Аля Аль-Асуани - Чикаго Страница 11

— Учись, и тогда все будет нормально, балбес.

Или цинично спросить:

— А что мне делать с твоим спасибо? В каком банке его можно обналичить? Не подскажешь?

Незаслуженно обиженному аспиранту, чтобы скрыть свою обиду, оставалось либо нервно засмеяться, либо сделать каменное лицо, как будто он ничего не слышал, с одной стороны, из-за неловкости, а с другой стороны, из чувства благодарности.

— На сегодня это вся повестка дня. Еще вопросы есть?

— Доктор Данана, — отозвался один бородатый студент, — мясник-палестинец, у которого мы покупали халяльное мясо, к сожалению, закрыл свой магазин и уехал из Чикаго. Вы же знаете, в обычных магазинах продают мясо животных, забитых не по шариату.

Данана прервал его, показав жестом, что проблема решена. Он повернулся, нашел на полке книжного шкафа, стоящего у него за спиной, лист и протянул студенту:

— Возьми, Маамун. Это адреса всех мясников Чикаго, у которых есть халяльное мясо.

Лицо Маамуна просияло, он взял список и пробормотал:

— Да воздаст Вам Аллах за ваше добро, уважаемый.

Как обычно Данана не обратил на благодарность внимания:

— Что-нибудь еще?

Все молчали. Данана потянулся к диктофону, чтобы выключить его. На этом собрание закончилось. Осталось только по традиции раздать студентам газеты. Вдруг неожиданно у Дананы зазвонил мобильный. И как только он ответил, его обычно доброжелательное выражение лица сменилось крайне озабоченным. Закончив разговор, он тут же вскочил и начал спешно собирать вещи.

— Я должен идти. В Чикаго прибыл очень важный человек, и мне необходимо с ним встретиться. Берите газеты и не забудьте захлопнуть дверь и выключить свет.

6

Доктор Мухаммед Салах не ожидал, что в такой час к нему кто-то может зайти.

Они с женой закончили ужинать и открыли бутылку розового вина. Крис присела рядом на диване, прижалась и положила ему голову на грудь. Он с нежностью погладил ее по голове, проведя пальцами по мягким светлым волосам. Она еле слышно издала «ах», значение которого было ему известно. Салах отодвинулся от жены и уткнулся в принесенные с работы бумаги.

— Ты взял работу на дом? — прошептала она с мольбой в голосе.

— Мне нужно просмотреть материал, чтобы завтра объяснить его аспирантам.

Она немного помолчала, со вздохом встала, поцеловала его в щеку и прошептала с любовью:

— Спокойной ночи.

Он прислушивался к шуму шагов по деревянной лестнице, пока они не стихли вдалеке, а когда удостоверился, что дверь спальни захлопнулась, положил бумаги обратно в портфель и налил себе стаканчик. Выпивать ему не хотелось, но и торопиться он не собирался, ждал, пока жена крепко уснет. Вдруг раздался звонок в дверь. Салах удивился и не верил своим ушам, пока не услышал звонок еще раз, более отчетливый и уверенный. Помедлив, он встал и посмотрел на настенные часы — около двенадцати. Он вспомнил, что домофон не работал уже неделю и что он не раз просил Крис вызвать кого-то его починить, но она всегда забывала. В нескольких шагах от двери к нему пришла неприятная мысль: а что если домофон сломали умышленно? В голове начали прокручиваться похожие сюжеты, о которых можно прочитать в колонке происшествий. Грабители вели наблюдение за домом, а перед самым нападением отключали сигнализацию. Обычно дело происходило так: поздно вечером девица самого безобидного вида стучала в дверь с просьбой о помощи, и как только хозяин открывал ей, на него нападали вооруженные люди. Салах тщетно пытался отогнать от себя эту тревожную мысль. Он замедлил шаг, остановился перед шкафчиком, встроенным в стену у двери, и нажал на секретную кнопку. Открылся ящик, из которого он извлек старую «Беретту», купленную в первые дни пребывания в Чикаго. Ему никогда не приходилось пользоваться оружием, но он регулярно проверял его и держал в рабочем состоянии. Когда затрещал барабан, Салах пришел в ужас. Он неслышно подошел к двери. Левой рукой он чувствовал холод металла, палец нащупывал курок. Сейчас. Достаточно один раз нажать, чтобы разнести голову стоящему по ту сторону двери, если тот пришел со злыми намерениями. Салах осторожно приблизился и посмотрел в дверной глазок. Рука с пистолетом тут же обмякла, он открыл дверь и радостно, широко улыбаясь, закричал:

— Хэллоу! Вот так сюрприз!

Перед ним в дверях стоял Раафат Сабит.

Немного смущаясь, с виноватой улыбкой на лице он сказал:

— Прости, что беспокою тебя, Салах. Я звонил, но твой телефон не отвечает. А мне необходимо было увидеть тебя сегодня.

— Вечно ты доставляешь мне неудобства, Раафат. Ты меня не удивил, — посмеялся Салах, приглашая его войти.

