Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета Страница 11

Книжка была по тем временам неприличная — второй том полного собрания Мопассана, только-только пришедший и незаметно украденный с отцовской полки в последний перед отъездом вечер. Репутация автора разжигала интерес, а некоторые эпизоды вызывали ужас: неужели это можно? Но заговорить о книжке вслух ни одна не решалась — совали ее Маргошке молча, не поднимая головы. Только дура Лидка причитала: «За что он ее, а?» — в финале рассказа «Сумасшедший» герой, ревнуя свою любовницу к коню, на котором она любила скакать галопом, убивает и коня и любовницу.

Толька не обманул и приехал почти вовремя. Алла сказала: «Хватит!», хлопнула дверцей, и машина тотчас тронулась, а Лидка, размахивая руками, кинулась догонять.

Был душный, яркий, красный вечер. Когда, взревев, газон выскочил на дорогу — при этом запаска, на которой сидели, рванулась к заднему борту, и все повалились, — когда газон выскочил на дорогу, понесся по бокам отливающий красным ежик жнивья. Горели под солнцем красные самоходки, горели красные вымпелы на серых прицепных «сталинцах», горели огненные пятна на стеклах привалившихся к ним под загрузку самосвалов. Толик гнал по наезженной дороге, словно шел на рекорд, и, сторонясь встречных или обгоняя груженых, закладывал такие виражи, что газон кренился, как самолет. На запаске все время нужно было сидеть, хотя удобнее было бы стоять за кабиной. Но тогда эта запаска, оказавшись на воле, могла бы оставить без ног. Поэтому сидели, держась друг за друга, чтобы не слететь с мягкой резины на стальной обод. Беспризорный рюкзак носился по кузову, как заяц, пока не забился в угол у заднего борта.

Туча надвигалась из-за кабины. О ней вспомнили, когда она уже захватила полнеба. Машина неслась ей навстречу, и через несколько минут солнце прыгало и узкой щели у горизонта и по кабине ударили звонкие капли.

— Стойте! — закричала Лидка и забарабанила кулаками по крыше.

Толик тормознул, и недовольная Алла вылезла на подножку.

— Я вспомнила! — сказала Лидка. — Я огурцы, наверное, мальчишкам в лес послала.

— Вот какая! — сказала Тамарка. — А думала на нас.

Все, конечно, захохотали.

Когда въехали в деревню, дождь уже хлестал вовсю. Но солнце еще не зашло, было тепло, и головы можно было не прятать, раз сейчас все равно мыться.

— Тещенька! — позвал Толик, подрулив к забору из двух жердей, за которым стояла не новая, но крепкая, в три окна изба с чуть покосившимся крыльцом. — Выходи, москвичек привез!

Никто не откликнулся. Дождь лупил по плоским грядкам развалившихся картошек. Им этот дождь был как раз.

— Толик, — спросила Тамарка, — а промтоварный у вас до каких?

— А мне в библиотеку! — сообразила Лариса.

— Ты меня на танцы приглашаешь? — приступила к делу Маргошка.

— Всем тихо! — сказала Алла. — Идет только Лида. Купишь сухарей, подушечек — и никаких ананасов!

— Но в библиотеку-то можно? — ныла Лариска.

— Ну да. А потом ищи тебя всю ночь! — не сдавалась Алла.

— Ты не веришь в простых людей! — верещала Маргошка.

— Никаких ананасов, ясно?

— Мы тихо, — пообещал Толик, — не слышны в саду даже шорохи.

— Показывай! — сказала Алла и дернула калитку. Ей тут же пришлось разуться, потому что по тропинке катил желтый, пенящийся ручей.

— Баня топится, — успокоил Толик, — а теща, наверное, корову доит. Кому спинку потереть, записывайтесь!

— А водки в магазине нет! — крикнула с дороги Лидка. Она уже отбежала метров на пятьдесят, словно боялась, что Алла ее остановит. — Может, сладенького купить?

Алла на эту провокацию не среагировала. Она шлепала к баньке в углу участка, труба и правда дымилась. Девочки шли за ней.

— И алкоголичка к тому же, — сказала Тамара. — Теперь я знаю, куда наши деньги летят.

— Ты пока не очень кадрись, — крикнула Маргошка Толику, который остался около машины, — а то я с тобой на танцы не пойду.

— Побежишь! Я ботинки индийские достану, со скрипом!

— А рюкзак где? — спохватилась Алла, когда уже подошли к бане.

— О чем вы только думаете? Толик, сбегай, пожалуйста!

В бане было жарко и так дымно, что щипало глаза, полосы тянулись к маленькому окошку с огрызком стекла, потому что солнце все еще не зашло. Все то ли разомлели, то ли так устали, что не было сил раздеваться — сидели на лавке, и даже говорить не хотелось. Потрескивали угли в печи, где-то далеко играла музыка, истошная баба кричала на дороге: «Мань, Мань, Мань! Где ты ходишь, сука рогатая?»

