Ирина Потанина - Неразгаданная Страница 11

— Да что ты знаешь о нашей семье?!

— Ах, уже нашей? — Мама закрыла за собой дверь, заходя вслед за огрызающейся Ритой в ее комнату, — а мы тебе никто, да? Мы тебя выкормили, вырастили, а ты теперь об этих свиньях будешь говорить “моя семья”, да?

— Мама, прекрати!!!

— Нет, я не прекращу! Я, наверное, в твоих глазах такая ужасная, да? Лишила девочку отца, теперь наговаривает на его родственников. Да скоты они все! Дед твой особенно. Когда нам с Сереженькой, который и поговорить-то человечески со своими родственничками не считал нужным, жить было негде, никто и не пошевельнулся. Баба Лара решила помочь, так он — дед твой — еще долго не хотел из этой квартиры выписываться, я к нему скандалить ходила. Он знаешь, что говорил: “Ирочка, поймите, не для Вас мой сын, он долго здесь не выдержит, он уедет. А как же я могу квартиру оставлять не на него-то, а?” Представляешь, он мне в глаза такое говорил… А я хоть и гордая, но понимаю — нельзя с этим стариком ссориться, у каждого свои бзики, он ведь отец Сереженьки, нельзя с ним ссориться…

Информацию про квартиру Рита пропустила мимо ушей. Ей любопытнее было другое…

— Но ведь дед Олег оказался прав. Отец не выдержал.

— Кто не выдержал? Да это я не выдержала! Пьянки его постоянные, нервотрепки. Я тебя всегда от этого пыталась оградить. Все что угодно — к подружке ночевать, в комнату этого кретина не пускать, лишь бы Риточка не увидела пьяного папу. Ты ничего не видела, вот он для тебя и есть вечно светлый и добрый папочка, который стихи пишет и прозу всякую, гадкую, между прочим. Да нет, я не пытаюсь его осуждать, я тебе просто факты рассказываю. Я понимаешь ли жила, как будто с двумя разными людьми. Один нормальный, внимательный, ласковый, умный, а другой — слабохарактерный и мерзкий, мерзее мужика в жизни не видела. Во второе он превращался как только выпивал хоть рюмочку. Он, конечно, не виноват, что так происходило, он, можно сказать, болен…Только, когда всего уже насмотришься, когда по трое суток его ищешь, и больницы и морги обзваниваешь, а потом находишь его у одного из друзей… Пьяного, в луже блевотины, посреди жутко воняющей мочой комнаты… А ты не обращаешь внимание, пусть выкричится, лишь бы не уронить, до постели дотащить, а там проспится… Тогда становится всё равно — болезнь это или не болезнь. Жалость уходит, остается желание избавиться…

— Мама, это ведь не правда, мой отец не алкоголик? — Рита закрыв рукой больную сторону лица испуганно, но пристально следила за с трудом сдерживающей слезы матерью, которая сидела неестественно прямо и глядела куда-то в даль.

— Знаешь сколько раз я его вытаскивала из каких-нибудь передряг? То от милиции отмажу, то откуплюсь, чтоб начальство его с работы за прогулы не поперло… А то, помню, пришел как-то — его тогда уже два дня не было. Я к тому времени уже привыкла к его отсутствиям… Не искала, не бегала, напивалась успокоительного, отключала телефон, чтоб звонка не ждать, оставляла дверь открытой, чтоб если что, мог свободно войти в квартиру, а сама пыталась заснуть. Ой, как я тогда перепугалась. Пришел на четвертые сутки весь в крови, а сам целый. А откуда я знаю, может, убил он кого? А сам ничего не помнит. Глаза бегают, изо рта воняет. А как проспится, так нормальный человек. Даже приятный, милый, всем нравится…

— Не рассказывай мне этого…

— Нет уж, слушай. Ты спросишь, почему я терпела все это? Так любила я его, безумно любила. Больше, чем саму себя. Я даже не собой была, а им… А однажды он пришел, вроде бы ничего, не сильно пьян и плакать начал, на колени встал и чего-то просит, просит. Выясняется, что одна моя подруга, ты не знаешь ее к счастью, от него беременна, а он меня умоляет уговорить ее сделать аборт. Он ее не любит, связался просто, чтоб отвлечься, чтоб развеяться среди серых буден, развеяться не удалось, но вот ведь, от этого, оказывается, дети бывают. Не могла я этого простить. Я терпела все так долго, потому что верила — нас с ним великое чувство связывает, и нельзя такое убивать, никак нельзя. А он вот так низко подло предал… Не могла я с ним. Выгнала. Хотя любила безумно.

— А он что, молча ушел? К той женщине ушел?

