Анне Рагде - Тополь берлинский Страница 11

Чтобы больше не возникало желания курить, он выкурил еще сигарету, потом только надел перчатки и заскользил взглядом по сокровищам на обеденном столе. Темно-синее зеркало он поставит на верхнюю полку справа. Так. Рядом с трехсантиметровой фигуркой упакованного рождественского подарка с бантиком. Сам подарок был сделан из массивного камня с четырьмя ограненными углами, которые направляли свет в центр куба. Хрустальный бантик сверху распространял свет вокруг себя и на зеркало. Он взял фигурку большим и указательным пальцами, осторожно почистил ее кисточкой и поставил на место. Потом почистил звездочки и разложил вокруг.

Дыхание перехватило. Он отошел на несколько шагов, разглядывая первые сокровища в обновленном шкафчике. К глазам подступили слезы. Он обожал коллекцию Сваровски так же, как многие любят детей и домашних животных, но, похоже, его любовь была сильней, чище и не встречала сопротивления. И это он только начал. Надо выложить еще несколько полок. Теперь он превратился в художника, хотя и не сам изготовил эти фигурки. Главное то, как искусство представлено! Даже Брамс и Шопен остались бы пустыми дураками, если бы не их интерпретаторы-музыканты, которые смогли творчески наполнить их ноты тоской. А повесь полотна Мунка в узкой типовой квартире без освещения, и это в колоссальной степени уменьшило бы силу их воздействия. Подумать только, как много людей считало, что красота предметов искусства возникает сама по себе! Они не догадывались, что за правильным расположением предметов должна скрываться глубокая любовь и понимание. Вот, например, современные художники, думающие, что все получается само собой, что все может быть подано на блюдечке с голубой каемочкой. Они, не моргнув, требуют у организаторов выставки стену в несколько сотен квадратных метров и чешут репу, если стена оказывается недостаточно широкой. Тупые молокососы. Как ножом по сердцу била его мысль о том, сколько фигурок от Сваровски было куплено в дорогих лавках при аэропортах наобум и попало к людям, их не ценящим. И вот, они стоят по всему миру на уродливых деревянных полках, одни, в темноте, рядом с простыми безделушками или с фотографией пошлой семейной сценки в безвкусной рамке, они стоят, крошечные, невидимые, запыленные, без всякой любви. Их не видно, когда они не среди своих. Крюмме когда-то давно завел с ним разговор об эпохе Просвещения, а он не запомнил ни слова, сказанного Крюмме, потому что во время всего разговора думал только о фигурках, оказавшихся по всему миру в руках у непросвещенных людей, которые не понимали, что фигурки надо подсвечивать через стеклянные полки.

Звери и птицы должны стоять отдельно, как обычно, а флакончики и посуда переедут на верхнюю полку. И четырехсантиметровая бутылка шампанского с двумя бокалами, каждый чуть больше сантиметра. И штопор: хрустальное чудо не больше половины ногтя на мизинце.

Он захотел еще выпить. И тут же отправился в туалет. По дороге в гостиную он заметил, что мигает лампочка на автоответчике. Наверняка, друзья хотят обсудить планы на Рождество, надо ли им нести что-нибудь с собой, торт, или выпивку, или музыку, и рассказать, с каким нетерпением они ждут праздника.

За столом соберется шестнадцать человек, настроение будет, как всегда, зашкаливать. По счастью, выпивка уже куплена и стоит в ящиках в спальне, но все равно еще многое надо было сделать. Крюмме выполнял грубую работу и готовил основное блюдо, а Эрленд занимался тонкостями. Украшение, десерт — все это требовало времени и возносило банальный прием пищи в высшие сферы. В морозилке у него было заготовлено множество формочек со льдом, и в каждой лежал листик мяты. Он использовал холодную кипяченую воду, потому что лед из нее получался чище, а кубики льда предназначались для аперитива — коктейля из сухого мартини. Поскольку к сухому мартини в принципе не полагается льда, чтобы удивить всех, Эрленд задумал приготовить коктейль — в каждый бокал добавлялось несколько капель голубого ликера «Кюрасао». Ледяной синий и немного зеленого. Может быть, еще чуть-чуть серебра, неожиданно подумал он. Что если обмотать ножку каждого бокала кусочком серебристой фольги? Обмотать без стыка, в стиле поп-арта? Он заглянул на кухню, оторвал кусочек фольги и обмотал им первую попавшуюся рядовую рюмку на ножке. Хотя рюмка была пуста, эффект получился идеальный. Еще один шаг на пути к удачному празднику. Он вдохнул полной грудью, зашел в гостиную, взял бокал в руки и стал смотреть на елку на террасе. Шел легкий снежок, вдалеке виднелись самолеты, идущие на посадку в аэропорт Каструп, мигающие красные и зеленые огни. Прогнозы обещали минусовую температуру, на что он слабо надеялся. Снег и Рождество неразлучны, но от этого города и от этой страны нельзя ожидать слишком многого. К тому же, весь остальной год он прекрасно обходился без снега. Только на Рождество должен быть снег. Необходимый компонент Рождества. Все прятавший и скрывавший, превращающий даже отсутствующее рождественское настроение в несущественную мелочь, снег должен быть символичным, правильным и важным сам по себе, хотя он — всего лишь замерзшая вода, как говорил Крюмме. Замерзшая звездочками, — поправлял его Эрленд. Ведь неслучайно вода замерзает симметричными звездочками, это потому что природа старается порадовать людей. Даже вода хочет казаться красивее простого шара и приобретает форму капли. Боже мой, Крюмме в пальто из «Матрицы», он ждет не дождется это увидеть, и как ему справляться со своим нетерпением еще пару дней?!

