Алан Лайтман - Сны Эйнштейна Страница 11

5 июня 1905 г

В этом мире время является зримой величиной. Как, глядя вдаль, видишь дома, /деревья, горные пики меты пространства, так, глядя в другую сторону, видишь рождения, браки, смерти меры времени, теряющегося в дымке отдаленного будущего. И как можно по выбору оставаться на одном месте или сниматься с него, так же можно перемещаться по оси времени. Некоторые боятся далеко уходить от обжитого времени. Они держатся одного временного местонахождения, жмутся к какому-нибудь уже привычному событию. Другие очертя голову устремляются в будущее, не подготовив себя к чехарде налегающих событий.

В маленькой библиотеке цюрихского политехнического института, мирно обсуждая докторскую диссертацию, сидят сам молодой человек и его наставник. За окном декабрь, в белокаменном камине ярко пылает огонь. Молодой человек и его учитель сидят в покойных дубовых креслах у круглого стола, заваленного листами с расчетами. Исследование не из легких. Каждый месяц на протяжении полутора лет молодой человек встречался здесь со своим профессором, просил совета и ободрения, на месяц пропадал с работой, возвращался с новыми вопросами. Профессор всегда предоставлял ответы. Вот и сейчас он объясняет. Пока учитель высказывается, молодой человек засматривается в окно на ель, любопытствуя, как на ней удерживается снег, и гадает, как будет обходиться собственными силами, получив ученую степень. Не сходя с кресла, молодой человек делает нерешительный шажок, на минуту-другую заглядывает в будущее и содрогается от холода и неопределенности. Он дает задний ход. Куда лучше остаться в этом отрезке времени, в тепле камина и расположенного к нему наставника. Куда лучше прекратить свое движение во времени. И молодой человек остается — в этом дне, в этой маленькой библиотеке. Друзья мимоходом заглядывают в окно, видят, что он остается, и уходят в будущее каждый своим шагом.

В доме 27 по Викторияштрассе, это в Берне, лежит в постели молодая женщина. За стеной скандалят родители, она это слышит. Зажав уши, она смотрит на фотографию на столике, где она девочкой присела на берегу, рядом мама и папа. У стены стоит каштанового цвета бюро, на нем фарфоровый умывальный таз. На стенах лупится, идет трещинами голубая краска. В ногах у девушки наполовину собранный открытый чемодан. Она смотрит на фотографию, вглядывается в будущее. Будущее манит ее. Она решается. Так и не собрав вещей, она выбегает из дома, где замешкалась ее жизнь, и прямиком устремляется в будущее. Пролетают год, пять лет, десять, двадцать, и наконец она тормозит. Но она так разбежалась, что остановиться получается только в пятьдесят лет. Она толком даже не разглядела промелькнувших событий. Лысеющий адвокат, от которого она забеременела, потом он ее оставил. Смутный год в университете. Какое-то время квартирка в Лозанне. Подруга во Фрибуре. Редкие наезды к постаревшим родителям. Больничная палата, где умерла мать. Провонявшая чесноком сырая комната в Цюрихе, где умер отец. Письмо от дочери, живущей где-то в Европе.

У женщины перехватывает дыхание. Ей пятьдесят лет. Она лежит в постели, старается припомнить свою жизнь, смотрит на фотографию, где она девочкой присела на берегу, рядом мама и папа.

17 июня 1905 г

В Берне утро, вторник. Толстопалый пекарь на Марктгассе сердито выговаривает женщине, что она не расплатилась за прошлый раз, машет руками, она же втихомолку складывает в сумку сдобные сухари. За порогом булочной ребенок на роликовых коньках, клацая по камням мостовой, спешит за мячом, брошенным из окна. На восточном углу Марктгасссе. на пересечении с Крамгассе, стоят под аркадой, тесно прижавшись друг к другу, мужчина и женщина. С газетами под мышкой мимо проходят двое мужчин. В трехстах метрах к югу над Аре парит птица.

Мир замирает.

Пекарь смолкает на полуслове. Мальчик застывает в шаге, мяч повисает в воздухе. Мужчина и женщина под аркадой застывают в скульптурную группу. Как и двое прохожих, чей разговор обрывается, словно на граммофоне подняли иголку. Птица застывает, повиснув над рекой, как бутафорская.

Через микросекунду мир трогается дальше.

Пекарь продолжает браниться, словно ничего не произошло. Все так же мальчик спешит за мячом. Мужчина и женщина теснее прижимаются друг к другу. Двое прохожих продолжают обсуждать рост цен на мясном рынке. Птица, взмахнув крыльями, завершает круг над Аре.

Идут минуты, и мир снова запинается. Потом срывается вперед. Запинки. Рывки.

Что представляет собой этот мир? В этом мире время не идет сплошняком. В этом мире время прерывисто. Время есть протяженность нервных волокон: издали оно кажется сплошным, вблизи же прерывистым, между волокон есть микроскопические зазоры. Нервное возбуждение действует в одном отрезке времени, натыкается на обрыв, проскакивает пустоту и возобновляет свою работу в следующем отрезке.

