Тим Скоренко - Рассказы Страница 11

Свою партию я беру.

Он — свою. Три — пять.

И снова то же самое. Четыре — шесть.

Пять — семь. Шесть — восемь. Семь — девять.

И каждую партию, каждую грёбаную партию Вин демонстрирует своё абсолютное превосходство. Он забивает шары точно того же цвета, точно в такой последовательности, что и я.

Восемь — девять.

Толпа бесится. Она жаждет крови. Я не хочу проиграть. Я не хочу потерять Бельву. И даже эти уроды — Носорог, Лосось, Жирный — кажутся мне сейчас гораздо более родными и приятными, чем изысканные незнакомцы провинции Синтик.

Вин подходит к столу и наносит удар.

С разбоя не закатывается ни один шар.

Не знаю, что подумала толпа. Я уверен, что Вин не ошибся. Он поддался. Намеренно.

Но я не гордый: я приму этот дар. Я беру эту партию.

Девять — девять. Мой выход. Мне нужно повторить то, что я делал уже не раз в этой игре. Мне нужно просто аккуратно положить шар с разбоя, а затем сделать серию. И всё.

Пустота. Передо мной трамплин в никуда. Кий кажется неподъёмной ношей, шары — в тысяче миль. Глаза Вина пусты.

Прицел. Удар.

Шары разлетаются по столу. Ни один не падает.

Вин играет. Красный. Оранжевый. Жёлтый. Зелёный. Розовый. Фиолетовый. Синий.

Он показывает на лузу для чёрного. Удар. Чёрный не закатывается. Вин выжидательно смотрит на меня. Я подхожу к столу. И чувствую силу, исходящую от Вина. Даже не от Вина, а от чего-то другого, что находится при нём. Футляр со свитком немножко оттопыривает его рубашку.

Красный — оранжевый — жёлтый — зелёный — розовый — фиолетовый — синий.

Я повторяю серию Вина точно так же, как несколько партий назад он повторял мои.

Чёрный на столе, в прямом ударе. На тонких губах Вина улыбка.

Я аккуратно кладу кий на стол и покидаю зал.

Я просыпаюсь от вони. Осматриваюсь. Вокруг меня свиньи. Одна, самая толстая, грязная, похожая чем-то на Жирного, тыкается пятаком в мой живот, пытаясь перевернуть меня. Пинаю свинью ногой, встаю. Всё болит. Кажется, я вчера напился.

Вчера.

Сегодня я должен быть свеж, как огурчик. У меня не должна болеть голова. У меня не должно ломить спину. С трудом встаю.

Может, новый день ещё не наступил.

Солнце пробивается сквозь щели. Наощупь нахожу дверь свинарника, открываю. Двор кишит народом. Ловлю какого-то пацана за руку.

— Что происходит?

— Господин Вин только что уехал…

Отталкиваю его в сторону. Бреду к дому.

У дверей ждёт Мартилла. Она смотрит на меня странно. Никогда не видел её такой. Появляется Лосось. Тоже смотрит на меня.

— Чего уставился? — бросаю я.

Он молчит.

Вин не забрал меня с собой. Почему?

Захожу в дом. В комнату. Бельвы не видно.

Лосось за моей спиной. Оборачиваюсь.

— Где Бельва?

— Он её забрал.

Рычу от боли и злости. Бью Лосося по лицу, его отбрасывает в сторону. Вылетаю из дома, бегу к конюшне.

В дверях отталкиваю какого-то пацана, проскакиваю внутрь. Конюх, тощий и печальный, чистит любимую лошадь Жирного.

— Какой оседлан? — кричу.

Конюх флегматично показывает на Рыжего.

У Жирного всегда наготове хотя бы один конь.

Запрыгиваю на коня, ору на него, бью босыми пятками. Срываю со стены кнут, стегаю. Рыжий скачет. На входе под копыта попадает тот самый пацан. Да какой он пацан… Четыреста лет.

— Открыть ворота! — кричу.

Стражник лихорадочно крутит колесо.

— Меч! — второму.

Тот бросает мне кривой ятаган.

Вылетаю из укрепления.

Почему Вин не забрал меня? Почему оставил здесь? Почему из сотни мужиков и баб, из челяди и дворовых он выбрал Бельву? Что я сделал такого?

Неужели Синтик припомнил мне рабыню, которую я вернул ему? Да не мог он оскорбиться! Рабыня — это мелочь.

Вин лично? Что он ко мне испытывает? Почему он играл не в полную силу, почему поддался?

Лечу.

Дорога ровная, без поворотов. Вин не успел отъехать очень далеко. Вон его экипаж.

Ускоряюсь. Экипаж приближается. В карету впряжены две лошади. На козлах — возница и слуга. Двое слуг — за экипажем, на лошадях. Бельва и прислужница, вероятно, внутри, с Вином.

