Умберто Эко - Таинственное пламя царицы Лоаны Страница 11

Превосходные конволюты старой закалки. У некоторых корешки слепые, без названий. Я вытащил наудачу один том. Распахнул — где фронтиспис с названием? — не обнаружил. (Следовательно, инкунабула. Переплет оригинальный шестнадцатого века из чепрака свиноматки с холодным тиснением.) Я поводил ладонями по крышкам. Тактильная услада. (Незначительное кругление рантов.) Я пощупал бумагу, проверяя, хрустит ли, сообразно рассказу Джанни. Бумага хрустела. (Текстовой блок воздушен и свеж. Легкие маргинальные потеки на последней тетради, текст не тронут. Экземпляр высококлассный.) Я обратился к колофону и выговорил по слогам: «Venetiis mense Seplembri…»[111]

Венеция, сентябрь тысяча четыреста девяносто седьмого. Но могло бы быть даже…

На первом листе значилось: «Iamblichus de mysteriis Aegyptiorum».[112]

— Это первое издание Фичинова перевода Ямвлиха, так ведь?

— Совершенно верно… monsieur Bodoni. Вы узнали издание?

— Абсолютно ничего я не узнал, я все буду выучивать наново, Сибилла. Просто я теоретически знаю, что первый Ямвлих в переводе Фичино был датирован тысяча четыреста девяносто седьмым годом.

— Прошу прощения, я еще к этому не привыкла. Вы были в таком восторге, когда к нам пришла эта книга. Действительно, замечательный экземпляр. Вы решили не продавать его, раз уж это такая редкость, и дожидаться, пока аналогичный не засветится или на аукционе, или в американских каталогах, тем самым поднимется планка цен, и тут мы вставим наш замечательный экземпляр в каталог.

— Так у меня есть и бизнес-жилка!

— Полагаю, что преобладало все-таки нежелание расставаться с этой прелестью ну хотя бы пару месяцев. Но поскольку с Ортелиусом,[113] наоборот, вы решили наконец распроститься, то могу вас обрадовать.

— С Ортелиусом? То есть…

— Издание 1606 года, сто шестьдесят шесть раскрашенных листов и указатель. В переплете семнадцатого века. Вы были счастливы, завладев этим экземпляром почти за бесценок, — он был в составе купленной на корню библиотеки покойного командора Гамби. И вы решили поставить его в каталог. Наконец-то. И в те недели, как вы… ну когда вам тут нездоровилось… я сумела продать этот лот одному клиенту, совершенно новому, он, я думаю, не библиофил, он из тех, кто покупает просто для вложения денег.

— Что продался экземпляр — отлично, а что в такие глупые руки — жалко… За сколько?

Она как будто боялась называть цифру, взяла в руки картонку и просто мне показала.

— Причем у нас сказано в каталоге «цена по договоренности», мы собирались торговаться. Я ему назвала верхний уровень, он даже о скидке не заводил речи, выписал чек и был таков. С колес, как говорят в подобных случаях.

— Ничего себе цифры теперь у нас. — Я действительно не догадывался о столь цветущем состоянии рынка. — Что тут сказать, Сибилла, чистая работа. А нам во сколько книга обошлась?

— Да в общем-то, можно сказать, в нисколько. Продавая прочие трофеи библиотеки командора, мы понемногу возвращаем все вложенные деньги. Оплата уже на нашем банковском счету. Поскольку в каталоге цена не была проставлена, полагаю, что после некоторых корректировок господина Лаивелли мы в результате сможем действительно быть более чем довольны.

— Я что, из тех, кто уклоняется от налогов?

— Нисколько, monsieur Bodoni, вы поступаете точно так же, как все, обычно выплачивается требуемое, но когда конъюнктура особо благоприятная, имеет смысл, так сказать, чуть помочь самому себе. Вы образцовый налогоплательщик на девяносто пять процентов.

— После этого нового казуса превращусь в образцового на пятьдесят. А я помню, меня учили, что налоги следует выплачивать в полном объеме.

Это прозвучало как-то унизительно для нее. Я отечески умягчил тон.

— Но вы не думайте об этих вещах, я сам переговорю с Лаивелли.

Вот как, отечески? И я завершил свою речь даже несколько раздраженно. — А теперь позвольте мне сосредоточиться на книгах.

Она ушла и села за компьютер, не отвечая ни слова.

Я листал книги: «Божественная комедия» типографии Бернардино Бенали, отпечатанная в 1491 году «Физиогномика» Скотта 1477 года, «Четверокнижие» Птолемея 1484 года, календарь Региомонтана (1482). Но и последующие века не оставались неприсмотренными, вот замечательное первое издание «Нового театра машин и зданий» Витторио Зонка и совершенно обворожительная «Механика» Рамелли… Я знал все эти книги по описаниям, любой приличный букинист знает наизусть основные каталоги. Но я не ведал, что владею этими сокровищами.

