Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы Страница 11

Но солдат оказался сильнее, распахнул на мне пальто и сунул руку под свитер. Я сопротивлялась, но это лишь подлило масла в огонь. Происходящее, похоже, забавляло его. Солдат начал целовать меня. От него воняло алкоголем. Внутри все перевернулось, к горлу подступила тошнота… Я отвернулась – и меня вырвало прямо на тротуар.

– Фу! – с отвращением воскликнул он. – Ты просто омерзительна.

Он передернул плечами и поспешно зашагал в другую сторону.

– Вы можете вызывать рвоту по желанию? – уточнила Кэтрин.

– Он не заметил, как я сунула палец в рот. Просто предположила, что это может сработать, – улыбнулась Лена. – Так и случилось.

На протяжении еще пары километров меня трясло как осиновый лист. К счастью, больше я никого не встретила.

Я пришла в деревню, когда только-только начинался рассвет. Пасторальные пейзажи разительно отличались от апокалипсиса, воцарившегося в Хшануве! Поля прорастающей пшеницы, цветущие фруктовые сады, пасущийся скот… Словно стол, уставленный богатствами польской плодородной земли. А всего в нескольких километрах отсюда город опухал с голоду.

Дальше виднелась ферма Тарновских. Я зашагала по тропинке. На дворе клевали зерно цыплята. Это означало, что у них есть яйца, а я была такой голодной! Я постучала, и пани Тарновская чуть приоткрыла дверь.

– Слушаю, – сказала она, с опаской глядя на меня.

– Я Лена, дочь капитана Шейнмана.

– Ох, девочка, входи скорее! – Она огляделась, не видит ли кто.

– За мной никто не шел.

Пани Тарновская окинула меня взглядом. Я не сомневалась, что выгляжу как человек, который за ночь преодолел тридцать километров. Потом она взяла меня за локоть и провела в кухню, где накормила яйцами и бисквитным печеньем. Я никогда ничего вкуснее не ела! Я не видела горячего завтрака с того дня, как забрали мою семью. Я рассказала пани Тарновской, что мне довелось пережить, и спросила, не знает ли она что-нибудь о моей семье.

– Нет, – ответила она. – Я уже месяца два не была в городе. Это слишком опасно. Вилли ездит туда дважды в неделю, отвозит молоко и масло. Он говорит, что еврейские семьи постепенно выселяют. Наверное, с твоими родителями произошло то же самое.

– Мне кажется, я должна пойти к ним.

Пани Тарновская пожала плечами:

– Если хочешь, иди. Но ты только что выбралась из города и, должно быть, устала. Может, примешь теплую ванну, а я пока приготовлю постель? Я обещала твоему отцу присмотреть за тобой, пока война не закончится, а я не из тех, кто нарушает свои обещания. Одному Богу известно, насколько опасно прятать еврейку, поэтому, если ты решительно настроена уйти, я не стану тебя останавливать.

Я лежала в теплой воде и размышляла о том, что известно Господу, а чего Он не знает. Я вспомнила свои религиозные занятия. Принципы нашей веры. Наш Бог всезнающий и всемогущий. Он знает все, что было, и все, что будет. Но если это правда, то почему нацисты вообще населяют землю? Они же подобны скорпионам, гадюкам, клопам, вызывающим чуму! Для меня все эти создания были одинаковыми. У них одна цель – сеять зло и причинять вред. Почему добрый и справедливый Бог позволяет им ходить по земле? И если Бог правит кораблем, неужели Он заснул у руля? Лежа в ванне, я отказывалась от веры. Так требовала логика.

Я попыталась отбросить плохие мысли, думать о более счастливых временах, о мирной жизни до вторжения немцев. О жизни в Хшануве, о жизни моей семьи, о жизни моих друзей. Казалось, вода снимает напряжение с моего тела. Я взглянула на себя. Я похудела и утратила недавно обретенные округлости.

Я беспокоилась о своей семье. Где они? Устроились в другой части Хшанува? Или их куда-то выслали? Кто тот мужчина в кровати Каролины? И где сейчас моя подружка? Я представила, что мы снова все вместе. Вот я сижу за субботним ужином. Слышен смех Милоша. Мама приготовила вкуснейший суп. В доме тепло и светло. Я чувствую радость и любовь…

И тут пани Тарновская тронула меня за плечо.

– Лена! Лена! Ты заснула?

Она протянула мне полотенце и чистую сорочку. Я помогла ей застелить кровать в небольшой кладовке в самом углу коридора, на втором этаже, и спросила:

– А пан Тарновский возит продукты в ту часть города, где живут евреи? Когда он вернется домой, можно у него спросить, не видел ли он мою семью?