Один из слуг оборачивается, спешит ко мне. Второй тоже разворачивает коня. Оба не успевают. Первому я сношу голову, второй пытается парировать удар в живот и теряет руку. Притормаживаю, добиваю его в спину.

Карета ускоряется. Слуга на козлах переваливается через крышу, целится в меня из арбалета. Промахивается. Обгоняю карету справа, слуга получает меч в горло. Кучер рвёт вожжи, как одержимый. Перелетаю на карету. Кучер протягивает ко мне руку с кинжалом. Через секунду он катится по дороге. Хватаю вожжи, останавливаю карету.

Спрыгиваю с козел. Тишина.

Открываю дверь. Внутри Вин, Бельва и служанка.

— Выходи, — говорю Бельве.

Она молча выходит.

— И вы, оба.

Сначала спускается служанка, потом Вин.

Служанке распарываю живот мечом, чтобы не мешалась.

Вин стоит передо мной, оружия у него нет.

— Зачем? — спрашиваю у него.

Он молча протягивается мне деревянный футляр. Тот самый. Беру его правой рукой, открываю. Футляр падает, разворачиваю одной рукой свиток. Вижу буквы. Чётко-чётко, странные слова на неизвестном языке. Mortirum.

И тут я понимаю. Как всегда, поздно. Когда уже нечего терять.

— Легко быть смелым, будучи бессмертным, — говорит Вин.

Смотрю на Бельву.

— Нет, — качает Вин головой.

— Зачем? — спрашиваю.

— Синтик хотел, чтобы ты понял.

Я отворачиваюсь и иду по дороге. Вин не ударит в спину. Потому что он уже сделал это один раз.

Смотрю в пустоту. Я слишком привык жить.

«Вы имеете право воспользоваться заклинанием?» — «Да».

Почему mortirum — мне? Потому что, зная, что такое смерть, я не буду пользоваться им глупо. Потому что я жесток, но я справедлив. В моих руках страшное оружие, которое я не посмею использовать против людей.

Mortirum подвластен только смертному.

За моей спиной скрип колёс. Экипаж медленно проезжает мимо меня. Вин на козлах. Он поворачивается ко мне.

— Его нельзя подарить или продать. Его можно только проиграть. Такое условие.

Он отвечает на незаданный вопрос.

Я сажусь на траву. Экипаж удаляется.

Может ли отнять жизнь тот, у кого её можно отнять?

На моё плечо ложится рука. Оборачиваюсь. Бельва садится рядом. Я утыкаюсь в её пухлое плечо и рыдаю. Она берёт из моей руки свиток, рассматривает его, сминает. Для неё это пустой клочок бумаги.

Мы сидим так долго. Вплоть до появления Жирного и его свиты. Один из быков спешивается и подходит поближе. Жирный опасливо кивает. Чтобы не рисковать, бык всаживает мне в спину стрелу из арбалета.

Они не понимают, почему Бельва плачет.

Игры демиурга

Рассказ написан для конкурса РБЖ «Азимут». Тема — «Человек», на конкурс в итоге отправлен не был. Рассказ опубликован в антологии «Хирургическое вмешательство», Москва, Независимая литературная премия «Дебют», Гуманитарный фонд Андрея Скоча «Поколение», 2009 и в антологии «Фантастика и фэнтези», Москва, «Facultet», 2009.

Демиург протягивает руку и зачёрпывает полную ладонь вязкой коричневатой глины. Он раскатывает её между ладонями, затем вытягивает один из концов полученного валика. Лепит четыре лапы и прикрепляет их к туловищу. Держит зверя на ладони, любуется. Зверь силён и ловок. У него длинная тонкая морда, похожая на лисью, узкая пасть усеяна мелкими острыми зубками. У него пушистая шерсть. У него мощные лапы, позволяющие двигаться с огромной скоростью.

Демиург ставит зверя на шарик.

Демиург протягивает руку и выдирает из земли дерево. Он обламывает сучья и делает один из концов ствола приплюснутым. Прикрепляет конечности, любуется полученным созданием. Зверь страшен. У него мощная голова, похожая на волчью, но много больше, у него тяжёлый загривок и когтистые передние лапы, способные переломить любого соперника словно тростинку. Задние лапы слабые, и зверь не может передвигаться быстро.

Демиург ставит зверя на противоположную сторону шарика.

И улыбается. Чёрные глаза демиурга внимательны и злы.

Июля бежит по дорожке к дому. Там мама, большая и тёплая, и у мамы всегда есть что-нибудь вкусное для любимой Июленьки. Сарафанчик развевается, густые рыжеватые волосы треплет ветерок. Июля двумя руками врезается в дверь, распахивает её и тут же летит на кухню. Мама чистит морковь. Июля морщится: сейчас её заставят есть эту мерзкую морковку.

Мама улыбается.

— Привет, моя милая, дать тебе что-нибудь?

— Только не морковку, — капризничает Июля.

Мама звонко смеётся.

— Негодница… Ну, подставляй ручки.