Габриэль Маркес - Хроника объявленной смерти Страница 11

Когда мы спустились с холма, мой брат пригласил нас позавтракать жареной рыбой в лавке на рынке, но Сантьяго Насар возразил: ему хотелось часок поспать до приезда епископа. Он ушел с Кристо Бедойей по берегу реки, обходя в старом порту хижины бедняков, где уже зажигались огни; перед тем как завернуть за угол, он взмахнул рукой в знак прощания. Мы видели его в последний раз.

Кристо Бедойя, с которым он договорился встретиться позднее в порту, попрощался с ним у задней двери его дома. Как обычно, учуяв его приход, залаяли собаки, но Сантьяго Насар успокоил их в темноте звяканьем ключей. Виктория Гусман следила за кофейником на плите, когда он прошел через кухню внутрь дома.

— Эй, хозяин, — позвала она его, — скоро закипит кофе.

Сантьяго Насар ответил, что выпьет кофе позднее, и попросил передать Дивине Флор, чтобы та его разбудила в половине шестого и принесла ему чистую одежду, такую же, какая была на нем. Минуту спустя после того, как он поднялся в спальню, Виктория Гусман получила послание Клотильде Арменты, отправленное с нищенкой. В 5.30 утра она исполнила приказ — разбудила, но отправила не Дивину Флор, а поднялась сама в его спальню с полотняным костюмом в руках: Виктория Гусман всякий раз охраняла дочь от когтей хозяина.

Мария Алехандрина Сервантес оставила засов на двери открытым. Я простился с братом, пересек коридор, где среди вазонов с тюльпанами спали, сгрудившись, коты, принадлежащие мулаткам, и без стука вошел в спальню. Лампы были погашены, но сразу же, переступив порог, я ощутил теплый запах женщины и в темноте разглядел глаза бодрствующей пумы, а потом я уже ничего не помнил, пока не зазвонили колокола.

Направляясь домой, мой брат зашел в лавку Клотильде Арменты купить сигареты. Он столько уже выпил, что его воспоминания о той встрече были очень смутными, но никогда он не мог забыть убийственного глотка, предложенного ему Педро Викарио. «То была чистейшая взрывчатка», — сказал мне он. Пабло Викарио, начинавший дремать, услышав, что вошел мой брат, вскочил и показал ему нож.

— Сейчас пойдем убивать Сантьяго Насара, — сказал он ему.

Мой брат этого не помнил. «Но если бы я и помнил, то не поверил бы этому, — повторял он мне зачастую. — Какому дьяволу могло прийти в голову, что близнецы собираются кого-то убивать, да еще резаками для свиней!» Викарио спросил брата, где находился Сантьяго Насар, поскольку их видели вместе, и он опять-таки не запомнил, что им ответил. Но Клотильде Армента и близнецы Викарио так удивились, услышав его ответ, что каждый в отдельности заявили об этом — и ответ был внесен в протокол следствия. Согласно их показаниям, мой брат сказал: «Сантьяго Насар мертв». Затем он всех осенил епископским благословением, споткнулся о приступок у двери и, качаясь, вышел. На середине площади брат встретился с падре Амадором. Последний в полном облачении направлялся в порт, за ним следовали служка, звонивший в колокольчик, и несколько помощников, которые несли походный алтарь для отправления мессы епископом. Увидев их, братья Викарио перекрестились.

Клотильде Армента рассказывала мне потом, что после того, как священник прошел мимо ее дома, у братьев исчезли последние надежды. «Я решила, что святой отец не получил моей записки», — сказала она. Однако много лет спустя падре Амадор, удалившийся от мирской суеты в мрачном «Доме здоровья» Калафелля, признался мне, что он все-таки получил записку Клотильде Арменты, получил и другие, более тревожные послания, когда собирался отправиться в порт. «По правде говоря, я не знал, что делать, — сказал он мне. — Первое, о чем я подумал, что все это — дело не мое, а гражданских властей, но потом решил, проходя мимо, сказать кое-что Пласиде Линеро». Однако, пересекая площадь, он начисто забыл обо всем. «Вы должны понять меня, — сказал он мне, — ведь в тот несчастный день прибывал епископ». Когда совершалось преступление, он испытал такое отчаяние и ощутил себя таким недостойным, что ему не пришло в голову ничего иного, как бить в набат будто при пожаре.

