Эдуард Тополь - Настоящая любовь или Жизнь как роман Страница 11

Заведующая нашим отделом Кира Борисовна сняла трубку с параллельного аппарата, сказала:

— Маша, соедини его с Шатурой, это очень важно. — Она положила трубку, сказала Мурату: — Вы садитесь, не нервничайте. Катя, у нас есть чай? Товарищ с дороги…

— Сейчас… — сорвалась с места секретарша и, стрельнув глазами в Мурата, убежала в буфет. Пронзительно зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Даю Шатуру, — недовольным тоном сказала мне телефонистка Марья Степановна. — Говори с сестрой. Ну, говори же, чего ты?

— Соня… — произнес я и умолк, видя, как Мурат просто впился взглядом в телефонную трубку.

А из трубки уже звучал обеспокоенный Сонин голос:

— Петя! Петя, что случилось? Петя?..

Я протянул трубку Мурату, он буквально выхватил ее.

— Соня! — крикнул он, и голос его осекся. — Соня, это я, Мурат. Соня, ты слышишь? Соня!..

— Слышу… — тихо ответила Соня.

— Соня, я приеду, я сейчас приеду, ладно? — лихорадочно говорил он. — У меня отпуск, я приеду сейчас, это я от Пети говорю, из редакции, хорошо? Соня!

— Я слышу, Мурат, слышу…

Мне показалось, что я вижу сейчас Сонино лицо, ее вот-вот готовые заплакать глаза…

— Ну, до свидания, да? До свидания? Я поехал уже, я уже поехал… Соня!

— До свидания, — тихо сказала Соня.

Но у него не было сил положить трубку, прервать разговор, и он, протянув трубку к аппарату, словно боялся опустить ее на рычаг. Я взял трубку у него из руки.

— Соня, — сказал я в трубку.

— Петя, я пошла на урок, — сказала мне сестра.

— Иди, — сказал я и положил трубку.

— Спасибо, — сказал мне Мурат. И тут же повернулся к Кире Борисовне: — Спасибо! До свидания!

— Постой, — улыбнулся я и стал писать на листке Сонин адрес. — Возьми ее адрес… Слушай, ты же не успеешь на электричку. — Я поглядел на часы. — Последняя через шесть минут отходит. Может, переночуешь у меня, а утром…

— Ты что?! — сказал он возмущенно, выхватил у меня Сонин адрес и ринулся к двери. — До свидания!

Навстречу ему Катюша внесла на подносе — достала же где-то поднос! — чай и печенье.

— А чай? — сказала она ему растерянно.

— Спасибо, спасибо, извините… — ответил он ей и умчался.

Катя с сожалением посмотрела на захлопнувшуюся за ним дверь и вздохнула.

— Нет, не успеет он, — сказал я, глядя на часы.

Как он за эти шесть минут добрался до вокзала, я не знаю. Может быть, он, выскочив из вагона метро, мчался вверх по эскалатору, расталкивая других пассажиров?.. Может быть, громыхая армейскими ботинками по гулким подземным переходам, он летел к перрону Казанского вокзала, как третий брат братьев Знаменских? Может быть, он бежал, как тогда, три года назад бежал в филармонию? Не знаю…

Но на электричку он все-таки опоздал. Она отошла от платформы, когда он выскочил на перрон, и он, пробуя догнать ее, бежал по перрону за последним вагоном. Но, добежав до конца платформы, он понял, что, конечно, ему уже не догнать эту электричку. Сила инерции, взятая при беге скорость пронесли его дальше — он не удержался на краю платформы и спрыгнул вниз. И только тут пришел в себя. Оглянулся. В стороне, через несколько путей отходил грузовой состав с кирпичом. Он ринулся туда. Состав уходил в ту же сторону, куда ушла шатурская электричка, и он, не раздумывая, вскочил на подножку грузовой платформы.

Он добрался до Шатуры на рассвете, в четыре утра. Грязный, весь в кирпичной и угольной пыли, он позвонил в дверь Сониной квартиры.

Соня открыла почти тотчас, она была в халате, но гладко причесана, и глаза не были заспаны — она ждала его.

Они стояли в дверях и молча смотрели друг другу в глаза.

Да им и не нужно было слов.

Горячая вода тугой струей била в переполненную пеной ванну. Мурат сидел в воде и пене, зажмурив глаза от мыла. Соня, закатав до локтей рукава халата, мыла ему голову. Темные ручейки грязной воды стекали с его головы и исчезали в пене.

— Щиплет, Сонь! — умоляюще говорил Мурат. — Жжет!

— Тихо, соседи спят… — Она полила ему голову из душа. — Терпи.

Потом губкой стала тереть ему плечи, спину.

— Щекотно, Сонька!

— Сиди смирно! Маленький ты, что ли?

— Ага, — сказал он. — Конечно, маленький. Ты сама говорила.

