Анатолий Тосс - Почти замужняя женщина к середине ночи Страница 11

Теперь мы оба задумались.

– А ты сможешь? – взглянул на меня мой недавний соавтор. – Потому что у меня со стихами приблизительно… – он стал находить сравнение. – Как с музыкой, – наконец подобрал он.

– Постараюсь, – прикинул я здраво.

Итак, поэзия, подумал я про себя мстительно, давно я подбирался к тебе. И вот теперь тебе меня не избежать.

Мне потребовалось приблизительно три минуты, и я четко нарисовал карандашом для подведения ресниц на одной из последних тарелочек:

Анастасия и Наталья —Вы чудо, но Глав. Реж., каналья,Нас за кулисы не пустил.А нам терпеть уж нету сил.

И передал в оценочную комиссию, то бишь, в жюри, то бишь, Илюхе. Он прочитал, взвесил и высказался.

– Старикан, – сказал он критически, – жидко. Дело даже не в рифме плоской, а в энергетике. Недостаточно ее прозвучало. Не чувствую я ее. А еще в форме. Какая-то она у тебя камерная, устаревшая. Ты чего, Державин, что ли? А может, Вяземский? Где поиск, где новаторство? Закостенел ты, старик, в форме. Ты мне Мандельштама дай или Бродского. Давай фигачь заново.

Я хотел ответить, что импровизация все же, что я на лету, можно сказать, схватил в воздухе. Но я промолчал. Потому как он вообще-то был прав. Новаторство пустовало. И я вновь ушел в себя, глубоко ушел.

А потом вернулся с новой, испачканной карандашом тарелочкой.

Наталья и Анастасия,Глав. Реж. ваш все-таки мудила.Он, не пустив нас за кулисы,Обрек на участь Бедной Лизы.

На этот раз пауза оказалась дольше.

– Знаешь, – наконец промолвил мой жесткий цензор, – лучше стало. Молодец, прогрессируешь. Рифма «Анастасия – Мудила» мне вообще понравилась. Но как-то в целом банально уж слишком. Было уже, понимаешь, где-то уже было. Да и изюминки нет. Кстати, кто такая эта Лиза, почему она бедная?

Я усмехнулся однобокости приятеля – а еще стихи взялся оценивать.

– Да у Пришвина такая сказка имеется. Там девчонка исстрадалась вся.

– А… – проникся классикой товарищ. – А напомни, что за участь у нее такая была?

– Ну ты чего, Пришвина не читал? – ответил я вопросом на вопрос.

– Читал, кажется, в школе. Он натуралистом был, о природе вроде любил. Про дятла вот помню, как он по дереву стучал. А вот Лизы не помню.

– Да, плохое у нас школьное образование, – согласился я. – Короче, я сам не читал, конечно, но радиопостановку слушал. Там Лиза эта от любви неразделенной иссохла. Так что нам как раз подходит.

– Подходит, – поддержал Илюха. – Но знаешь, нельзя ли вместо

«Обрек на участь бедной Лизы»

поставить

«Обрек на тра-та-та Анфисы».

Понимаешь, не знаю, чувствуешь ли ты в полном объеме музыку стиха, но «Кулисы-Лизы» не полностью рифмуются. А вот «Кулисы-Анфисы» – полностью.

– Старикашка, я, в общем-то, согласен со всем и даже с «тра-та-та» согласен. Но понимаешь, про Анфису никаких литературных ассоциаций с ходу не приходит. Наверняка Анфиса где-то фигурирует в русской классике, но прямо сейчас в голову как раз и не приходит. Другое дело – Лиза.

– Да? – засомневался Илюха. – А думаешь, они знают про Лизу?

– Кто? Артисты? Да должны. Артисты вроде бы как гуманитарии. У них с литературой хорошо, не то что у тебя.

Артисты, кстати, давно поджидали с нетерпением наших новых тарелочек, все прислушиваясь к нашим тихим переговорам, присматриваясь к движению моей руки с косметическим карандашом.

И когда мы, как судьи на фигурном катании, выставили им напоказ оба стихотворных моих произведения, каждый на отдельной тарелочке (Илюха показывал про «Глав. Режа – Каналью», а я про «Глав. Режа – Мудилу»), они, актеры, просто-напросто чуть не побросали свои роли подальше в зрительный зал. Так они не могли сдержаться от распиравшего их изнутри веселья. Видимо, про главного режиссера Григория Марковича (если мы правильно запомнили его имя-отчество) мы вмастили в самую, что ни на есть, десяточку.

Я-то лично вообще чувствовал себя полноценным таким визуальным суфлером, напоминающем легкомысленным обитателям театральных стихий их слегка позабытые роли. Мне казалось, что вот именно сейчас все они, включая группу поддержки, разойдутся в искрометном танце и начнут подпевать речитативом и с удовольствием:

Анастасия и Наталья —Вы чудо, но Глав. Реж., каналья.Наталья и Анастасия,Глав. Реж. наш все-таки мудила.

