И. Грекова - Пороги Страница 11

— Под вопросом. Можно я закурю?

— Так и быть, вынесу.

Зазвонил телефон. На этот раз чего-то требовали от Гана — назойливо, мелко. Он терпеливо отвечал: «Не могу, не могу, не в моих возможностях», — и в конце концов сказал: «Попробуйте позвонить через две недели».

Нешатов курил. Сложенный вчетверо лист бумаги с заявлением об уходе поскрипывал у него в кармане. Пожалуй, поторопился, надо было сперва посоветоваться с Ганом. Этот человек с бледным лбом действовал на него умиротворяюще: какое-то волнами идущее теплое понимание. Каждый раз, говоря с Ганом, он испытывал ощущение безответственного комфорта, какое бывает при малой болезни: предписан постельный режим, ничего не надо делать, тепло, лежи.

— Ну, — сказал Ган, — а теперь говорите, в чем дело. Только на днях мы с вами были в лаборатории. Вы познакомились с милыми людьми, присутствовали на опыте, мне даже показалось, что вам было интересно, или я ошибся?

— Нет, не ошиблись. Слабые признаки интереса возникали. Знаете, как отрезанная нога лягушки дергается под действием тока. Отключи ток — она не дергается.

— Так не будем отключать ток!

Опять телефон. Ган что-то долго и мягко объяснял незримому собеседнику, который, судя по звуку голоса, был раздражен. Кончил каким-то умиротворяющим обещанием.

— А как вам понравились люди? — спросил он, положив трубку. — Ваши будущие коллеги? По-моему, они прекрасны. Каждый в отдельности и все вместе.

— Я их не понял. Если можно, расскажите мне о них. Объясните.

— Задача не из легких. Можете ли вы объяснить самого себя? «Познать самого себя» — эталон мудрости. Что ж, давайте попробуем. Номер один: Магда. Душа и глава группы. Существо, безусловно, незаурядное. Талантлива, умна. Честна и правдива до крайности. Того же требует от людей, иной раз к их неудовольствию.

— Не добра.

— Добра, но по-своему. Деловую помощь всегда окажет. Обращайтесь без стеснения, если надо. В общении нелегка, но надежна. Обещает — не обманет. Прекрасный работник. Может, когда нужно, сидеть дни и ночи, не считаясь со временем.

— А семья?

— Семьи как таковой нет. С мужем разошлась, никогда об этом не говорит, но, по слухам, это был негодяй первостатейный. Есть дочка лет десяти-двенадцати, за ней, кажется, бабушка смотрит. Магда о себе почти не рассказывает. Деловита, собранна, вся в работе.

— Женщина эпохи НТР?

— Если хотите, да. Женственность в ней есть, но она глубоко запрятана, утаена. Только иногда пробьется во взгляде, в бронзовом блеске волос…

— Борис Михайлович, да вы о ней говорите как влюбленный.

— Я в нее не влюблен, это было бы противоестественно. Но понимаю, что в такую женщину можно влюбиться. Вы не находите?

— Пока нет. Давайте дальше.

— Номер второй: Феликс Толбин. Человек тоже по-своему незаурядный. Умен, способен, точен, трудолюбив, прекрасная память. Был в аспирантуре у Фабрицкого. Написал диссертацию — не блестящую, но вполне кондиционную. Очень много в нее вложил. Когда закончил, оказалось, что точно такую тему уже разработал кто-то другой. Причем получил более общие результаты, из которых толбинские вытекают как частный случай. Что ж, бывает. Досадно? Конечно. Годы работы пошли прахом. Толбин перенес это очень болезненно, но держится молодцом. К его чести надо сказать, что эта история никак не отразилась на его отношениях с Фабрицким. Они лучшие друзья.

— Как же будет с его диссертацией?

— Напишет новую. Думаю, Магда ему поможет.

— Такие формы товарищеской взаимопомощи у вас приняты?

— И даже очень. Мы непрерывно помогаем друг другу.

Опять телефон. Ган взял трубку и без раздражения сказал: «Вы не туда попали».

— На ком мы остановились? На Толбине. Думаю, с ним будет все благополучно. Номер третий: Малых. Кстати, он требует, чтобы его фамилию склоняли: Малых, Малыха, Малыху и так далее. Как вы видели, не терпит своего имени «Руслан». А жаль, хорошее имя. Знаете, говорят, люди делятся на кошек и собак. Малых — типичная собака. Пылок, привязчив. Обожает своего научного руководителя, Игоря Константиновича Полынина. Теперь готов обожать вас.

— Это-то меня и смущает.

— Потерпите. Еще что? Женат, двое детей, мальчики-близнецы, точные копии его и друг друга. Разумеется, обожает жену и детей.

— Хороший специалист?

— Безусловно. Фабрицкий вообще плохих не берет.

— Я буду первым исключением?

— Уверен, что нет. Есть вопросы по Малыху?

— Пожалуй, нет. Остался тот, постарше, в очках.

