Александр Попов - 54 метра Страница 11

Стоя перед ними в трусах, ботинках, веселых брызгах и с черенком в руках, я, видимо, выглядел нефотогенично и немного угрожающе. Поэтому никто из присутствующих меня бить не собирался. Хоть толпа и перекрывала английскую тираду снизу, крича о насильственном обрыве физического существования путем многократного проникновения половых органов в меня, я мысленно отдалился от них. В моей голове пестрели заголовки мировых изданий и выпуски каналов новостей: «Русские обосрали Америку», «Россия не соблюдают дипломатическую неприкосновенность», «Третья мировая война началась десять минут назад из-за какашек», «Александр Попов объявлен врагом Америки номер один», «Бен Ладен отступает на второй план», «Скандалы, интриги, расследования. Показать все, что скрыто. Последний выпуск перед апокалипсисом», «Тысячи ракет только что стартовали со своих секретных баз и подводных лодок. До встречи с целью пятнадцать минут. А пока звучит расслабляющая музыка»…

От этих мыслей я во все свои тридцать два зуба улыбнулся. Наверное, выглядело это незабываемо жутко, потому что все враз стихли. Посейдон показал на меня указательным пальцем и спросил:

— Может, он ненормальный?

— Наверное, — ответил кто-то из собравшихся…

Примерно через час я сидел у психологов и рассказывал произошедшее. Психологи смеялись и гыкали. Просили, если еще что вдруг интересное случится, обязательно заходить. После этого меня много раз водили к ним, а диагноз «дурак» не подтверждался. Вот так все и было. Скандалы, интриги, расследования…

(О — офицер, Д — Дамбетов, Я — я)

О: Нахимовец Дамбетов!

Д: Я!

О: Что такое Родина?

Д: Ну… леса, поля, озера…

О: Нет! Для вас это — мать. Понятно?

Д: Так точно!

О: Попов! Что смешного? Что ты понял?

Я: Что Родина — мать Дамбетова! Гы!

О: Идиот, Попов! Родина и твоя мать тоже! Понятно!

Я: Так точно!

О: Что именно?

Я: Что мы с Дамбетовым — братья. Гы.

Д: Спать ляжешь, я тебе по башке шваброй как дам…

(И дал).

Глава 10. Немного Джигурдинки в каждом из нас

Зима. Белый снег большими сугробами аккуратно уложен по периметру плаца, на котором проходит построение. Заступающий на следующие сутки наряд получает инструкции от дежурного по училищу. Первый ряд стоит с каменными лицами, как и положено уставом. Улыбка на ширину приклада, как реакция на уставные, несмешные шутки нашего командира Летуна. Вот, например, одна из них. Приходит курсант в столовую поесть, смотрит, а еды мало. Наложил себе полную тарелку, поел и ушел. Приходят второй и третий и поступают точно так же. А когда остальные заходят на обед, то есть уже и нечего. Хи-хи… Камеди-клаб, в общем, у него в голове. Байку расскажет и смеется, словно его изнутри в лобовую кость дятел бьет. А рота ему вторит, как на параде четко, громко и торжественно: «Ха! Ха! Ха!» Для тех, кто не понял — мы стебемся. А все, кто позади первого ряда, занимаются всякой ерундой. Кто переговаривается, рассказывая нормальные анекдоты, тихо прыская в нос смешки, которые от этого по звуку становятся похожими на фырканье лошади. Кто, закрыв глаза, дремлет. Кто, уставившись в точку на спине впереди стоящего товарища, уходит в астрал. Кто с открытым ртом, высунув язык, ловит им большие, на вид мягкие и пушистые снежинки. Монотонный инструктаж подходит, наконец, к концу.

«Юморист» командует: «Равняйсь! — все поворачивают подбородок вправо вверх. — Смирно! — теперь прямо вверх. — Дежурным по училищу заступил капитан третьего ранга… — здесь он начинает тянуть свою фамилию, как при объявлении боксера при выходе на ринг на бой за чемпионский титул, — …Ле-е-е-еет-тун!»

Нечто большое, желтоголовое, в форме пробежало на заднем плане и с криком «Хау мач оф зе фиш!» врезалось в снежную стену, причудливо растопырив ноги. Следом на плацу, не сбавляя темпа, появилась фигурка поменьше с головой, желтой наполовину. В попытке затормозить на раскатанном льду она выставила немного вперед конечности и, крича неопределенное, тоже влетела в стену. Все участники построения молча уставились на них. Те немного побарахтались в снегу и, заметив, что привлекли внимание, убежали, громко смеясь.

