Александр Бараш - Свое время Страница 11

Примерно в пять утра из ванной раздалось журчание крана… Я выдохнул с облегчением. Вскоре поехал домой. Над высотками, осинками, прогалинками, мелькавшими за мутными стеклами обратного такси, вставал рассвет и падал занавес.

Из серии таких эпизодов постепенно выкристаллизовался «Эпсилон-салон». Сначала круг, кружок, салон. Потом альманах, попутно группа в клубе «Поэзия».

Общая черта участников – жизнь в параллельном измерении. И даже – к собственной «внешней» жизни.

Такая опредмеченная рефлексивность… «как души смотрят с высоты на ими брошенное тело» – с опережением, когда тело еще вполне живо, вполне молодо, а ты – несносный наблюдатель даже для самого себя. В любовных отношениях и в дружбе, в социальном функционировании, практически в любой коммуникации – всегда на отлете…

Но есть нечто главное, где и рефлексия счастливо оказывается уместна, проявляется как родовое свойство этой реальности. Это – вы уже догадались – культура. С центром – мускулом, разгоняющим кровь и подающим ее в мозг, – в литературе. В высказывании, говорении как средстве и цели существования. Единственном его подтверждении. Подтверждении собственной реальности и реальности того, что вокруг.

И условие, совершенно необходимое, априорное, чуть ли антропологически данное, – невозможность не быть независимым. Но часто недостаточное… У каждого из круга «Эпсилон-салона» это приобретало свои формы, иногда почти анекдотические… скорее – невротические, если не маниакальные.

«Параллельная культура», как известно, одно из нескольких основных самонаименований независимой культуры в 1980-е годы. Мы были частью этого движения. Чем мы отличались по «повадке» от соседей по широкому кругу?

У нас не было попытки «богемности», имитации или возгонки вторичных культурных признаков: агрессивного снобизма или снобистического равнодушия, люмпенской нищеты как утрированного стиля, непрерывного принятия на грудь алкоголя. Все это, ощущаемое «внешним», то есть поверхностным, вызывало брезгливость, пренебрежение, как пошлость. (Сейчас, через четверть века, слово «пошлость» ушло в тень, «маргинализировалось» – может быть, из-за изменения соотношений между «высоким» и «низким». Или, скорее, из-за того, что сама шкала «высокое – низкое» маргинализировалась и оттеснена шкалой «успех – неуспех», «виннер – лузер»?)

Больше всего было – порыва к освобождению. И в том числе – к свободе от однозначной идентификации, заключенности в определение…

Диссидентство, которое оказывалось в каком-то смысле шире (странней, абстрактнее), чем диссидентство политическое. Оно касалось вообще социального. И коммуникативного. Не против – а вне.

Видимо, такое поле напряжения совпало с «нервом эпохи» середины – второй половины 1980-х. Речь идет о времени, когда происходил переход от жизни в социокультурных нишах к публичности. «Эпсилон-салон» остался в историко-литературной хронике ведущим московским периодическим изданием независимой культуры этих лет, в первую очередь, конечно, благодаря своей концепции и авторам, но и (почему и?) благодаря резонансу «общей жизни» с психологическим тоном, духом нашего круга.

В 1988 году мы, соредакторы «Эпсилон-салона», написали краткие заметки к разделу «Эпсилона» в одной из первых антологий самиздата.

Байтов там говорил: «Хотелось бы изменить представление о культуре: представить ее (или во всяком случае искусство) настоящим альтернативным пространством для полноценной душевной жизни. Реально это значит – перенести в искусство акцент своего самочувствия, самосознания, действия. Это не “уход” от проблем природного бытия (как мог бы увидеть и упрекнуть наблюдатель “снизу”), но, напротив, эффективное “сразу-снятие” этих проблем как таковых…

“Эпсилон” иногда сближают с концептуалистами, смысл деятельности которых видят в тотальном моделировании. Поэтому приходится отметить различие: наши модели более антропоморфны, они делаются для того, чтобы человек жил в них, а не просто созерцал их со стороны. Они, следовательно, и более “объемны”, т. е. внутри себя допускают движение по разным измерениям различных групп чувств. В пределе такие объекты стремятся быть уже и не моделями, а как бы полноценными, замкнутыми мирами (со своей внутренней энергетикой, экологией, “биологическими циклами” и т. п.)…»

Я описывал издание: «“Эпсилон-салон” – литературно-художественный альманах; существует с конца 1985 года; периодичность – 6 выпусков в год; объем – 4–5 п.л. “Эпсилон” – альманах в том смысле, что регулярно печатает определенный круг авторов, по мере написания ими новых вещей…

Наиболее экстравагантной чертой нашего издания оказывается его автономность даже в плоскости так называемой “независимой культуры”. Скорее всего, концепция альманаха и литературная позиция его авторов (ближайшего круга) была бы такой же, как сейчас, и в случае здорового функционирования общечеловеческих, социальных и культурных механизмов – это был бы классический вариант собственно эстетического андерграунда».