Так они шутили между собой, немного цинично и жестко, но за этой грубостью прятались нежные отношения. Их дружба крепла тридцать лет, они были старыми друзьями, «товарищами по оружию», пережившими вместе и горе, и заботы, и радости. За эти годы между ними установилось удивительное взаимопонимание, так что сейчас Салаху было достаточно одного взгляда на лицо Раафата, чтобы понять: у того серьезная проблема. Улыбка тут же испарилась, и он спросил с тревогой:

— Все в порядке?

— Налей мне.

— Что будешь?

— Скотч с содой и побольше льда.

Раафат начал пить и рассказывать. Он говорил взволнованно и быстро, словно избавлялся от тяжелой ноши. Закончив, продолжал сидеть с поникшей головой, пока не услышал голос Салаха, полный сочувствия:

— И что, Сара действительно ушла из дома?

— Собирается в конце недели.

— А мать что?

— Я изо всех сил избегаю говорить с ней об этом, чтобы не поссориться. Она, конечно, ее поддерживает.

Они снова замолчали, и Раафат поднялся, чтобы налить себе еще. Усталым голосом сквозь звон кубиков льда он сказал:

— Ты не находишь это странным, Салах? Родить ребенка, привязаться к нему и полюбить больше всех на свете, из кожи вон лезть, чтобы она жила счастливо, а как только она становится взрослой, бросает тебя и убегает с дружком при первой же возможности!

— Это естественно.

— Это противоестественно!

— Сара — американка, Раафат. Все американские девушки оставляют родителей и живут отдельно со своими бойфрендами. Ты лучше меня знаешь, в этой стране не позволено вмешиваться в личную жизнь детей.

— И ты, Салах?! Ты говоришь, как Митчелл! Вы оба выводите меня из себя. Как мне убедить тебя, что я не против того, чтобы у моей дочери был друг? Раз и навсегда поверь правде, которую я тебе скажу: я американец и воспитал свою дочь на американских ценностях. Я избавился от восточных предрассудков и не считаю, что достоинство мужчины измеряется его половым членом.

— Я не это имел в виду.

— Именно это ты хотел сказать.

— Прости, если обидел тебя.

— Ты не понимаешь, Салах. Я не вмешиваюсь в личную жизнь Сары. Но этот тип не внушает мне доверия. Я не могу оставить с ним дочь ни на минуту.

— Если Джефф плохой человек, рано или поздно Сара это поймет. Она имеет право набивать себе шишки на собственном опыте.

— Она такая скрытная, Салах. Мне иногда кажется, что она стала другим человеком, не той Сарой, которую я нянчил. Я никак не могу ее понять. За что она так жестока со мной? Почему все, что я говорю, она принимает в штыки? Сначала она тиха и ласкова, потом вдруг приходит в ярость без причины… Она бледная, у нее такое слабое здоровье.

— Такова молодость. Противоречивые чувства, переменчивое настроение — из одной крайности в другую. Ее жестокость по отношению к тебе объяснима. Вспомни, как ты сам относился к отцу, когда был молодым? В этом возрасте стремление к независимости от родителей толкает нас быть жестокими с ними. Ее грубость с тобой, Раафат, не означает, что она перестала тебя любить. Просто так она выражает протест против твоей власти над ней.

Их разговор продолжался целый час, в течение которого они на разный лад обсуждали одно и то же. Раафат поднялся:

— Ну, мне пора.

— У тебя завтра лекции?

— Нет.

— Тогда хорошенько выспись, старина, и утром дело покажется тебе куда проще.

Раафат ушел. Салах закрыл за ним дверь и медленно поднялся по лестнице, ведущей в спальню, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Крис. Он снял шелковую пижаму, повесил ее на вешалку и, осторожно проскользнув под одеяло, лег рядом с женой. От маленького светильника сбоку шел слабый свет. Боясь темноты, Крис оставляла его на ночь включенным. Салах лежал, уставившись в потолок, и следил за танцующими бликами. Внезапно ему стало жалко Раафата. Он его прекрасно понимал. Раафат не мог смириться с мыслью, что дочь обожает другого мужчину, и поэтому терзался от ревности к Джеффу. Это правда. В одном из своих романов Достоевский писал, что все отцы в мире испытывают жгучую ненависть к мужу дочери, как бы ни старались показать обратное. Но проблема Раафата была сложнее. Он, кроме всего прочего, не мог допустить, чтобы у его дочери была добрачная связь. Несмотря на пламенные речи в защиту западной культуры, он оставался мужчиной с восточным менталитетом, который сам же осуждал и высмеивал. «Может, мне и повезло, что у меня нет детей. Лучше уж быть бездетным, чем оказаться сейчас на месте Раафата! — подумал про себя Салах. — Проблема Раафата заключается в нем самом. Многие египтяне вырастили детей в Америке и смогли сохранить баланс между двумя культурами. Но Раафат презирает культуру, носителем которой он сам является. И это осложняет дело».