Сергей Морозов - Великий полдень Страница 11

Кажется, Наташа выглядела разочарованной, если не огорченной.

— Конечно, — шепнула она, — тебе всегда было безразлично, в каких условиях это происходит. Ты архитектор, а до сих пор не понимаешь, как важна для женщины внешняя обстановка, а не лишь бы только…

— Постой, — снова заторопился я, пытаясь спасти положение, — помнится, ты тогда как раз купила шикарное шелковое покрывало с египетскими мотивами — фараонами-тутанхомонами, пирамидами, клинописью и тому подобным. Значит можно сказать, мы зачали Александра не лишь бы только, а в атмосфере древней цивилизации!

— Правильно! — обрадовалась Наташа. — И то исключительно благодаря мне, — прибавила она. — Если бы я не купила то покрывало…

— О чем речь, — смиренно согласился я.

Даже Альга проучаствовала в разговоре, сдержанно сообщив, что родители у нее в молодости были альпинистами любителями, зачали ее аж в Гималаях — непосредственно после покорения одной из рериховских вершин среди ледников и камнепадов. Кажется, в ночь полнолуния. Можно сказать, на полпути к светозарной стране, легендарной Шамбале.

— Ого! Не слабо! — согласились мы.

— Это неспроста, — убежденно заметила богемная половина профессора. — Тебе, девочка, нужно особенно внимательно следить за знаками Судьбы.

— Я и слежу, — сказала Альга.

Как мне показалось, с улыбкой.

— Ну а нам, интересно, есть, чем похвастаться? — ревниво воскликнула Майя, обращаясь к Маме.

Мама нежно обняла старшую дочь и с улыбкой сказала:

— Ну, конечно, есть. Нашу Зизи мы с Папой, пожалуй, тоже зачали в атмосфере египетских мотивов. Ведь мы тогда с Наташей вместе покупали эти покрывала. Только Наташа взяла себе в голубых тонах, а я в розовых…

— А со мной как было дело? — нетерпеливо спросила девушка.

— Боюсь, не удастся вспомнить, — заколебалась Мама.

— Нет уж! — тут же зашумели мы. — Вспоминай!

— Как это было? Я должна знать обстоятельства! — повторила Майя.

Мама наморщила лоб, потом улыбнулась.

— Успокойся. Это было хорошо и романтично, — заверила она дочь. — Если я не ошибаюсь, дело происходило на крыше одного старого московского дома под ласковыми лучами большого-пребольшого майского солнца…

Наконец я хоть что-то узнал об обстоятельствах рождения Майи… Впрочем, Мама могла и пошутить. Чтобы не огорчать дочь. Ведь этот разговор ни к чему не обязывал, да и доктор был прав: точно высчитать сам момент почти невозможно. Но Майя, конечно, даже не усомнилась в этом.

— Ах как хорошо! — воскликнула она. — Обожаю солнце!

— Смотри, растаешь, Снегурочка! — предостерег ее Папа.

Майя все еще была в расшитом серебром сарафане и высоких голубых сапожках.

— Я и забыла, что я еще Снегурочка! — засмеялась она. — А что же наш Косточка, — спохватилась она, — как насчет него?

— Насчет него? — рассеянно повторила Мама.

— Ну да, как насчет подробностей?

— Боюсь, что на этот раз не удастся вспомнить…

— Почему же не удастся, — педантично сказал Папа. — Не в тот ли день, когда ты разбила большое зеркало, а потом в меня первый раз стреляли?

— Нет, конечно, — поспешно возразила Мама. — Это произошло значительно позже.

— А по-моему, именно тогда.

— А я говорю, гораздо позже.

Было видно, что Маме просто не хочется связывать такой важный момент с неприятными происшествиями.

— Если и позже, то не намного, — настаивал Папа. — К тому же тогда, слава Богу, все обошлось благополучно. Уже на следующий день мне удалось заключить важные соглашения, и ситуация стала развиваться самым наилучшим образом.

— Вот тогда это и произошло, — убежденно сказала Мама. — Ты устроил себе короткий отпуск, и мы провели его здесь, в Деревне. Мы ездили охотиться на кабанчика, потом устроили пикник… Я очень хорошо все помню.

— Пусть так, — усмехнувшись, согласился Папа. — Кабанчика я тоже помню. Кстати, Косточка обожает стрельбу и вообще всякое оружие. Значит что — то такое ему действительно передалось. Для мужчины это полезное качество. Только я бы предпочел, чтобы он побольше развивал мозги.

— Косточка чрезвычайно способный мальчик, — подал голос дядя Володя. До этого наш чудак сидел тихо, пристроившись под елкой. Он уже снял костюм Деда Мороза, бороду, стащил парик, только на висках и подбородке у него остались белые клочки ваты. — Никогда не знаешь, какая фантазия придет ему в голову в следующий момент.