И он с улыбкой повернул к ней голову, посмотрел ей в глаза.

Но она хозяйски отвернула его голову от себя, продолжала мыть его и тереть. Можно было подумать, что она купает сейчас не мужа своего, а ребенка.

Под мышкой у Мурата был рубец. Соня осторожно обвела вокруг него губкой.

— Это ты тогда? С поезда? Ты ведь мог насмерть убиться, глупый…

— Вот еще! — сказал он. — И вообще ничего не было, стал бы я из-за тебя под поезд кидаться! Нужно очень!

Соня улыбнулась и наклонилась над ванной, мягко прикоснулась губами к этому шраму.

— Ой! — как от щекотки, вздрогнул Мурат и вдруг, схватив Соньку обеими руками, опрокинул ее — всю — в ванну.

Сонька испуганно взвизгнула, пена и брызги разлетелись в стороны.

Сейчас они живут в Алуните — молодом городе в сорока километрах от нашей родной Бондарной улицы. Этот город моложе и Сони, и Мурата и чуть старше их трехлетнего сына Тимура.

Вчера я получил от Сони и Мурата очередное письмо с очередным фото своего племянника Тимура. Я не стал бы рассказывать вам содержание этого письма, ведь история Мурата и Сони закончилась, — если бы в письме не было одной любопытной детали.

Как всегда, по субботам и воскресеньям к Мурату и Соне приезжают родители Мурата — дедушка и бабушка Тимура.

Но в прошлое воскресенье бабушка поехала в Алунит одна, отец Мурата по каким-то делам остался в городе.

С пустой кошелкой бабушка прошла по тихой улице имени русско-украинского писателя Гоголя, свернула на Красноармейскую и миновала нашу Бондарную улицу, где по-прежнему черные кирщики варили кир, но почему-то уже никто не играл в футбол.

А через час бабушка сошла с автобуса в Алуните, и тяжелая кошелка с зеленью и фруктами оттягивала ей руку, как когда-то оттягивала руку нашей маме. Сойдя с автобуса, бабушка пересекла Октябрьскую площадь, полную молодыми загорелыми лицами и детскими колясками. Из-за тяжести своей кошелки бабушка двигалась медленно, успевая вглядеться в лица этой молодежи. Молодые отцы самых разных национальностей — азербайджанцы, русские, грузины, лезгины, украинцы, армяне, татары, латыши катили ей навстречу коляски с детьми, гуляли компаниями и под руку со своими невестами и девушками — латышками, татарками, азербайджанками, русскими. Бабушка переждала троллейбус, свернула на улицу Ленина и углубилась в зеленые и просторные дворы пятиэтажных домов.

А в это время где-то поодаль от бабушки, во дворе нового дома под распахнутыми окнами чьих-то квартир три малыша в возрасте от трех до пяти лет неумело пробовали играть в футбол. Один из них — трехлетний Тимур — неловко поддел ногой разноцветный мяч и угодил им в открытое на первом этаже окно.

В окне появилась светловолосая шестилетняя девочка.

— Хулиганы, — сказала она малышам совсем по-взрослому.

— Кинь мячик, — попросили ее малыши.

— Не-а, — сказала девочка и ушла от окна.

Малыши подтащили к ее окну какой-то ящик, Тимур взобрался на него и попробовал дотянуться до подоконника.

И именно в этот момент во двор вошла бабушка.

Ни слова не говоря, бросив кошелку, она побежала к своему внуку.

И зеленый двор огласился ревом малыша.

На третьем этаже в окне своей квартиры появились обеспокоенные Мурат и Соня. Руки у Сони были в тесте, Мурат брился.

То, что они увидели внизу, заставило их улыбнуться и посмотреть друг на друга.

Там, внизу, под чьим-то окном стоял на ящике Тимур, ручонки его держались за подоконник этого окна, а бабушка, мать Мурата, шлепала своего внука по мягкому месту.

В окно, за которое держался Тимур, выглянула светловолосая шестилетняя девочка и назидательно сказала Тимуру:

— Ага, получил?!

Впрочем, это маленькое событие — из ряда тех историй, которые рассказывают родители о своих маленьких детях своим друзьям и знакомым. А для всех остальных это уже, наверно, не так интересно…

Москва, 1972 год

Постскриптум 2001 года: В основе этой повести — история моей родной сестры. Боже мой! — такая давняя, а я все получаю письма от читателей, которые доверительно пишут мне на «ты»: «Моей любимой книгой из твоих работ является «Игра в кино». Такое чувство, будто ты сидел передо мной и рассказывал — где надо, оправдывался, ликовал, ненавидел…… Ой, еще один вопрос забыла: как и где сейчас живет твоя сестра? Мне жутко интересно! Не посчитай это подглядыванием в замочную скважину, во мне говорит чисто женское любопытство. И вообще, мне будет очень лестно, если ты ответишь мне своим личным письмом……»