Мой вопрос задел ее за живое. Она покачала головой и подчеркнула абсурдность подобного вопроса восклицанием:

– Ха! Возить продукты евреям? Разумеется, нет! Он же не хочет, чтобы его расстреляли! Неужели ты думаешь, что евреям доставляют масло и молоко? Это запрещено! Противозаконно. В наше время евреям повезет, если удастся заполучить краюшку хлеба. А мне, жене фермера? Мне тоже не достается молока и масла. Все отбирают нацисты. Ты же из города пришла, неужели не видишь, что происходит?

Я кивнула.

– Вилли доставляет продукты нескольким оставшимся клиентам. Нацисты отбирают девяносто процентов того, что мы производим. Немцы приезжают в своих крытых брезентом грузовиках и обыскивают ферму, словно лисы курятник. Они ничего не покупают, просто отбирают, а потом еще велят Вилли развезти все продукты им по домам. Дома у меня едва ли найдется кусочек масла. Деточка, немцы отобрали большинство предприятий в Хшануве – лесопилку, угольную шахту, электростанцию, булочную и, разумеется, цех. Если твоя мама еще в городе, скорее всего, она именно там. Работает в Цеху.

– В каком цеху? – спросила я.

– В том самом Цеху. На старой швейной фабрике на Речной улице. Сейчас фабрика стала в три раза больше, а рабочих там в десять раз больше, все шьют форму и шинели для немцев. Все еврейки, которые еще остались в городе, трудятся на этой фабрике за гроши. И поляки тоже там, потому что всем нужна работа. Деньги платят в зависимости от выработки. С тех пор как немцы оккупировали город, у нас появилось много рабочих мест. Немцы хвастались, что они обеспечили полную занятость. Смешно! Вилли говорит, что и мне придется выйти на работу, если он потеряет оставшихся клиентов. Но я не стану гнуть спину на немцев. – Она обвела взглядом кладовую, где постелила мне постель. – Раньше я хранила здесь белье. Кладовка небольшая, но тебе подойдет.

Пани Тарновская слабо улыбнулась. Я понимала, что мое присутствие ее стесняет, но она изо всех сил старается сдерживаться. Что ни говори, но эта грубоватая деревенская женщина приютила меня.

– Иногда они наведываются сюда, нацисты, просто чтобы проверить нас. Хотят убедиться, что мы не прячем масло, и это несмотря на то, что мы отдаем все, что у нас есть. – Она поджала губы и вызывающе подбоченилась. – Иногда они и цыплятами не брезгуют. Если немцы придут и увидят тебя, скажешь им, что ты – Лена Тарновская. Они разницы не заметят.

Я сказала, что благодарна ей, но было предельно ясно, что я не только обуза, но и бомба с часовым механизмом для этой семьи. Я решила, как только представится возможность, двигаться дальше – не стоило настаивать на том, чтобы она выполнила свое обещание.

Проснулась я от оживленного разговора между паном и пани Тарновскими, больше похожим на ссору. Несколько раз прозвучало мое имя. Когда я вошла в кухню, они вздрогнули.

– Какие они были, Лена, – спросила Кэтрин, – эти Тарновские?

– Пани Тарновская была крепкой женщиной. Здоровая деревенская баба. Вся жизнь под солнцем и ветром – кожа загрубела и потрескалась. Темные с сединой волосы всегда аккуратно причесаны и частенько украшены цветным бантиком. Она носила домашние мешковатые платья. Пан Тарновский походил на медведя. Широкоплечий, с крупными руками, очень высокий. Ни бороды, ни усов, всегда тщательно выбрит. Они были прекрасной парой. Хорошие люди.

Когда я вошла в кухню, они тут же замолчали и предложили мне стакан молока. Такое поведение было немного странным, ведь все мы понимали, что я – главная тема сегодняшних разговоров. Я выпила молоко – свежее, прямо из-под коровы. Ничего нет вкуснее парного молока.

Лена улыбнулась, глаза ее просияли.

– Я до сих пор люблю молоко. Пью каждый день. Но парное молоко – это совершенно другое. Вы когда-нибудь пробовали свежее молоко на ферме?

Кэтрин покачала головой:

– Как будто пьешь мороженое, только вкуснее. Когда-нибудь попробуйте. Для беременных женщин это очень полезно. – Она кивнула в подтверждение своих слов.

Кэтрин покраснела:

– Как вы догадались, что я беременна?

Лена улыбнулась и пожала плечами:

– Для этого не нужно ничего говорить.

Кэтрин взглянула на свой живот.

Лена засмеялась:

– Не там. Это написано у вас на лице. И на лице вашего мужа.

Кэтрин удивленно вскинула брови:

– Откуда…

– Бабушка всегда говорила, что в нас течет цыганская кровь. – Лена вновь засмеялась.

– Я буду очень признательна, если вы не…

Лена подняла вверх указательный палец:

– Даю слово.

И она продолжила свой рассказ.

– Не считайте меня неблагодарной, – сказала я Тарновским, сидя за столом, – но, наверное, для всех будет лучше, если я вернусь в город. Думаю, мне нужно найти семью. Я уверена, что они там, где и остальные евреи.