Денис Гуцко - Бета-самец Страница 11

Заметив впереди заправку, Топилин схватил телефон, позвонил Антону.

— Заправиться забыл. Ты меня не жди, езжай. А то не успеешь.

— Давай подожду. Пять минут делов.

— Да не надо. Там, видишь, очередь. Что ты будешь…

Не успеешь в ментовку. Пока туда еще заедешь…

— Так пять минут!

— У меня еще правое колесо спустило. Нужно подкачать. В последнее время что-то подтравливает.

— Ну, смотри.

— К следователю все равно по отдельности. Ты предупреди его.

— Звони, чуть что.

Проехав заправку насквозь, Топилин долго стоял на выезде, глядя на проносящиеся мимо машины.

Перед самым Любореченском позвонил Антон.

— Ты где?

— Подъезжаю. Бензовоз там сливался. Пришлось ждать.

— А я тут следователя жду. Он приходил, но убежал сразу. Сказал, что сегодня только со мной успеет.

— Так мне не надо приезжать?

— Нет. Он тебя завтра ждет. В это же время.

— Хорошо.

— Вообще, знаешь, можно заранее все написать. Как все было. Тут «шапку» впишешь. Чтобы быстрее. Я вот сижу, кропаю. Знал бы, дома все сделал бы, в спокойной обстановке.

— Понял. Учту.

— Слушай, я не знаю, когда вырвусь. А мне эти кровососы из лицея звонят. Я совсем про них забыл. Вчера еще звонили. Я им что-то там обещал сделать. Ну, на прилегающей. Они ждут. Заедешь?

Почему бы не заехать. Принял вправо, к объездной, чтобы не тащиться по пробкам через весь город: к лицею, в котором учились Антоновы дети, удобней добираться по окраине. Так уж сложилось, что самый престижный лицей Любореченска располагался далеко не в центре. И если бы еще за городом, на манер кантри-клуба… Обосновавшийся в здании закрытого лет десять назад детсада, «Экстримум» был втиснут между старых панельных девятиэтажек одного из отдаленных городских районов, Красноармейского, знаменитого своей неистребимой гопотой, в последнее время сплотившейся вокруг местного футбола.

Весь Любореченск выглядел так, будто однажды был сметен потопом и перемешан: новые дома — статные симпатяги — жались к дохлым хрущобам, гостиницы класса «номера от часа» соседствовали с бутиками, на дверях которых отсутствовали ручки: длинноногая богиня, дежурящая возле двери, откроет ее, лишь только на крыльцо ступит человек, достойный войти… Парковки вползали во дворы, гипермаркеты отгораживались заборами от институтских общаг. И все это складывалось в неудобную клочковатую среду, жизнь в которой напоминала детские «классики», растянувшиеся на года и километры: прыжок, разворот, левая нога, правая нога, прыжок, разворот, левая, правая.

В лицее стояла гулкая тишина. Где-то в глубине надсаживалась дрель.

На втором этаже — фотографии лучших учеников. Остановился, отыскал глазами сначала Вову, потом Машу.

Наталья Ильинична, оплывшая женщина лет пятидесяти, с обилием золота на пальцах, приняла его с таким многословным восторгом, что Топилин перепугался: если не поторопить — застрянет надолго. Разводить тары-бары с ней не хотелось.

— Не могли бы мы сразу к делу?

Наталья Ильинична вскочила и повела его во двор.

— Вот, — сказала она, широким жестом обведя спортплощадку. — Спортплощадка. Та самая.

— Что с ней?

— Так Антон Степанович с вами не поделился?

— В общих чертах.

— Вот ее, родимую, и нужно заделать. Замостить. Он обещал еще в ноябре, и все никак.

— Завтра с утра приедет мастер, замерит, — пообещал Топилин. — Послезавтра начнут стелить.

— Ой, было бы здорово. А то мы ждем, ждем. Ждем, ждем. Скоро начало учебного года… и… очень хотелось бы, — она улыбнулась жутковато-счастливой улыбкой.

Это как нужно напрячь лицевые мышцы, чтобы так скомкать лицо?

Занять бы себя работой, мечтал Топилин. Так, чтобы зашиваться, потеть как грузчик, за день несколько сорочек менять. Было ведь так в девяностые, здесь же, в ООО «Плита», когда всё только налаживалось и утрясалось. Теперь это невозможно. Теперь компания функционирует сама по себе, как космический спутник. Один из недавних авралов: Тома забыла приложить к заявке на тендер копии учредительных документов. А все из-за того, что Каменногорский муниципалитет решил пооригинальничать и затребовал описание технологии. Возможно, новый глава не знал, что такое мозаичная плитка и зачем мостить ею весьма условные каменногорские тротуары. Перед тем как запечатать конверт, Тома, по своему обыкновению, посчитала количество отдельных листов и скрепленных стопок. Количество сошлось. Копии учредительных так и остались лежать в сторонке. Каменногорский глава позвонил накануне проведения тендера: «Извините, у вас тут некомплект. Вы подвезете?» Пришлось Топилину ехать в Каменногорск — сто десять километров. С тех пор Антон подтрунивает над Томочкой: «Ты бумажки посчитала?» А Топилин сам кладет документы в конверт перед тем, как отдать Томе на отправку.