— Как хотите, — сказала Тамарка, — но с грязными, я спать не лягу. А люстр тут, извините, не повесили.

Она нагнулась, подхватила подол, полезла, раскачиваясь, из сарафана. Грудь мешала ей выбраться, хотя она, схватив подол наперекрест, тянула его так, что где-то трещало.

— А я вот!.. — крикнула Маргошка, выскочив к печке, и дернула полы. Пуговицы проскакивали в петли одна за другой, только самая верхняя застряла, словно так было и задумано, и Маргошка гордо выставила маленькую острую грудку в белом атласном лифчике.

— Алле гоп! — скомандовала она себе и, повернувшись к девчонкам спиной, задвигала руками под сарафаном, и он лег ей между локтей, как хвост, прикрывая чуть переломленную поясницу. — Кто заплатит за большее?

Она опять повернулась, показывая смуглые, с вишенками сосков груди, повисшие над скорлупками опущенного лифчика.

— Делайте ваши ставки, господа!

Алка раздевалась спокойно и деловито, как работала. Расстегнула и стащила прилипшую к плечам кофту, спустила юбку. Потом, морщась, полезла за спину... А в это время Маргошка, облитая красным солнцем, все еще в сарафане и повисшем лифчике, приплясывала, прижав ладони к покачивавшимся бедрам.

— А-ва-ра-я, а-а-а! — раздался Толькин голос, и в окошке — осколок стекла он незаметно вытащил — показалась его макушка.

Маргошка рухнула, где стояла, Тамарка свела ноги, как клещи, обхватила себя руками, прикрывая грудь. Громче всех кричала Лариска, хотя сидела она в самом углу и видеть Толик ее никак не мог.

— Ну-ка! — спокойно сказала Алла, перешагивая через копошившуюся на полу Маргошку, и двинула тазом Тольке по макушке.

— Вы что? — обиделся он. — Я рюкзак принес!

— Негодяй! Хам! — кричала Лариска, она подскочила и застучала кулачками в таз, которым Алла закрыла окно.

— Возьмите свое барахло! — крикнул Толик под дверью. — А еще в институте учитесь!

— Хватит кричать! — сказала Тамара. — Будем мы сегодня мыться?

Она встала и пошла к печи — высокая, с плавными плечами, широкой спиной, перехваченной выше бедер как жгутом. Два белых полушария, заключенные в четкие рамки загара, светились, покачиваясь. Там, где начиналось белое, загар казался особенно темным, почти фиолетовым.

— Толик! — закричала на улице Лида. — Ты тоже мыться пришел? А я «Цинандали» купила и печенье. После бани чай будем пить.

— Нужны вы мне очень. Я лучше на молочную ферму поеду.

— Ты не уезжай! — кричала Лида. — Я «Цинандали» купила.

Алла откинула крючок и ждала. Лидка ворвалась красная и счастливая:

— Девочки!

— Подожди! — сказала Алла. — Кто тебе разрешил?

— Девочки, — заспешила Лидка, — я такое печенье купила! Я его еще с войны помню. Галеты называется!

— Зубы сломаешь! — буркнула Маргошка.

— А водки нет! — кричала Лида. — Продавщица сказала, что до конца уборки не будет.

Она, задрав руки, стягивала платье, но Алла вдруг дернула подол вниз.

— Ты чего? — спросила Лидка, высовываясь. — Я сейчас.

— Ты порядка не знаешь? — спросила Алла. — Ты не помнишь, что я тебе говорила? Чтобы питание было не дороже восьми рублей в день. А у тебя сколько выходит?

— Девочки! Что она пристает? Сами ведь едите. Разве я продукты в землю закапываю? А ты даже поросенка взять не разрешила. Сейчас бы уже какой вырос!

Лариска скинула наконец сарафан и, прикрываясь растопыренными пальцами, пробежала к лавке, села рядом с Тамаркой и плеснула из таза пригоршню на чуть заметные округлости. Тамарка, намылив на ладони что-то розовое, теперь осторожно касалась этим тяжелых грудей — сверху и снизу, словно боясь тронуть темно-коричневые припухлости, на которые сверху наползала пена.

— Девочки! — закричала вдруг Маргошка. Она даже мыться перестала, вскочила с намыленной головой. — Давайте выберем мисс Целину.

— Это в каком смысле? — не пропустила случай съехидничать Лариска.

— А в таком. Выбирают же мисс Европу, мисс Америку. А мы выберем мисс Целину — самую красивую, самую конфетку.

— Зачем тебе это? — спросила Тамарка.

Алле эта идея тоже не понравилась:

— Мало мы ругаемся? С этими выборами до утра проковыряемся.

— И пусть, — закричала Лидка, — пусть до утра! В человеке все должно быть прекрасно. Это писатель Чехов сказал. Мы выберем самую красивую и будем ей поклоняться, будем ценить красоту, воспитывать себя.