Анастасия Ермакова - Точка радости Страница 11

Конец истории я не дослушала — зашла в кабинет. Удивительно то, что она даже не смотрела, кто садился рядом, ей просто нужно было, чтобы ее слушали, и не важно, что каждый уносил с собой лишь маленький осколок истории. От нее отстранялись, как от сумасшедшей, спешили пересесть на другую скамейку. Существует, наверное, две категории людей: одним надо учиться быть чуткими, другим — равнодушными, чтобы чужое горе не накрыло с головой, не смыло волной отчаяния.

А я всего лишь наблюдатель. Бессильный что-либо изменить в происходящем. Или почти бессильный. Да и все ли ситуации, свидетелем которых я оказываюсь, требуют моего вмешательства? Может, мудрее пройти мимо. Оставить моих подопечных в темном царстве старости, один на один со страхом, ужасом, разочарованием. Не мешать каждому проживать свое.

В работе психолога есть известный эгоизм: преодоление своей боли посредством проработки чужой. Исследование собственных бездн на безопасном расстоянии. Попытка удобрить личный чахлый оптимизм ободряющей улыбкой и словами поддержки другому человеку.

Среди моих знакомых есть только одна оптимистка в чистом виде. Ее оптимизм, неприхотливый, как сорняк, произрастает из любых, даже самых трудных житейских ситуаций. В прошлом году, осенью, лежа больше месяца дома со сломанной ногой (она ломала что-нибудь с периодичностью раз в пять-шесть лет), Вика умудрилась забеременеть, да еще точно не зная от кого, и так, с гипсом, поехала делать аборт. Врачи похихикали, но удивились не очень, и не такое видали.

Викин оптимизм состоял из смеси обаятельного легкомыслия и завидного мужества. Ей незнакомо было уныние. В ее настроении неизменно царил безоблачный штиль с мелкими барашками радости.

А в мое хорошее настроение всегда был доступ сквозняку печали, и никак нельзя было защититься от него. Он настигал внезапно и продувал насквозь.

Конфеты, принесенные мной, лежат на столе Зои Басанговны.

— Вам осталось меньше месяца до декретного отпуска, — она листает мою карту. — Как себя чувствуете?

— Сносно.

— Ходите много?

— Не очень, больше езжу.

— Это плохо. Тем более в общественном транспорте…

— Я не в общественном, я на машине.

— Муж возит на работу? — любопытствует врач.

— Да нет, я сама за рулем.

— Вы вообще соображаете? — обомлела врач. В вашем положении! Немедленно завязывайте с этим! Любой стресс, а на дороге их предостаточно, может быть опасен для ребенка. Вы меня поняли?

— Поняла. Только стрессов и без дороги хватает.

Совершаются обычные измерительные процедуры.

— Опять набрали лишний вес. Исключить сладкое и мучное, ясно?

— Постараюсь. Хотя это очень трудно.

И она решает подбодрить меня:

— Растолстеете — муж разлюбит!

Вечером вздрагиваю от внезапного, вспарывающего тишину телефонного звонка.

— Ну, как ты? — утомленный голос Саши.

— Ничего.

— Как на работе?

— Нормально.

— У-у. Я это… Я вот что хотел сказать… Знаешь, я тут подумал: может, нам лучше прямо сейчас развестись? Потом ведь ребенок, суд, морока, в общем. Сейчас это было бы проще. По крайней мере, с юридической точки зрения.

— С юридической?

— Ну да. Гораздо меньше формальностей.

Что-то творится с моей комнатой: она то сжимается, то разжимается, будто пульсирует. Ее заволакивает влажной пеленой.

— Ну, что ты молчишь? — раздражается он.

Пелена наплывает снова и снова, пресекая дыхание. Я закрываю глаза и ощущаю соленую на вкус темноту.

— Не хочешь — не надо. Я же хотел как лучше…

Он вешает трубку, а я сижу и слушаю оглушительные острые гудки.

Когда летом на даче разбирала старье на чердаке, наткнулась на забавную брошюру 48-го года выпуска «Учитесь бегать на коньках». Там обстоятельно и абсолютно серьезно рассказывалось, как в кратчайшие сроки научиться бегать на коньках. Что делать с руками и ногами, в каком положении держать корпус. К рекомендациям прилагались иллюстрации атлетического вида мужчин в специальных костюмах и шапочках, изображающих, как именно будет выглядеть будущий конькобежец. Примерно так я и живу: учусь делать что-то неестественное и, возможно, бессмысленное. Я — неловкий конькобежец, который постоянно падает и ходит с разбитыми коленками, но снова упорно встает на коньки. Зачем? Не знаю. Но мне не интересен гладкий лед, мне нужна неровная, трудная поверхность, требующая усилий, чтобы не упасть.

