Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2 Страница 11

- Поживи с нами, а не понравится – уйдёшь, - вливался в уши умиротворяющий яд во всех смыслах земной женщины с приземлёнными страстями.

«Если останусь, всё повторится, как с Эммой» - подумал Владимир, уже соглашаясь.

- Ты же слышал: хозяйка тебе отдельное место даёт, мы с Жанной мешать не будем, - в голосе Марины послышались, как последний довод, неизбежные слёзы.

Да, да, так он и сделает: пока останется, но со временем обязательно найдёт другое жильё и подальше от этого. Здесь ему оставаться надолго не хочется и нельзя, нельзя ничем ограничивать свободу действий в деле, для которого он здесь.

- Я и не думал никуда уходить, - сказал он Марине, взял её руки, поцеловал благодарно и увидел слёзы на её глазах, не догадываясь, что это не слёзы благодарности и примирения, а слёзы победы.

- Пойду, схожу в милицию, паспорт поскорее хочется получить, а вы устраивайтесь, хорошо? – предложил Владимир, надеясь временной разлукой разрядить загустевшую лицемерную обстановку и выработать по дороге хоть какой-нибудь разумный план жизни в новых обстоятельствах.

- И то верно, - тут же согласилась Марина. – Знаешь, возьми пару бутылок, надо же отметить новоселье с хозяевами, а то неудобно. Вот сумка.

Владимир вышел в прихожую. На кухне около праздничной бутыли теперь сидели оба: и хозяин, и хозяйка. Владимир вызвал её, расспросил о милиции и райвоенкомате, отдал 100 рублей и, не услышав благодарности, вышел на улицу.

- 11 –

Смеркалось. Небо, затянутое тучами, безликие убогие дома, пыльная земля, редкие деревья, трава, - всё было окрашено в однотонный серый цвет. Во влажном воздухе с болотными тинистыми испарениями дышалось тяжело, всё тело покрылось липкой плёнкой, а шея в воротничке гимнастёрки скользила как в смазке. Тёмные листья деревьев обречённо застыли в ожидании скорого дождя. Совершенно не думалось. Да и о чём? Его план внедрения в русскую жизнь трещал по всем основным направлениям: быт, легализация, работа. Первой рухнула ставка на Марлена с его квартирой – нет ни того, ни другого. Самая начальная попытка легализации чуть не закончилась провалом в военкомате, и неизвестно ещё, не будет ли продолжения. Похоже, новоиспечённый полковник не из тех, кто смирится с вынужденной обидной уступкой, к тому же человеку, гораздо ниже его стоящему на иерархической лестнице, обязательно будет стремиться столкнуть даже с нижней ступеньки. Нужная работа – под вопросом. Чтобы её получить, надо ещё добыть из тайника утаённые драгоценности капитана. Правда, в тайник всё равно пришлось бы наведаться и за деньгами, и за любимым тёзкой – «вальтером», он – как продолжение рук, с ним здесь будет спокойнее. Что ещё? С первого дня, с первого часа он непроизвольно, но инертно начал и продолжает усложнять личную жизнь, которая должна быть не более, как спартанской, не мешать, а помогать делу. Вместо того, чтобы действовать самостоятельно, он безвольно отдался в руки недавних врагов,  каждый раз подчиняясь случаю и каждый раз проигрывая. Так уже случилось с Марленом, Шатровой, Зосей, теперь – с Мариной. Хватит. Он слишком размяк от избытка не испытанных до сих пор участливых человеческих отношений и расслабляющего сентиментального слюнтяйства. Здесь он – один, все остальные – враги, а кругом – опасности. Он должен выстраивать обстоятельства и использовать их, а не следовать за ними. Он теряет самодисциплину и самоконтроль. Именно этого чувства не хватает русским, и именно поэтому не мог понять их поступки даже экспансивный Герман. Неужели и во Владимире побеждает русский дух авантюризма?

Невесело размышляя о своих промахах, Владимир чуть не забыл о поручении. Хорошо, что напомнила сумка, свободно болтавшаяся в руке. А вспомнив, не сразу нашёл, что нужно: пока шёл в милицию и в военкомат, не обращал внимания, а возвращаясь, не видел ни одной подходящей вывески. Попались два закрытых хлебных магазина – похоже, с хлебом в городе туго – и ни одного продовольственного не было видно. Наконец, почти у самого дома он наткнулся на слабо освещённый магазин-лавку в деревянном доме под скромной вывеской «Продукты» и без какой-либо рекламы в запылённых окнах с большими железными ставнями. В опрятном небольшом зале вдоль длинной стены за длинным же прилавком до потолка высились простые деревянные стеллажи, редко заставленные сгруппированными большими и маленькими бутылками с водкой и вином, горками банок с рыбными консервами с английскими названиями, короткими рядами больших жёлтых банок американской тушёнки и развёрнутыми блоками папирос. На прилавке в оцинкованном тазу тухли коричневые крупные селёдки, в небольшом ящике на промасленной бумаге и бумагой же прикрытый стоял почти целый ровный брусок сизо-белого маргарина, рядом в таком же ящике – початый пласт фиолетового мармелада, а на небольшом деревянном подносе лежал ком слипшихся белых карамелей-подушечек. Всё. Негусто. Где-нибудь, наверное, выбор больше и лучше, но искать не хотелось, поручение он выполнит и здесь.