— Ты имеешь в виду свой сегодняшний полет из саней? — насмешливо осведомился Папа.

— Он сказал, что это был несчастный случай! — воскликнул я.

— Так оно и есть, — смутился дядя Володя. — Конечно, случай!

Выгораживал он мальчика, что ли?

— Ладно, — покачал головой Папа, — если в момент зачатия ситуация вышла из-под контроля, то теперь ничего не изменишь. Тут по неволе станешь фаталистом. — Трудно было понять, говорит он серьезно или шутит. — Кстати, ты бы, знаток детской психологии, пошел взглянул на детей, что они там делают, не пора ли им спать?

— Иду, — послушно кивнул дядя Володя.

Он скоро вернулся и сообщил, что ребятишки ведут себя наилучшим образом: расположились со своими подарками на ковре вокруг Косточки и тихо-мирно играют.

— Как бы там ни было, все имеет свой смысл, — сказала богемная половина профессора Белокурова, — предметы, которые находятся вокруг нас, будь то разбитое зеркало, кабанчик или еще что все — это мистическим образом сплетаются в судьбу. Как по твоему, котик? — обернулась она к мужу, дремавшему рядом.

— Пожалуйста, еще немного, милая, — сквозь дрему пробормотал плотненький, похожий на вареного рачка профессор, не открывая глаз.

Мы рассмеялись.

— А вы что обо всем об этом думаете, отец Алексей? — полюбопытствовал я у нашего батюшки.

Попадью Марину, которой, судя по всему, тоже было, чем похвалиться насчет деток, явно разбирало желание поведать нам кое-какие подробности, но О. Алексей, дабы не уронить достоинства сана, строгим взглядом приказал ей помалкивать, а нам строго попенял:

— Хоть я, слава тебе Господи, не профессор и не архитектор, но скажу вам. Сотворение человека есть тайна превеликая. Только один Бог ее ведает, и не вам, дуракам, о том рассуждать!

Мы, конечно, спорить не стали, поскольку, в конечном счете, так оно, наверное, и было.

Между тем небо за окнами как будто начало светлеть. И сразу на всех навалилась усталость. Мы стали разбредаться по комнатам. Я хотел еще ненадолго задержаться в гостиной, но Наташа сказала:

— Пожалуйста, приведи Александра. Я ложусь. Если ты идешь, поторопись, пока я не заснула.

Мне показалось, что дети выглядели расстроенными. За исключением, пожалуй, Косточки, Вани, старшего сына священника, и Яши Голицына, которые, многозначительно перемигнувшись, спокойно разошлись следом за родителями. Особенно расстроенный вид был у силача Алеши. Да и наш Александр со своим новым плюшевым Братцем Кроликом в руках поплелся за мной как в воду опущенный.

— В чем дело? — спросил я.

— Все в порядке, папочка, — ответил Александр.

Я решил, что это просто сказывается усталость.

Мы привычно разместились в двух смежных гостевых комнатах на втором этаже, которые считались «нашими» в Деревне. Наташа заперлась в ванной, а я стал укладывать Александра. Мальчик лег в обнимку со своим смешным Братцем Кроликом. Как странно, иногда сын казался мне почти взрослым, иногда маленьким. Сейчас, когда он взял в постель игрушку, выглядел совсем малышом. Я провел ладонью по его шелковым светлым волосам и заглянул в широко открытые блестящие глаза, которые при солнечном свете были абсолютно синими, а сейчас, в полутьме, почти черными. Я наклонился и поцеловал его в щеку.

— Папочка? — вдруг сказал сын.

— Что?

— Москва должна быть моей, правда?

— То есть как? — не понял я.

— А Косточка сказал, что Москва его.

— Ну и что?

— Ведь ты ее построил, правда, папочка? Значит, по справедливости она должна быть моей. То есть нашей…

— Я ее не строил. Ее строили многие люди. Я ее придумал. А места в ней должно хватить всем.

— Но, папочка, ты всегда говорил, что ты ее построил.

— Я ее создал в моем воображении. Родил идею. Ну и конечно, сделал проект.

— Ну вот. Тем более.

— Места в ней хватит всем, — повторил я.

— Но для тебя сейчас места нет, папочка, — заметил Александр.

— Ничего, — улыбнулся я, — когда-нибудь найдется.

— Если бы она была моей, я бы взял тебя.

— Спасибо, милый… А теперь спи.

Я снова поцеловал его.

— Спокойной ночи, папочка. Пусть тебе приснятся хорошие сны.

— И тебе тоже.

— Позови потом маму, — попросил Александр.

— Хорошо, — сказал я.

Я вышел, прикрыл дверь и прилег на постель. Через минуту вернулась Наташа.