8

Время от времени, как родительские собрания в школе, у нас в «Кленах» проводятся собрания родственников пациентов. Обычно их организует заведующая. Основной пункт — сбор денег на дополнительные нужды. Прошлое состоялось неделю назад. После подробно изложенных коммерческих соображений Ироиды, предлагалось выступить всем желающим. Физрук с Лилей, отрешенно уединившиеся в уголке, интереса к поступившему предложению не проявили; Ефимка пообещал, что за определенную сумму, которую он озвучит чуть позже, с глазу на глаз, пациенты пансионата будут сверкать новенькими зубами; терапевт Анна Викторовна, как всегда, отметила благотворное влияние на стариков здешнего свежего воздуха и здорового питания.

— А вы хотите что-нибудь сказать, Анастасия Александровна? — обратилась ко мне заведующая.

Я встала, оглядела хорошо одетую публику, заполонившую иномарками всю стоянку пансионата, и сказала:

— У меня к вам одна просьба: навещайте своих родителей почаще.

— Это все? — ухмыльнулась Ироида.

— Нет, не все. Еще есть предложение. Давайте поставим в холле большую живую елку и пригласим в один из новогодних дней Деда Мороза со Снегурочкой. Это, если всем скинуться, будет совсем недорого.

Брызнуло несколько смешков, заведующая делала мне знаки, означающие, что я не в своем уме.

— А что, пусть старички порезвятся, — сказал упитанный дядька в длинном кожаном пальто, сидящий на первом ряду. — По-моему, неплохая идея!

— И, если у вас есть такая возможность, — продолжила я, — пожалуйста, заберите родителей домой хотя бы на новогоднюю ночь. Им так приятно будет встретить праздник в домашней обстановке.

По залу пробежал шумок недоумения.

— Я, например, буду в командировке, — заявила ухоженная дама со сложной высокой прической.

— И вообще, зачем их травмировать — возить туда-сюда? — раздался голос с задних рядов. — Пусть лучше здесь отдыхают.

— Нет, это действительно ни к чему, — Ироида грозно глянула в мою сторону.

— Значит, так, — подытожил дядька в кожаном пальто, — собрание постановило: Деда Мороза со Снегуркой пригласить, родителей не тормошить. Все согласны?

Согласие было почти единодушным. Только двое подошли потом ко мне и объявили о своем желании забрать стариков.

Один из них — Максим, племянник Светланы Сергеевны. Пухлые щеки, тонкие усики, хмельные глаза. Несколько месяцев назад он приходил в мой кабинет на консультацию. Начал с того, что у его тети хронические бессонницы, закончил собственными проблемами: напрочь пропало сексуальное влечение к жене, не складываются отношения с четырнадцатилетним сыном. Парня затянули в какую-то секту, и тот ходит теперь как обкуренный, запирается у себя в комнате и целыми вечерами сидит, слушая заунывную музыку. Мы проговорили тогда часа два.

— Ну, как у вас отношения в семье? — спросила я его полгода спустя. — Наладились?

— Ну… — засмущался Максим. — Как вам сказать? В общем, да.

— И что, снова тянет к жене? — улыбнулась я.

— К жене? Нет, у меня появилась другая женщина…

— Да?.. А как сын?

— Скоро у меня будет еще один сын, — с гордостью сообщил он. — Мила ждет ребенка.

— Мила — это жена?

— Да нет, — отмахнулся Максим. — При чем здесь жена? Мила — моя любимая.

— А-а-а…

— Осуждаете?

— Ну, что вы… С какой стати? Хотите дружеский совет? Не забывайте о первом сыне, ладно? Поймите — переходный возраст, сейчас ему особенно необходимо ваше внимание.

— На совесть давите?

— Нет, просто делюсь собственным опытом. Я пережила то же самое. Мне было пятнадцать, когда отец завел другую семью. Поверьте, это тяжело.

— Вы хотите сказать, что до сих пор не простили его?

— Простила, конечно. Только уже ничего не поправишь. Та пятнадцатилетняя девочка так и осталась брошенной…

— Спасибо, — иронично хмыкнул Максим, — учту.

Еще решили забрать на Новый год Игоря Ивантеевича. Дед этот приходил ко мне только однажды. Жаловался на старческую сентиментальность: дескать, плакать стал абсолютно без всякого повода. А ведь за всю-то жизнь рыдал — по пальцам сосчитать: когда умер первенец, годовалый Андрюша (двусторонняя пневмония), да на похоронах родителей, сначала отца, а потом, через пару лет, матери. Что же делать? Да ничего, успокоила я его. Слезы стариков так же естественны, как плач младенцев. В старости сердце обнажается, как у ребенка, и живется честнее и чище. Плачьте, не бойтесь. Это даже хорошо.