          - Молодой человек, - встретила его продавщица, - берите, что надо, я закрываю.

          Как ни странно, она совсем не была заинтересована в покупателе и не старалась быть вежливой.

          Владимир взял две бутылки водки, две банки тушёнки, хотел, но не решился взять рыбные консервы неизвестного происхождения и срока годности, попросил мармелада, но у продавщицы не оказалось завёрточной бумаги. Тогда он достал нечаянно захваченную испорченную анкету и попросил немного карамели, с брезгливостью наблюдая, как продавщица режет сладкий ком большим ножом, шлёпает ломоть на анкету, заворачивает в неё и ещё уминает, совсем не заботясь о том, как его потом отделять от бумаги.

          Вернувшись, он застал идиллическую картину дружного приготовления новосёльного стола женщинами, которых никак нельзя было назвать совместимыми ни по возрасту, ни по характеру. Владимир не сомневался, что в том заслуга молодой, умеющей инстинктивно найти нужный подход в нужный момент к нужным людям. Вот бы ему эту способность, насколько бы легче прошла адаптация к здешним условиям и без всяких угрызений совести.

Он отдал сиюминутным подругам сумку и получил в щёку смачный поцелуй, от которого остро и неприятно запахло сивухой. Понятной стала закваска непонятной идиллии. Не ответив на обычное женское благодарение, прошёл в комнату и с брезгливостью долго оттирал платком алкогольные слюни со щеки. В его отсутствие комната приобрела не только жилой, но даже уютный лубочный вид: вышитые салфетки на этажерке, стульях и подушках, скатерть и покрывало, вязаный коврик на полу и вышитый – на стене, отдёрнутые занавески на окнах и невесть откуда взявшаяся ваза тонкого серо-бело-голубого фарфора с золотыми ободками и уже с гладиолусами. На мгновенье показалось, что он в комнате Эммы, приготовленной к ремонту, когда все мелкие мещанские атрибуты уюта вынесены. Испортил щемящие воспоминания вещмешок, отчуждённо притулившийся у ножки кровати. Освобождённый от чужих вещей, он снова стал полупустым, и, глядя на него, Владимир нисколько не сомневался, что Марина не удержалась от любопытства и проверила содержимое. Хорошо, что он не оставил в нём ничего, кроме одежды и предметов туалета.

Вечернее застолье оказалось примитивным поглощением пищи под питиё сначала водки, а потом самогона, причём большая доля доставалась женщинам, не уступавшим друг другу, а мужчины безбожно манкировали потому, что один уже был не в состоянии, а второй не мог и не хотел. Поглощали без меры и жадно картошку, сваренную с крошеным салом, тушёнку с той же картошкой, помидоры, огурцы малосольные и зелёный лук пучками. Чёрный хлеб тонкими кусочками небольшой горкой на выскобленной дощечке лежал как деликатес почти нетронутым. Наевшись и напившись до стеклянного блеска в глазах, женщины много пели под редкие вопли просыпавшегося хозяина, с любовью глядя друг на друга, и утихли поздним вечером, сменив песни на душевные разговоры и прогнав Владимира, который мозолил им глаза своим трезвым видом и осуждающим взглядом. Явно по сговору кровать его, поставленная в так называемой зале, а по сути – в большой комнате, оказалась занятой спящей Жанной, а его вынудили ночевать у Марины. Впрочем, ему было всё равно: он так устал, что не сопротивлялся и не перечил и, как только коснулся головой подушки, сразу же заснул.

Когда глубокой ночью пришла довольная и на удивление почти трезвая Марина, Владимир уже выспался. Она сбросила с него одеяло и, сидя рядом совершенно голая и синевато-голубая в свете луны, плотно обхватила его лицо тёплыми ладонями и жарко благодарно целовала в губы и глаза за подаренный хороший вечер. Он, как мог, отворачивался, чтобы не вдыхать запаха алкогольного перегара, и, чувствуя уколы сосков её груди, сдался, охваченный желанием. Она поняла, приподнялась, уверенным и плавным движением стащила с него трусы, обеими руками захватила и нежно погладила затвердевший член, потом легла на обнажённого Владимира, всем телом, слегка извиваясь, потёрлась, медленно и редко надавливая животом. Владимир не выдержал, резко свалил её рядом и, торопясь, овладел. Потом они уже любили друг друга слаженно, всячески замедляя и продлевая жгучее наслаждение проникновения друг в друга, пока её не сморил сон.