— Он сам понимал, что портит нам с тобой жизнь… Ему стыдно было дальше с нами оставаться. Да и вообще, не мог он здесь. Ему нужна светская жизнь, чтоб дамам ручки поцеловать, перед мужиками успехами похвастаться, а жить, как здесь — не по нем это, семья, спокойствие — не для него… Он сразу же, как я его прогнала, отсюда уехал, я так думаю, что сейчас он уже где-нибудь глубоко за границей. Спустя где-то годик после развода он звонил, просил чтоб я оформила документа на отказ от алиментов. Я ему всё оформила. Выяснилось, что это все, что его интересует. Он ведь даже с днем рождения тебя ни разу не поздравил…

Рита грустно подумала, что мама права.

— Но ведь дед Олег не виноват, что…

— Конечно, не он ведь сына воспитывал! Вообще никто этого сына не воспитывал, вот и вырос этакий мерзавец со слабой душонкой и вечными поисками прекрасного. А дед твой эгоист, каких свет не видывал. Он, если ему придется чем-либо своим пожертвовать ради кого-то, повесится из-за отступления от собственных правил. У них в семье правило такое — никогда друг другу не помогать. Кто чего-то добился — молодец, выиграл. А кто в дерьме по уши, так — ха-ха-ха — допрыгался. И ни о какой взаимопомощи, ни о какой поддержке речи не идёт. А меня он как презирал, этот твой дед Олег. Сам клянется, что он интеллигенция, культурный человек, а слушать собеседника ни хрена не умеет. Твой папаша мне так и говорил: “Не поведу я тебя в гости к своему отцу, неловко тебе там будет, не любят там, таких как ты. И сам не пойду, слишком скучно мне в этих стенах..” Знаешь, как мне не по себе от таких слов становилось. Я себя гадкой какой-то ощущала, раз настолько ужасна, что даже к своему отцу меня любимый повести не может. Но потом я все поняла, каждому из них наплевать на всех окружающих. Они живут только для себя и никого, кроме собственной персоны, людьми не считают. Потому, кого им не приведи, они ему не возрадуются. И к кому не придут — у всех им скучно станет.

— А ведь я просила деда Олега, чтоб он меня к себе забрал… Неужели, правда, что он эгоист. Ведь отказал же мне… — Рита разговаривала почти сама с собой, но мать разобрала фразу.

— Да слушай его меньше! Он еще и врет на каждом шагу. А отказал он тебе правильно — одно дело в куклы играть с девочкой-дурочкой, а совсем другое заботу о ней на себя возложить, и одеть, и накормить и проследить, чтоб из-за своей дури, которая в этой вот башке сидит, ребенок не попал в неприятности. Кроме Валентина, по-моему, вообще ни один мужчина не способен взять на себя такие проблемы.

— У твоего Валентина просто болезненно обостренная потребность в подопечных, которых можно подрессировать, как тигров в цирке.

Рита огрызнулась, хотя в мыслях никак не могла избавиться от ощущения, что в чем-то мама права. Рита созрела для того, чтоб придумать новые методы борьбы с родителями. Очень долго она анализировала все, рассказанное мамой… Как ни странно, ей Рита верила. Дед Олег действительно был ужасно высокомерен и эгоистичен, но это ничуть не умаляло его умственных способностей, умения научить и обогреть. Рита любила его такого, каков он был. Отец теперь представлялся Рите существом очень необычным. Она представляла его в каком-нибудь американском баре, грустно сидящего в углу, девочке виделось, как ожесточенно грызет он кончик карандаша, пытаясь написать какое-нибудь новое стихотворенье, а в глазах его блуждают несознательные огоньки пьяного отчаянья. И Рите становилось его жаль, и она подходила к нему, брала за руку, рассказывала, кто такая помогала ему бросить пить. А потом они вместе, заработав кучу денег, стали известными писателями.

Фантазии об отце прервала мама, громко оповестившая:

— Скоро войдет Валентин, вижу его в окно, срочно найди себе какое-нибудь дело, или ложись, изображая очень больную, чего ты сидишь, как истукан.

Рита знала, что Валик не любил безделья. Она прогоняла мысленные картины и принималась за подготовку к экзаменам, так, ради шутки. Рита решила отыграться на своем синяке. Раз Валентин так встревожен этой травмой, можно будет убедить его, что он совсем не прав, и что на репетиции она должна ходить обязательно. Тем более, что однозначно пропуская первый концерт, ввиду отсутствия внешнего вида, как такового, Рита надеялась, что где-то через пару недель, жуткая опухоль с лица тогда уже сойдет, да и синяки будут уже не сильно видны, состоится следующее выступление. Теперь девочке надо было каким-то образом обострить чувство вины отчима. Но не тут-то было.

— Ритуль, — мама выглядела очень испуганно, — мне надо с тобой серьезно поговорить, очень серьезно… Послушай меня, от принятого тобою сейчас решения зависит очень многое. Понимаешь, Валентину очень тяжело. Он ведь любит тебя, как родную. Он ведь все делает для нашего с тобой благополучия… Ему больно, когда ты называешь отцом человека, который для тебя и пальцем не пошевелил. А деда, который просто играется с твоей психикой, ему ведь очень нравится, когда ты бредишь его идеями и концертами… ты называешь родным человеком. Для Валентина это невыносимо.