Большое желтоголовое — это я. А наполовину ядовито-окрашенный и поменьше в размерах — это КРЮЧА. Авантюрист-холерик небольшого роста с челкой, вечно стоящей под девяносто градусов относительно горизонта бровей, круглыми красными щечками и глазами навыкат. За что носил прозвище сперва Струкоза-Пупсик, а после, когда оказалось, что на украинском языке выражение звучит смешнее — Залупивка-Бэйби. Как нахохлившийся цыпленок, он налетал на обидчика, осыпая шквалом злых шуток, заставлявших всех окружающих смеяться, а потревожившую его персону краснеть и злиться. Потом наступал критический момент, и оппонент с криком «Убью!» кидался на розовощекого малыша с острым, как жало, языком. Но тот со скоростью, близкой к звуковому барьеру, прижав уши, как кот, отбегал на безопасное расстояние и начинал с удвоенной силой кричать обидно-смешные фразы.

Почему мы были желтыми? На самом деле мы хотели белые прически, как у солиста группы «Скутер», популярной в наше время. Поэтому купили упаковку хны — краски для волос, на которой была изображена девушка с пепельно-белыми кудрями, принесли в роту и вечером, перед отбоем, нанесли на небогатый волосяной покров своих голов. Я полностью, а КРЮЧА только челку, но немного увлекся и измазал почти до середины предоставленной природой площади. Прочитали инструкцию и стали ждать получения цвета. Щипало и жгло, но очень хотелось чего-то этакого. Прошло время, указанное на упаковке, но мы решили еще немного потерпеть для достижения лучших результатов. Потерпели и смыли щипавшую головы химию. Из зеркала на нас смотрели два огненно-рыжих чудака. Окрасились во второй раз и снова сели ждать в гладилке.

Само собой исторически сложилось, что гладилка стала культовым местом. Здесь происходило все, что запрещено и интересно. Именно здесь я был обучен курению табачных изделий. Здесь я распивал свою первую бутылку водки. Здесь мы фотографировались полуголыми. А после отправляли вместе со смешными письмами Василию Стрельникову на МТV образцы филейных частей тела. Программу транслировали в субботу утром во время первой пары занятий. Поэтому ярым поклонникам теле-шлака вроде меня приходилось на это время убегать с уроков и прятаться в помещениях с телевизорами, где мы могли тихо радоваться при зачитывании нашего бредового произведения. И сейчас именно в гладилке кто-то набивал себе кельтские узоры на ноге, кто-то прокалывал ухо. А мы сидели с щиплющими головами и ждали. За один час, предоставленный всем до отбоя, через это место прошла вся рота. Фразы, такие как «Слушай, можно возьму немного краски? Эй, я с вами покрашусь? Вам что, жалко?», повторялись сотни раз. Кто-то покрасил себе челку, кто-то сделал полоску на голове, кто-то даже рисунок по трафарету. В целом моя покраска не прошла незаметно… На следующий день командир смог полюбоваться ротой с искусственно осветленными волосами. Глядя на всех окрашенных, Летун заметил самого яркого и, скорее всего, обладателя краски — Попова, то есть меня.

— Почему у вас волосы желтые?!! Чтобы к обеду подстриглись!!!

Я возмущен:

— Ну почему Иванову, от природы рыжему, можно быть апельсинового цвета, а мне нет? И вообще, нигде в уставе и законодательстве не сказано о цвете волос. Следовательно, я ничего не нарушаю. Вот.

Летун побагровел и перешел на крик:

— Что?!! Самый умный?!! Так вот слушайте все! Все, кто покрасился вместе с этим умником! Либо перекрасятся! Либо их подстригут! Подстригу налысо лично. А начну с цыпленка-переростка Попова!

Я внутренне сгорал от несправедливости и уверенности в своей правоте. Зачем покрасил волосы? Во-первых, это протест против военной системы. Во-вторых, эксперимент, который очень хотелось сделать. А поскольку мне еще пятнадцать, то эта подростковая придурь нуждалась в реализации. Я решил, что в тридцать такие эксперименты будут восприняты неправильно и самое оптимальное время — сейчас.

— Итак! — снова заголосил командир. — После обеда весь взвод крашеных пидарасов с самым-самым умником из них, Поповым, пойдет со мной получать белье для нашей роты!!! Понятно?!!

Иванов, который рыжий от природы, возмутился:

— Товарищ командир, я не крашеный, можно не пойти?

Здесь военный офицер преподнесет вам несколько двустиший со столь режущим его ухо словом «МОЖНО». В список сочинений входили высоколитературные эпосы, такие как «МОЖНО Машку за ляжку», «МОЖНО телегу с разбегу», «МОЖНО козу на возу», «МОЖНО мишку за шишку» и так далее, но все они подводили к одному.

— Вы что, Иванов, не знаете, как положено обращаться к военным и старшим по званию?! Где слово «разрешите»?! Иванов, пойдете со всеми! Или вы не часть этого полоумнго коллектива?!