А если бы они стали, я бы им и новые слова подкинул. Но только слова, музыку пускай сочиняют сами.

Мы так с Илюхой семафорили (или суфлерили – смотря кому как больше подходит) минут пять, не меньше, – пускай все сценичники проникнутся нашей немудреной импровизацией. И они прониклись, и, видимо, их самих на импровизацию потянуло.

Потому что именно минут через пять произошло вот что. Анастасия, та, которая с длинными волосами, как и вся группа поддержки, была обряжена в костюмное такое платье типа девятнадцатого века, на корсетной основе, с расширяющимся колокольным подолом. И вообще оно ей шло очень – не только дополнительной женственности придавало, но и налет застегнутой на все пуговицы и застежки невинности. Которая, как известно, украшает любую женщину. Даже ту, которая на сцене.

Но главное – на платье были нашиты карманы, в правом из которых Настя хранила одну из своих плавных рук. Которая в какой-то момент там, в кармане, не удержалась и выпорхнула наружу. И из которой случайно и совсем незаметно, ну почти для всех, кроме нас с Илюхой, вывалилась на пол маленькая, свернутая в плотный комочек бумажка. Которую другой член группы поддержки, тоже вполне симпатичный, но теперь уже парень, тоже в каком-то историческом одеянии, легонько так, в такте исполняемого танца, поддел носком тоже исторического ботинка. Да так незаметно и удачно, что бумажка, перелетев разделяющие нас со сценой небольшие полметра, оказалась прямо у наших ног.

Мы, конечно, тут же с Илюхой побросали наши сигнальные флажки (в смысле тарелки) и рванулись хором за бумажкой. А потом долго раскручивали ее плотную смятость, а потом вчитывались в короткие слова.

«Ребята, – вчитывались мы, – вы, конечно, очень прикольные. Но вы нам срываете спектакль. Глав. Реж., который вы сами знаете – кто, нас всех поувольняет. И нам придется перейти в театр Галины Сац на ваше полное иждивение. Потому что в полк мы пока не готовы. Настя с Наташей».

Мы с Илюхой тут же поздравили друг друга с победой, пускай первичной, временной, но ведь главное – начать. Главное – начать диалог, ну, сцены и зрительного зала. Так ведь Станиславский с Немировичем учили, и похоже, что мы грамотно последовали их заветам. В смысле, диалог из зала завязали. И вовлекли в него сцену.

И надо сказать, что совсем несложно у нас получилось. Так всегда бывает, когда творчески к делу относишься. Кажется, что сложно будет, а потом смотришь – совсем наоборот.

Но мало завязать диалог, главное – его поддержать и развить. Но как? И я снова задумался, приблизительно на три короткие минуты.

И ничего за них не придумал. То есть придумал, и даже по установившейся уже традиции в стихах, но такое даже Илюхе на обозрение передавать не следовало. Потому что не только изюминки из пышной сдобной булочки там не оказалось, там и самой булочки не оказалось. Ни одного податливого, пахнущего теплом мякиша.

А значит, не подходил текст в качестве развития сюжета. Для начала сюжета, может, еще и сгодился бы, но вот для развития – никак. Сейчас поясню.

В мужской жизни что самое тяжелое? То, что следующий виток должен подниматься над предыдущим, и так они, витки за витком, такой спиралью, типа Нестерова, должны бы устремляться в поднебесье. Должны бы, но только сложно это – все время в поднебесье.

Сложно прежде всего с самим собой постоянно соперничать и пытаться себя же опередить, потому что создает такая самоконкуренция постоянное давление на все органы. Или, по-иному, стресс. А долго со стрессом – кому охота?

И останавливаешься ты в какой-то момент в развитии. А она смотрит на тебя, не понимая, и все ждет: ну когда же произойдет из тебя новый качественный виток? Ведь попривыкла она уже к виткам-то, и одиноко ей на одном месте все топтаться да топтаться. А с другой стороны, обманываться в тебе ей тоже до боли обидно.

А ты уже пуст! Ну все, бывает же такой полный предел, когда нечего уже предъявить из резервного своего загашника. Все – исчерпался загашник! В целом, ты еще можешь, конечно, но только так, как вчера происходило. Или позавчера. Но ни на йоту больше. Вот и разлаживаются отношения. Не только сексуальные, но и духовные отношения тоже. Хотя сексуальные – разлаживаются сначала.

Короче, не любят межполовые отношения статики, с обеих сторон не любят. Им динамику подавай, и позитивную, пожалуйста, и побыстрее. Поэтому вот вам, друзья, совет: не следует слишком бодро начинать. Очень вяло тоже не следует, но и бодро – ни к чему.