Эти разрывы времени настолько крохотны, что одну-единственную секунду надо невероятно увеличить и поделить на тысячу долей, и потом каждую долю поделить на тысячу долек, и только тогда обнаружится выпавшая крохотуля. Разрывы времени настолько крохотны, что они практически незаметны. С каждым новым рывком времени обновленный мир выглядит таким же, как прежде. В точности как прежде стоят и движутся облака, закладывают виражи птицы, протекают разговоры, мысли.

Отрезки времени стыкуются почти идеально, хотя и не совсем. При определенных обстоятельствах развитие событий может чуть сместиться. К примеру, в этот же самый вторник молодой человек и молодая женщина, обоим далеко за двадцать, стоят под уличным фонарем на Гербернгассе, там же, в Берне. Они познакомились месяц назад. Он безумно влюблен в нее, но поскольку он обжегся раньше, когда без всяких объяснений женщина оставила его, сейчас он боится любви. Он должен быть уверен в этой женщине. Он вглядывается в ее лицо, безмолвно выспрашивает о чувствах, ловит малейший знак, караулит слабейшее движение бровью, легчайший румянец, увлажнение глаз.

В действительности и она его любит, но не умеет сказать это. И она просто улыбается ему, не ведая о его страхах. Пока они стоят у столба, время запинается и трогается дальше. Все так же склонены их головы, в том же ритме бьются сердца. Но где-то на самом дне ее сознания смутно обозначилась какая-то мысль. Молодая женщина тянется за этой новой мыслью в подсознание, и отсутствующее выражение зыбит ее улыбку. Нужно очень внимательно вглядываться, чтобы уловить это мимолетное отсутствие, но молодой человек начеку, и он замечает, и для него это знак. Он объявляет молодой женщине, что впредь не может ее видеть, возвращается в свою тесную квартирку на Цойгхаусгассе, решает переехать в Цюрих и работать у дяди в банке. Молодая женщина отлепляется от столба на Гербернгассе и медленно бредет домой, недоумевая, почему молодой человек не полюбил ее.

Интерлюдия

Эйнштейн и Бессо сидят в лодочке, бросив якорь. Бессо жует бутерброд с сыром, Эйнштейн пыхтит трубкой и ладит наживку.

— У тебя получается что-нибудь поймать здесь, посреди реки? — спрашивает Бессо, впервые отправившийся на рыбалку с Эйнштейном.

— Ни разу, — отвечает Эйнштейн.

— Может, отплывем поближе к берегу, к камышам?

— Можно, — говорит Эйнштейн. — Там у меня тоже ничего не ловилось. У тебя в сумке найдется бутерброд?

Бессо передает Эйнштейну бутерброд и пиво. Он чувствует некоторую вину за го, что упросил друга взять его с собой на эту воскресную прогулку. Эйнштейн рассчитывал порыбачить в одиночестве, подумать без помех.

— Ешь, — говорит Бессо. — Всю рыбу не переловишь.

Эйнштейн опускает Бессо на колени наживку и начинает есть. Некоторое время (друзья молчат. Мимо проходит маленький красный ялик, поднимая волну, их лодка ходит ходуном.

Закусив, Эйнштейн и Бессо снимают сиденья и ложатся на дно лодки, подняв лаза к небу. На сегодня Эйнштейн покончил с рыбной ловлей.

На что, по-твоему, похожи облака, Мишель? — спрашивает Эйнштейн. Козел гонится за человеком, а гот хмурится.

— Ты практичный человек, Мишель. — Эйнштейн тоже смотрит на облака. Но мыслях у него время. Он хочет рассказать Бессо свои сны, но не может решиться.

— Я думаю, у тебя получится г теорией времени, — говорит Бессо. — Когда ты выведешь, мы опять пойдем рыбачить и ты объяснишь ее мне. Когда станешь именитым, будешь вспоминать, что первому рассказал ее мне вот в этой лодке. Эйнштейн смеется, и сотрясенные облака ходят взад и вперед.

18 июня 1905 г

Вытекая из собора в центре Рима, цепочка из десяти тысяч человек, подобно стрелке гигантских часов, радиально протягивается к окраине города и уходит дальше. Но это не изгнание терпеливых паломников, а, напротив, приобщение. Они ждут своей очереди ступить в Храм Времени. Они жаждут преклониться перед Великими Часами. Дабы посетить это святилище, они приехали издалека, даже из других стран. Паломники тихо стоят, пока цепочка медленно подтягивается с безукоризненно чистых улиц. Кто-то читает молитвенник. Кто-то держит на руках ребенка. Кто-то ест фиги или пьет воду. И пока они ждут, им нет дела до времени. Они не смотрят на часы, потому что у них нет часов. Они не ждут боя башенных часов, потому что башенных часов нет. И ручные часы, и башенные упразднены, остались только Великие Часы в Храме Времени.