Мой брат Луис Энрике вошел в дом через кухонную дверь, которую мать оставляла незапертой, чтобы отец не слышал, когда мы приходили. Перед тем как лечь спать, брат зашел в туалет, где и заснул, сидя на унитазе; позже мой другой брат, Хайме, собираясь идти в школу, обнаружил Луиса Энрике лежащим ничком на каменном полу и распевающим во сне песни. Моя сестра-монахиня, которая не пошла встречать епископа, поскольку была с похмелья, не смогла разбудить брата. «Пробило пять часов, когда я пошла в туалет», — сказала она мне. Позднее в ванную комнату, прежде чем отправиться в порт, вошла, чтобы принять душ, моя другая сестра, Маргот, и ей удалось с большим трудом перетащить Луиса Энрике в спальню. В глубоком сне он услышал, так и не проснувшись окончательно, первые гудки парохода епископа. Потом он опять уснул, сломленный выпивкой, и спал до тех пор, пока сестра-монахиня не вбежала в спальню, пытаясь на ходу натянуть одеяние, и не разбудила его безумным криком:

— Убили Сантьяго Насара!

Увечья, нанесенные ножами, были как бы началом безжалостного вскрытия, которое вынужден был произвести падре Кармен Амадор ввиду отсутствия доктора Дионисио Игуарана. «Казалось, будто мы его опять убиваем после того, как он уже скончался, — сказал мне бывший священник в своем уединении в Калафелле. — Но таков был приказ алькальда, а приказы этого варвара, какими бы глупыми они ни были, приходилось выполнять». Это было не совсем справедливо. В суматохе того нелепого понедельника полковник Апонте успел связаться по телефону с губернатором провинции, и последний уполномочил его произвести предварительное расследование до того, как будет направлен следователь. В прошлом алькальд был армейским офицером, опыта в вопросах юриспруденции у него не имелось, и он был слишком самонадеян, чтобы обращаться с вопросами к кому-либо, кто мог знать, с чего надо начинать. Первое, что беспокоило алькальда, — это вскрытие тела. Кристо Бедойя, в то время студент медицины, добился отвода, ссылаясь на то, что Сантьяго Насар был его ближайшим другом. Алькальд считал, что труп может находиться в замороженном состоянии до возвращения доктора Дионисио Игуарана, однако ему не удалось найти морозильник размером в человеческий рост, а единственный подходящий — на рынке — вышел из строя. Тело было выставлено для прощания посередине зала; оно лежало на узкой железной кровати, пока изготовляли богатый гроб. Из спален и даже из соседних домов сюда были перенесены вентиляторы, но желающих взглянуть на покойника было так много, что пришлось сдвинуть мебель, снять клетки с птицами, унести вазоны с папоротниками, и даже после этого духота стояла невыносимая. Собаки, взбудораженные запахом смерти, увеличивали смятение. Они выли не переставая с той минуты, когда я вошел в дом, а как раз в этот момент Сантьяго Насар еще агонизировал на кухне, здесь же в крик рыдала Дивина Флор, которая отгоняла собак дверным засовом.

— Помоги мне! — крикнула она. — Они хотят выжрать у него кишки!

Мы заперли собак на замок в стойле. Позднее Пласида Линеро приказала отвести собак подальше, пока не закончатся похороны. Однако в полдень — никто не знает, как это произошло, — они сбежали и словно обезумевшие ворвались в дом. Пласида Линеро в единственный раз потеряла самообладание.

— Проклятые псы! — закричала она. — Прикончите их!

Приказание было исполнено немедленно, и дом вновь погрузился в тишину. До того не было опасений за состояние тела. Лицо осталось нетронутым, и на нем сохранилось то же выражение, которое было, когда Сантьяго Насар пел; Кристо Бедойя втиснул внутренности на положенные им места и перевязал тело полотняной лентой. Однако к вечеру из ран начала течь жидкость янтарного цвета, привлекавшая мух, вокруг рта появилось лиловое пятно, медленно, словно тень от облака на воде, расползавшееся до корней волос. Всегда доброжелательное выражение вдруг изменилось на враждебное, и мать прикрыла лицо платком. Тогда полковник Апонте понял, что ждать более невозможно, и приказал падре Амадору произвести вскрытие.

«Хуже будет, если через неделю его придется выкапывать», — сказал он. В свое время священник изучал медицину, и в частности хирургию, в Саламанке, однако, не защитив диплом, перешел в духовную семинарию, так что даже алькальд понимал, что производимое падре Амадором вскрытие юридической силы не имеет. Тем не менее он потребовал выполнить свое приказание.

То была бойня, и происходила она в помещении местной школы; на вскрытии помогал аптекарь, который вел записи, и студент медицины — первокурсник, находившийся здесь на каникулах. В их распоряжении имелось всего несколько инструментов, применяемых при малой хирургии, кроме того, были использованы орудия для различных ремесел. Но если не обращать внимания на увечья, вновь нанесенные телу, то отчет падре Амадора о вскрытии выглядел нормальным, и следователь присовокупил его к протоколу как полезный документ.