— Полынин? А вот это загадка. Рассказать о нем, что знаю, берусь. Объяснить не могу. Вещь в себе. Человек, несомненно, блестящий, широко образованный…

— Болтливый.

— Есть отчасти. Любит держать трибуну. Но не зря: часто высказывает дельные мысли. Знает массу языков, не только читает и пишет на них, но и разговаривает. Включая самые экзотические: японский, венгерский. В пункте анкеты «какими языками владеете?» написал «разными». Солидное научное имя не только у нас, но и за рубежом. Все это на поверхности, остальное под замком. Никого близко не допускает. Кстати, к вопросу о собаках и кошках. Полынин — кошка в химически чистом виде. Кошка, которая гуляет сама по себе. Что еще? Да, не женат. И, сколько мне известно, никогда не был. Старый холостяк, в наше время уникум.

— Мне этот уникум не понравился.

— И зря. Интереснейшая личность.

— Возможно, во мне говорит зависть. Может быть, если бы…

— Понимаю. Но не спешите зачислять себя в неудачники. Самая плохая позиция.

— Не буду спешить. Видите, какой я послушный.

— Тогда разорвите заявление и бросьте в корзину.

Нешатов, колеблясь, послушался.

— Так-то лучше, — одобрил Ган. — Ну как, стала душа бессмертнее?

— Самую чуточку.

— Приходите каждый раз, когда усомнитесь в ее бессмертии.

— Хорошо. Поскольку я остаюсь, скажите, чем мне заняться?

— Возьмите у Лоры отчеты за последние годы, почитайте, разберитесь. Присмотритесь к тематике отдела. Мы вас торопить не будем.

Нешатов вышел. Ган вынул платок, отер лоб и руки. Он устал. Разговор с Нешатовым был тяжел даже физически. Надо ли было его уговаривать? Может быть, ушел бы и дело с концом?

Ган отворил форточку с косым крестом и подставил лоб под свежую струю воздуха.

Зазвонил телефон.

«Так и живем», — сказал себе, подходя, Ган.

7. Вечером

— На такую зарплату хрен у вас кто пойдет, — сказал Картузов. — Лучше ящики пойду грузить, капустой торговать, помидорами. Утечка, усушка, какой-никакой, а приварок. И от людей уважение. А кой мне почет техником? Ни тебе инженер, ни тебе золотарь. Нынче честь — возле еды-питья да мануфактуры. А вашу эн-тэ-эр я в гробу видел. На такую зарплату…

«Хоть не ругается, и то спасибо», — подумала Магда.

— Николай Федотович, мне совсем немного от вас надо. Только эту гайку отвернуть. Сама не могу, руки слабые.

— Эх ты, комариха! — пожалел ее Картузов, взял гаечный ключ и загремел им, пытаясь ухватить гайку. — Ставят таких тоже. Ни лудить, ни паять, только книжки читать.

— Паять я умею, — обиделась Магда. — Все свои схемы сама паяю.

— Это такое присловье. Про вашего брата-ученого. Фыр-фыр, у него идеи! Давай ему двести двадцать! А у меня самого, может, идеи не хуже ваших.

— Что же вы их не осуществите?

— А когда? Как просплюсь, все забываю. А у пьяного идей до пса, а руки не ходят. Так и живу. А жалко! Идеи — высший класс, как огурчики. Боюсь, кто-нибудь сплагиачит. Подслушает этакий очкарик, выдаст препринт…

«Ну, пошли умные слова, — думала Магда, — сейчас начнет ругаться». Но Картузов не спешил с руганью.

— Раз, два, взяли! — бормотал он, орудуя ключом. — Три, четыре, взяли… — ключ все соскальзывал. Картузов отвернул гайку, но не ту.

Магда рассердилась:

— Заверните обратно! Я не ту просила отвернуть, а эту!

— Постой, не торопись! — Картузов размахивал ключом. — И ту отверну, и эту! У меня идеи зашевелились! Все раскручу, разверну к чертовой матери. Завтра соберу по своей идее. Ты запиши, чтоб не забыть: правое напряжение подать налево, левое — направо. Будет в сам-раз!

— Николай Федотович, не надо!

Она потихоньку-полегоньку отталкивала его от установки.

— Прошу вас, оставьте как есть. Завтра мне Феликс все сделает.

Картузов произнес несколько ругательств, вставляя в промежутках «Феликс-Меликс». Видно, он и впрямь собрался разнести установку к чертям. Магда узеньким кулачком ударила его в грудь. Он безмерно удивился:

— Драться вздумала, пигалица? Да тебя от земли в телескоп не видать! Мышь в коробу!

— А ну-ка вон отсюда! — крикнула Магда.

Картузов уронил ключ:

— А я что? Я ничего. Я на своих на двоих. Ты на меня не смей! Экая фасонистая! — куражась, он все же пятился спиной к двери, а Магда его подталкивала. Робость на его лице боролась с восхищением. — Ну и баба! — бормотал он. — Шамаханская царица! За такую бабу десятку не жаль! Бери последнюю! Два поллитра!