Он оборвал седьмой вальс Шопена на середине и поставил фортепианный концерт Моцарта, чтобы слегка усилить драматичность момента и еще сосредоточиться. Сейчас он начнет заполнять шкафчик. Все протирается и блестит в честь Рождества. Шкаф должен стать брызжущим рождественским фейерверком, созданным человеком в белых перчатках и счастьем, играющим в его крови. Он уже расставлял фигурки на полке со зверьми и птицами и собирался поставить на место единорога, когда тот выскользнул из перчаток и упал на пол. Вскрикнув, Эрленд опустился на корточки и поднял фигурку. Рог откололся, но все остальное не пострадало. Единорог был цел, но превратился в лошадь. Его волшебство осталось на паркете. Эрленд поднял крохотный спиральный рог и тут же отказался от мысли посадить его на каплю суперклея. Вышел бы обман. На глаза навернулись слезы. И почему из всех именно эта! Одна из первых фигурок, подаренных ему Крюмме. Он до сих пор помнит все, что Крюмме рассказывал о единороге, мифическом животном, символе девственности, которого можно было поймать, только когда он искал покоя и клал голову на лоно девственницы. А теперь он превратился в лошадь, жалкая замена единорогу, не символизирующая ничего кроме обыденной и банальной мужественности. В спальне у них тоже было полусюрреалистическое изображение единорога. Крюмме называл его волшебным животным.

Эрленд поставил разбитого единорога в самый конец полки, за другими зверьми. Рог он аккуратно положил рядом, не смог его выбросить, да и как возможно выкинуть такое? Вниз с террасы или в мусорное ведро — просто немыслимо.

Когда Крюмме вернулся домой, все было расставлено, и Эрленд спал на диване, не сняв перчаток. Крюмме осторожно стащил их, поочередно дергая за каждый пальчик. Сложил, собрал тряпочку, перчатки и щетку в коробочку, мельком с восхищением поглядел на шкафчик и не заметил особых перемен кроме, пожалуй, верхней полочки, где на синем зеркале были собраны рождественские звезды, купленные в основном им в подарок Эрленду. Он принес бутылку воды из холодильника, закрыл дверь в гостиную, прослушал сообщения на автоответчике и записал их. Звонили только приглашенные гости с вопросами, приносить ли торт или выпивку и сообщали, с каким нетерпением они ждут праздника. Он записал сообщения, чтобы Эрленд смог прослушать их завтра, ведь деталями праздника занимался он, и в его обязанности входило поддерживать дружеские связи.

Сам он был бы счастлив, живя в уединенности с этим большим ребенком, символом жизненной радости, не видясь ни с кем другим кроме коллег по работе, где он, к тому же, не был Крюмме. Он был Карлом Томсеном, главным редактором. Эрленд, узнав, что слово «крюмме» по-датски значит «крошка хлеба», пришел в восторг и дал это прозвище своему новому другу, что положило начало их любви, любви, которая никогда не закончится, иначе бы она закончилась уже давно. Теперь же он был уверен в себе, они были вдвоем. Он больше ничего не боялся.

Было поздно, он устал. Так ничего и не разузнал о пиджаке на спинке стула, придется сочинить какую-нибудь историю. Он помылся, погасил свет и потащил в спальню сонного Эрленда, рассказывающего о шахматах от Сваровски с хрустальными клетками, о которых он безумно мечтал, и которые Крюмме уже купил. Они обошлись почти в двенадцать тысяч крон[4], но зрелище неописуемого восторга, когда Эрленд будет распаковывать подарок, стоило каждой потраченной монетки. Он раздел Эрленда, накрыл его одеялом и лег рядом, тесно прижавшись носом к родному плечу, гладкому и теплому.