Промышленную территорию «Плиты», через которую лежал путь от крытой стоянки к офису, Топилин обычно пересекал не глядя. Но сегодня рассматривал с тихой радостью. Словно знакомое местечко, на которое выбрел после долгих блужданий по лесу. Хоть здесь покой и никаких происшествий. Распахнутые ворота цехов, побеленные вкривь и вкось бордюры, пристройка бассейна с силуэтами разноцветных пловцов (первый директор комбината был заядлым пловцом и пытался спортом одолеть пьянство), даже дылды-гладиолусы, высаженные в две шеренги заботливыми руками немолодых бухгалтерш, — все излучало надежность и покой. Внешний вид бывшего КСМ — комбината строительных материалов, который когда-то был поглощен кооперативом «Плита», остался нетронут с тех самых пор.

Пройдя через приемную в свой кабинет, застал Тамару перед столом, с веером документов, подготовленных к очередному тендеру. На этот раз в Разъезде.

— Здравствуйте.

Положила документы на стол. Рядом конверт.

Частенько обходится без имени-отчества. Не балует. На ней новый пиджачный костюм. Винного цвета. Ее пристрастие к красному неистребимо. Зато от ядреного кумача добрались наконец до оттенков.

Старательно отводит взгляд.

«Узнала, — догадался Топилин. — Стало быть, тихо не получится».

— Здравствуйте, Тамара.

— Кофе?

— Чай с лимоном. Два. Есть разговор.

Решил обсудить с ней сразу. Чтобы не болтала. Хотя, наверное, толку от ее молчания — чуть. Коль скоро слухи поползли, противостоять этому бессмысленно.

— Я без лимона буду. Можно?

Выложила последнюю стопку бумаг на стол, пошла заваривать чай.

Тома — как переходящее красное знамя — досталась им в начале года от обанкротившегося банка «Любореченский торговый». Позвонил человек от Белова, того самого, с которым когда-то неплохо наварились в обменниках, попросил пристроить хорошую девочку. Девочку пристроили. Бывшего секретаря, толковую Таню Бычкову, пришлось уволить. Сам протеже Белова, некто Леонид Филиппов, остро переживая банкротство «Любореченского торгового», уехал залечивать душевную рану в Москву.

С первого дня работы в «Плите» Тамара выглядела потерянной. Тоскующей. Впечатление производила тягостное. Переспрашивала, искала намеков там, где их не было. Названивала Лене по межгороду, перестукивалась с ним в аське, когда у того случалось настроение и время ей отвечать. Топилин ловил на себе ее унылые взгляды, в которых читалось: эх, не тот человек, — и старался лишний раз не выходить в приемную.

В почтовике письмо, пришло на общий адрес — запрос из газеты «Вечерний Любореченск»: а правда ли, что учредитель и руководитель ООО «Плита» сбил насмерть человека?

Что ж, деловые авралы, может, и в прошлом — но забот с проклятым ДТП будет предостаточно. Не хватало еще, чтобы в газетах началась свистопляска.

После армии не сразу пришел к Антону. Поначалу пытался вскарабкаться сам. Схватился за первое, что подвернулось, — начал работать сапожником в кооперативе. Никто из тогдашних его коллег, впрочем, не называл себя сапожником, а свою продукцию — обувью. Клеили кроссовки, звались «затяжщики» — по ключевому действию производимой операции, заключавшейся в натягивании обувного верха на испод смазанной клеем стельки. Плохо обутый и много ходивший постсоветский народ сметал те кроссовки сотнями пар за выходной.

Топилин на всем экономил, копил. Но примерно раз в две недели выбирался в бар «Интуриста», присматривался к тем, кто успел схватить за хвост удачу в многообещающем бедламе, в котором сам он пока довольствовался статусом затяжщика. В «Интуристе» заметил однажды Антона, но не подошел. Подглядывал издали, как размашисто гуляла бойкая блатная компания. Азартно сорили деньгами, смеха ради поглумились над залетными командированными, которые спустились из номеров, чтобы поужинать, но ушли несолоно хлебавши ввиду несовместимости интуристовских цен с командировочным бюджетом.

Судьба лоха, осмеянного и несытого, с которой у него на глазах смирялись миллионы, Топилина не устраивала. Работал на износ. К концу рабочего дня от паров ацетона — смазанный клеем верх нужно было размягчать, разогревая над рефлектором, — голова превращалась в булыжник, глаза переключались в режим «тоннельного» зрения. В какой-то момент Топилин вызвался еще и торговать кроссовками по выходным. Брал под расписку несколько десятков пар, отправлялся автобусом в какую-нибудь областную дыру. Каждый выезд приносил до месячного заработка.