О-о, вот как? О, по-отечески? Снимая с полки книги, ставя их на место, я думал о Сибилле. Друг Джанни на что-то намекал, на что-то игривое. Паола откладывала тему Сибиллы до последней возможности. А наконец коснувшись этой темы, высказывалась почти что с сарказмом, даром что спокойным голосом: Сибилла-де хороша собой, и даже слишком… у вас двоих с Сибиллой-де такие игры… Как будто ничего не сказано, но четко прочитывается подтекст: речь идет о каком-то, что называется, тихом омуте.

Возможно ли, что у меня и Сибиллы роман? Неуверенный полуподросток… В Италию из Восточной Европы… Ей нужно все, ей интересно все. И вот она встречает человека… Коллегу, старше и опытней ее… кстати, когда она приехала, мне все же было на четыре года меньше… коллега этот умеет объяснить ей многое. Она всему обучается. И впитывает каждое слово. И восхищается. В ней он находит идеальную ученицу, обворожительную, умную, с этим полузадыхательным oui oui oui, они работают вместе, они всегда вместе, каждый день, вдвоем в кабинете-библиотеке, они союзники в малых и больших сражениях, у них совместные победы, однажды они наталкиваются друг на друга в дверном проеме. И завертелось… Нет, что ты, в моем возрасте, девочка, сумасшествие, найди себе мальчика, не думай обо мне, забудь все. А она: да что ты говоришь, я не знала, что бывают на свете такие чувства, Ямбо. Выходит пересказ банальной мелодрамы? Отлично, мелодрама. О, Ямбо, это, конечно, любовь, это такая любовь, что… но я не могу смотреть в глаза твоей жене. Она замечательная. И у тебя две дочери. И у тебя внуки… Мерси за напоминание, что от меня воняет падалью. Не говори так, Ямбо, ты самый… самый мужской мужчина из всех, какие есть на свете. Мальчишки моего возраста — даже сравнивать их смешно с тобою… И все-таки я должна устраниться. Постой, мы же можем оставаться просто друзьями. Прошу. Будем видеться каждый день. Боже мой, как же ты можешь не понимать — именно каждый день если будем видеться, то друзьями мы не останемся никак… Сибилла, не говори так, постой, надо лучше обдумать положение. В конце концов Сибилла не выходит на работу, я звоню, что собрался кончать с собой, она уговаривает меня не вести себя по-детски, и tout passe,[114] и в конце концов сама приходит и остается, поскольку у нее не хватило сил это выдержать… Так тянется все четыре года, до настоящего дня… А может быть, в настоящий день — уже и не тянется?

Я помню, разумеется, все шаблоны, но, опасаюсь, не сумею смонтировать их верным способом. Может, подобные сюжеты достойны, и грандиозны, и истинны, именно поскольку в них, в сюжеты, заложены донельзя банальные шаблоны, сцепленные — не расцепишь? И ты тоже закладываешься в подобный шаблон изнутри, и все становится — как будто бы первозданно, свежо, и после этого не стыдишься банальности?

Верна ли моя реконструкция? У меня, казалось, не было никаких желаний. Но как только я увидел ее, я мигом понял, что такое желание. И ведь я видел ее столь недолго. Ну а если видеть регулярно? Постоянно? Она будет постоянно скользить рядом, шествуя как по водам? Я, конечно, просто фантазирую, куда мне, с моей болезнью, в моем состоянии… Да и перед Паолой… Это надо быть последней сволочью. Нет, Сибилла для меня как святая дева. Ни единым помыслом. Замечательно. Ни единым. Ну, а сама Сибилла — что?

А она, если все правда, в самом запале, в волнении, может, она-то уже готовилась встретить меня на «ты» и по имени, слава богу — французский язык допускает обращение «вы» даже между любовниками, она-то, может, хотела броситься мне на шею, намучилась как за эти недели! И тут я являюсь, явился не запылился, как поживаете, mademoiselle Sibilla, теперь предпочту сосредоточиться на книгах, спасибо, вы очень любезны. Она, естественно, никогда не сможет рассказать мне правду. Ну и прекрасно. Так спокойней для всех. Пусть теперь найдет себе молодого человека.

Ну а я? А что я. У меня не все дома. Это далее написано в истории болезни. С чего я зациклился на неправдоподобной сказке? Такая красотка в секретарях, конечно, Паола разыгрывает обеспокоенную жену, это в порядке вещей между супругами-союзниками. Теперь насчет Джанни. Джанни назвал Сибиллу «прекрасной». Ну ясно. Это он-то сам и потерял из-за девчонки голову! Таскается к нам что ни день, пишет налоговые бумажки, щупает хрусткие страницы, а сам изнывает и тает от ее вида. Вот этот-то Джанни и есть герой-любовник, а я вообще сбоку припеку. Хотя, между прочим, мы в одном возрасте, что означает — Джанни воняет падалью ровно как я. Тогда с какой же стати этот Джанни уводит, и даже уже увел, мою любимую девушку? Как? Я опять за то же самое? Любимую девушку?