Но за несколько, довольно различных, эпох, сменившихся с конца восьмидесятых, выяснилось, что мы и вместе, и по отдельности – не в «эстетическом» андерграунде. Мы в мейнстриме живой литературы и литературной жизни, но почти никогда – в ситуативном, «на сегодня», мейнстриме мейнстрима. То же свойство, неизбывное, как цвет глаз или пластика: каждый из нас все равно, даже если и хочет иного, всегда неизбывно «на отлете». Свободен до предательства, независим до вздорности, капризен до одиночества, аутентичен до аутизма – далее читатель волен распределять по персоналиям.

Кстати, о персоналиях.

Привожу содержание всех номеров «Эпсилон-салона». Список кораблей, перечень одноклассников Лолиты, реестр душ в гоголевской поэме.

XII .85

Н. Байтов. Стихи.

М. Бараш. Поезд.

В. Крупник. Любовь.

Н. Байтов. Пиво.

А. Суетнов. Герои призрачного лета.

М. Сухотин. Героические страницы.

А. Бараш. Эпикриз.

[О ленинградском альманахе «Круг».]

[О «Русской красавице» В. Ерофеева.]

Н. Байтов. Метаморфисты.

II .86

А. Платонов. Стихи.

А. Бараш. Гранитный паноптикум.

Д. Григорьев. Кровавая Ейка.

В. Крупник. Кузнечик.

М. Бараш. Монодии.

А. Кавтаскин. Переводы из Йейтса.

Н. Байтов. О Певзнере.

Графика В. Ждана. Деревья.

III .86

А. Бараш. Гамбит.

Л. Рубинштейн. Всюду жизнь.

Б. Виан. Путешествие в Коностров.

Линдон Дмитриев. Стихи.

Н. Байтов. Знатоки.

Д.А. Пригов. Из книги «Следующие стихи».

В. Лукьянов (Строчков). Стихи.

Н. Байтов. О «Бледном огне» Набокова.

V .86

В. Кривулин. Стихи.

В. Крупник. Фундук.

Н. Байтов. Пасха в декабре.

А. Бараш. Прекрасный Иосиф.

И. Бродский. Элегия Роберту Лоуэллу (пер. Лукьянова).

И. Бродский. Поэт и проза.

А. Бараш. Еще раз: поэт и проза.

Графика В. Ждана. Аквариумы.

VIII .86

Вяч. Ерофеев. Я – нонконформист.

Л. Рубинштейн. Появление героя.

Андрес Койт (Б. Крячко). Ночная смена после получки.

В. Сорокин. Кисет.

Г. Кацов. На потолке.

Революция.

Н. Байтов. К вопросу о дуэли Никандра.

М. Бараш. Происходящее в тумане.

Н. Байтов. Музыка Сергея Летова.

С. Летов. Проблемы языка НИМ. [Рецензия на альманах «Кустарник».]

X .86

А. Кавтаскин. Стихи.

Д.А. Пригов. Шкурки стихов.

А. Воронцов. Нищий и вода.

М. Сухотин. Страницы-центоны.

М. Бараш. Декабрьские пассажи.

О. Дарк. В сторону потерянного рая.

Л. Добычин. Из сб. «Портрет».

С. Летов. Аудиальный аспект акций КД. [От редакции.]

XII .86

М. Сухотин. Страницы на всякий случай.

О. Дарк. Вторая кадриль. Пауза.

А. Бараш. КСАШ

Птица Климакс.

Наука побеждать.

Д.А. Пригов. Официально не утвержденные основания жизни.

Н. Байтов. Свидетельство о смерти.

В. Крупник. Thank you very much.

Грустная жена.

Вяч. Ерофеев. Рок-андеграундеры на рандеву.

Н.Г. (Н. Байтов). Торговля стихами в Битцевском парке.

Макс Козлов. Тусовочные новости.