше от бродвейской дивы, чем от парижанки, но, к счастью, Рудольф не разбирался в таких тонкостях.

От нечего делать он начал рисовать. На листке бумаги появилось лицо мисс Лено. Сходство было несомненным: локоны, обрамляющие с обеих сторон щеки, густые волнистые волосы, разделенные посредине пробором. Серьги, полная мускулистая шея. На мгновение Рудольф заколебался. Дальше начиналась опасная территория. Он снова взглянул на мисс Лено. Она продолжала читать. На уроках мисс Лено не существовало проблемы дисциплины. Она безжалостно наказывала за малейшее нарушение. Поэтому могла спокойно сидеть и читать, лишь изредка посматривая на класс, чтобы удостовериться, что ученики не списывают и не подсказывают друг другу.

Рудольф дал себе волю и погрузился в глубины эротического искусства. Два полукружия очертили обнаженные груди мисс Лено. Пропорции вполне удовлетворили Рудольфа. На рисунке мисс Лено стояла у доски, на три четверти повернувшись к зрителю. В вытянутой руке — мел. Рудольф работал над портретом мисс Лено с увлечением, и каждый новый «опус» доказывал его растущее мастерство. Бедра дались ему без труда. Ноги тоже получились неплохо. Ему хотелось нарисовать ее босиком, но ступни у него никогда как следует не выходили, и он обул ее в туфли на высоких каблуках с ремешками на щиколотках — она обычно носила именно такие. Поскольку он нарисовал ее стоящей у доски, надо было на доске что-нибудь написать. «Je suis folle d'amour»,[1] — вывел он, тщательно копируя почерк мисс Лено.

Он кончал заштриховывать ремешки ее туфель, когда почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Он медленно поднял голову. Мисс Лено пристально смотрела на рисунок. Ее темные глаза с накрашенными ресницами горели яростью. Кусая напомаженные губы, она молча протянула руку. Рудольф так же молча отдал ей листок. Свернув его в трубочку, чтобы никто из ребят не увидел, мисс Лено повернулась на каблуках и направилась к своему столу. За минуту до звонка она громко сказала:

— Джордах!

— Да, мадам. — Он был горд, что его голос не дрогнул.

— После урока подойдете ко мне.

Прозвенел звонок. Рудольф аккуратно сложил книги в портфель, а когда все ученики вышли из класса, подошел к столу мисс Лено.

— Мсье художник, — ледяным тоном судьи произнесла она, пододвигая к нему рисунок, — в вашем шедевре отсутствует одна очень важная деталь. На ней нет подписи. Общеизвестно, что произведения искусства ценятся больше, если на них стоит подлинная подпись художника.

Рудольф достал авторучку и в нижнем правом углу листа нарочито медленно вывел свою фамилию, делая при этом вид, будто внимательно изучает рисунок. Он не собирался вести себя перед ней как перепуганный ребенок. У любви свои законы. Если он осмелился нарисовать ее нагой, он должен иметь мужество выдержать ее гнев. Подпись он украсил затейливой виньеткой.