Гор Видал - Город и столп Страница 11

В вестибюле обычно было много народу, кто-то приезжал, кто-то уезжал. Джима это великолепие подавляло, а скучающие коридорные показались бесконечно важными. Может быть, настанет день, и для него все это станет вполне обыденным. Джим, стесняясь своего потрепанного чемодана, пересек вестибюль. Он подошел к одному из коридорных и неуверенно спросил:

— Как пройти во флигель для персонала?

Парень скучающе посмотрел на Джима, потом зевнул и потянулся:

— Пойдем, покажу, — сказал он.

Из вестибюля они прошли в знаменитый тропический сад, который и дал отелю название. («Гарден» в переводе с английского означает «Сад»). Пораженный великолепием красок, Джим следовал за своим проводником по этим искусственным джунглям.

— Ты кем работаешь?

Джим ответил.

— Ааа, внешняя прислуга. А сам ты откуда?

Джим решил произвести впечатление:

— Да так, ниоткуда, я плавал.

В вопросе парня прозвучали уважительные интонации:

— В море? А в каком именно?

Джим как можно небрежнее сказал:

— Всюду. В Карибском море, и в Беринговом море, и в Тихом океане. Короче, везде.

— Да ну?! А что здесь делаешь?

Джим пожал плечами:

— Убиваю время, что же еще.

Коридорный кивнул и задумчиво почесал один из своих многочисленных прыщей.

Джиму отвели маленькую комнатку, выходившую окнами на автостоянку. Горничная оказалась приятной женщиной, а коридорный пообещал показать ему все ходы-выходы. Слава богу, теперь у него было свое местечко в этом мире «других».

Сентябрь в Южной Калифорнии почти ничем не отличался от всех других месяцев. Стояла ясная солнечная погода без дождя. Газеты писали, что в Европе идет война, но Джим так и не понял, в чем там собственно дело. Был какой-то тип — немец по фамилии Гитлер. У него были усы, и его постоянно передразнивали комики. На каждой вечеринке кто-нибудь непременно пародировал Гитлера, как тот произносит речь. Был еще и какой-то англичанин с усами попышнее, и, конечно, Муссолини, но тот вроде вообще не воевал. Какое-то время вокруг всех этих событий стояла шумиха, и дня не проходило, чтобы газеты об этом не писали. Но Джим к концу сентября потерял к войне всякий интерес. К тому же у него не было ни одной свободной минуты. Он обучал игре в теннис богатых мужчин и женщин, которые тоже не проявляли никакого интереса к войне. Джим понравился Шиллингу, который, сыграв с ним несколько партий, разрешил ему давать уроки. Он даже уговаривал Джима участвовать в турнирах, но Джим был вполне удовлетворен своим положением и не хотел ничего менять. Он жил без напряжения, легко. Прибавил в весе, мускулы налились. Он был популярен среди посетителей корта, особенно среди молодых девушек, останавливавшихся в отеле. Они флиртовали с ним, а он всегда реагировал вежливо, хотя и уклончиво, отчего его находили не только красивым, но и чувственным.

Джим привык к постоянному присутствию знаменитых актеров и актрис, приезжавших играть в теннис или загорать у бассейна. Одна блестящая старая актриса (ей было почти сорок) ежедневно брала у Джима уроки, грязно ругаясь всякий раз, когда удар ей не удавался. Она из всех производила на Джима самое большое впечатление.

У Джима стали завязываться собственные отношения с людьми. Коридорные несколько раз приглашали его на вечеринки. Большинство из них мечтало стать киноактерами, чем и объяснялся тот несколько отстраненный вид, с каким они выполняли свои обязанности в отеле. Некоторые из них просто влюбились в Джима, потому что он вовсе не мечтал стать актером, к тому же он, казалось, искренне восхищался ими.

У Джима был кое-какой опыт общения с людьми, и все же новые знакомые удивляли его. Они вели какие-то непонятные разговоры, а глазами все время что-то искали. С посторонними они чувствовали себя не в своей тарелке и ссорились друг с другом. Объединяло их одно: желание ошеломлять своей роскошью других, жить всегда на широкую ногу и никогда не умирать. У них было много богатых друзей, устраивавших вечеринки, на которые собирались в основном женщины средних лет, вдовы или разведенные, и тучные мужчины, становившиеся особенно невыносимыми в пьяном виде. Эти женщины обожали Джима, они часто говорили ему, что он настоящий мужчина и ничуть не похож на других. Что уж они там имели под этим в виду! Тучные мужчины тоже были с ним любезны, но, поскольку он, по своей наивности, никак не реагировал на их намеки и предложения, они оставили его в покое.

Отто Шиллинг предостерегал Джима от дружбы с коридорными. Он говорил, что поскольку эти ребята — не обычные молодые люди, то они и его испортят. Рассказывая про все эти дела Джиму, Отто входил в раж. А тот изображал такое потрясение, просто шок: он и в самом деле был удивлен, что Отто так до конца и не объяснил ему, что же он имеет в виду. Осознав, что есть мужчины, которые и вправду любят других мужчин, Джим прошел через несколько этапов. Его первой реакцией было отвращение и беспокойство. Он тщательно разглядывал каждого встреченного: не он ли?

Через некоторое время он научился узнавать наиболее явных из них по застенчивым, скупым движениям, в особенности — по манере держать неподвижно шею и плечи при ходьбе.

Через некоторое время, когда молодые люди попривыкли к Джиму, они стали с ним гораздо откровеннее. Один из них даже попытался соблазнить Джима. Джим зло и резко послал его куда подальше. Однако продолжал посещать их вечеринки, хотя бы только для того, чтобы не отказывать себе в удовольствии еще раз ответить нет.

Однажды вечером, когда Джим заканчивал принимать душ, в теннисный домик зашел коридорный по имени Липер. Заглянув в душевую, он сказал:

— Привет, Джим!

Джим смыл с глаз мыльную пену.

— Привет, — ответил он.

Хотя Липер был одним из тех, кому Джим отказал, но они оставались приятелями.

— Хочешь сегодня пойти на вечеринку?

— К кому?

Джим выключил душ, взял полотенце и вышел в раздевалку. Вытираясь, он чувствовал, что Липер с вполне определенным интересом разглядывает его тело. Джима это скорее забавляло, чем раздражало.

— К Рональду Шоу, на Беверли.

Джим удивился.

— К актеру?

— К тому самому. Говорят, он такой душка, — Липер сделал женственный жест. — Он попросил одного из моих друзей привести с собой молодых красавчиков, и я сразу подумал о тебе. Не исключено, что ты там будешь единственным парнем без задних мыслей, но кто знает, может, там и девицы будут — такие, рыжеволосые, с челками.

Джима без всяких на то оснований считали большим любителем рыжеволосых девиц.

Джим одевался, а Липер продолжал беззаботно болтать о Рональде Шоу:

— Попасть в дом к Шоу — это тебе не кот начихал. Он самая что ни на есть настоящая звезда, и все женщины от него просто без ума. Думаешь, вранье? Так вот, когда я снимался с ним на «Метро Голдвин»… — как большинство коридорных, Липер подрабатывал статистом на съемках, и поэтому часто говорил о звездах, с которыми он «снимался». — Так вот, эти девчонки-скауты пришли, чтобы вручить ему какой-то там приз, а он и говорит: «Собери-ка этих угреватых пигалиц и разложи бок о бок на съемочной площадке». И, конечно, они покрыли всю площадку, точно как в тот раз, когда тот моряк из Пендлтона свернул ему челюсть в баре Санта-Моники. Нет, я тебе говорю, Рональд Шоу — это что-то.

— Он, кажется, еще совсем молодой? — спросил Джим, перед зеркалом расчесывая на пробор свои влажные волосы.

— Лет тридцать, может. Про таких ребят никогда точно не скажешь. Да, тебе лучше знать заранее, что он к тебе будет подруливать, а ты, конечно, не станешь возражать.

— Пусть попробует! — Джим улыбнулся себе в зеркале, зная, что с таким загорелым лицом он похож на красавца-пирата. — Разумеется, я приду, — сказал он, готовый к приключению.

В свои тридцать пять Рональд Шоу был удивительно красив. Черты его лица были невероятно стандартными, что парадоксальным образом и делало его внешность уникальной. Темные курчавые волосы обрамляли его классический низкий лоб, придавая его лицу выражение, за которое поклонники называли его «озорник», а ненавистники — «неандерталец». Благодаря светло-голубым глазам он казался типичным «черным ирландцем», такой тип чаще всего встречается среди евреев. Его настоящее имя было Джордж Коэн. Одно время он считал, что может получить кой-какие выгоды, если его будут принимать за Джорджа М. Коэна (знаменитого композитора, исполнителя и актера), но оказалось, что это ничего ему не дает, и тогда Джордж Коэн превратился в Рональда Шоу — красивого, страстного молодого ирландца, чьи фильмы приносили деньги. Джордж Коэн из Балтимора прежде был очень беден, но теперь, когда Рональд Шоу был богат, и тот, и другой были исполнены решимости никогда не возвращаться в нищету. О низостях Шоу ходили легенды, правда, это никак не трогало его мать, которая по-прежнему жила в Балтиморе. Все, кто читал журналы о кино, знали, что мать — его «лучшая подружка» и единственная причина, по которой он до сих пор ходит в холостяках, что отвечало истинному положению дел — спросите любого фрейдиста.