Татьяна Мудрая - Пантера, сын Пантеры Страница 11

Но не будем подхватывать разновременные сплетни, тем более что они вовсе не доказательство. Кстати, те же сведущие в своем бабском деле тетки, что отрицали мужскую способность Иосии, признавали у затяжелевшей Лизаветы типичный «ложняк», хотя некто невидимый твердо посулил ей на Новый год сына; ну, а по чьему слову вышло?

Что до самого Иосии, ему достался как бы краешек чужого сна — о том, что люди Сирра похитили его невесту и держали у себя в холе и почете. Значения он тому особого не придал, но проснулся куда более влюбленным и решительным. И вовремя: многие достойные юноши положили глаз на пригожую Син еще тогда, когда ее считали сущим недомерком и пустой скорлупкой, так их было не испугать внезапно открывшимся в ней детородным талантом, вовсе нет! Это обстоятельство, будучи лишней гарантией и, так сказать, прикрытием их мужской благонадежности, лишь раззадорило. Ведь для истого библеца его бесплодный стручок — не меньший позор, чем окаменевшая утроба жены.

Видя такие дела и пересуды, скромник Иосия желал было вовсе отойти от дел — состязание за полное чрево назревало нешуточное, и его девочке мог выпасть, по здешним меркам, самый великолепный жребий. Однако обе его женщины были начеку.

— Как бы там ни было, а первоапрельский костер у гаража жгли вы оба, — рассудительно говорила Анна. — Против судьбы не попрешь. Или ты, Иосия, хочешь показать, что я понапрасну тебе свою дочь навязала? Позор на мои седины!

— Эти «обросшие грубым волосом» и их почтенные матушки уверяют меня, что ты, дядя Иоси, не можешь дарить мне детей, — с коварной интонацией вторила Син своей матери.

— Уж кому-кому, а не им мне указывать, что я могу, а что нет. Сопляки они, твои любимчики! — возмутился Иосия.

— Не любимчики вовсе. Так, два ноля без палочки, — с невинной интонацией сказала девушка.

— Угу. Как на двери деревенского сортира, — хохотнула ее мать.

— И я никого не потерплю рядом с собой, кроме тебя. И, конечно, мамы, и тети Лиз, и дяди Закарии, но это совсем другое, — закончила Син свои речи.

Таким образом, всё случившееся было уже решено и предрешено в высях. Позже рассказывали, что потенциальные женихи будто бы мерились своими тростями или кидали их — какая покатится дальше — и что Иосия будто бы победил. Не можем сказать, правда то или нет. Указанная выше писчая принадлежность в старину играла ту же роль, что шпага российского чиновника или головное покрывало мусульманского ученого, но кто, скажите, решится поставить на кон знак профессиональной принадлежности? Более вероятен другой слух: будто бы торжество Иосии ознаменовалось тем, что на верхушке его личной поникшей было тростинки расцвела лилия, а, может быть, яблоневый цвет или вообще сакура. Понимать сие буквально или аллегорически мы, тем не менее, не станем. Ибо в чем могла заключаться победа, если не было истинного соперничества? Ведь матриархальный Библ никогда не станет в брачном вопросе идти против воли родительницы. Так что Иосию благополучно окрутили с его юной невестой, а через восемь месяцев родился мальчик.

Откуда он был родом — от сна или искры, от солнца или лунного света, от желания мужа или печали жены, — о том Иосия если и задумывался, то никого в эти думы не посвящал. Он был счастлив в браке: все они трое были счастливы, а тень приснившейся и невысказанной любви покорно стояла рядом, благословляя семейный союз. Всё блаженно спуталось, наполовину позабылось — и упорно ждало своего часа.

Первоапрельская уборка

…Ибо тела нашего основа —Искра, капля, легкий прах и ветер.

Достопамятные события, таким образом обозначенные, на самом деле имели место быть несколько раньше, а именно двадцать пятого марта (что есть день так называемой felix culpa и одновременно Благовещения). Так подсуетилась судьба ради того, чтобы результату событий поспеть аккурат ко дню Побеждающего Солнца, зимнего солнцестояния и кануну Нового года, а именно — к двадцать пятому января, в чем можно видеть ряд символов, выстроенных искусной и умелой рукою. Однако весь Библ традиционно устраивает уборку сухого листа и омертвелых сучьев — причем одного становится все меньше, а других все больше — именно первого апреля. Этот прекрасный старый обычай сохранился, хотя здешняя зима раз от разу сокращается под натиском лета, и армии добровольных работников каждый год в самом начале второго месяца весны высыпают на улицы с песнями, плясками, анекдотами и спиртным, чтобы достойно провести означенное время. Впрочем, никому не возбраняется начать ковыряться на своем участке и раньше традиционного дня, лишь бы потом не отлынивал от всеобщего и всеми принятого изъявления чувств. В конце концов, благо в Библе тому, у кого сохранился хоть клочок чего-то своего…

Итак, утром вышеуказанного дня Иосия во всем цвете своего еще не поколебленного, но пока и не утвержденного и отчасти даже шуточного жениховства сидел в гараже на обыкновенном своем месте и глядел в книгу, видя перед собой неизвестно что. Оторвался он от лицезрения лишь тогда, когда его брат с каким-то особенным вызовом зашебаршился за его спиной в генеральной поленнице, куда складывались самые отборные и аристократические дрова.

— В чем проблема — ищешь что?

— А. Мусора много стало попадаться, коры там и щепок. Вот бы переложить кладку, только уж больно плотно сложена, — пыхтя ответил Закария. — Хотя, может статься, и решусь ее потревожить. Моя Лиз, видишь ли, пристала: хочет от меня какого-никакого, да ребеночка. Именно чтобы я сам. Как говорится, хоть от чурки, хоть из плашки. А если понять буквально: чем еще столяр так хорошо владеет, как деревом?

— Птенчики ее уже не успокаивают? Или гибнут, наверное, во множестве?

— Да нет, почти всех выпавших выхаживает, а слетков и подавно. Рука легкая: в платок заворачивает, баюкает и приговаривает. Потом назад в гнезда подкидывает, а то и я помогу, если высоко и с лестницы не достать. И ведь принимают их родители, вот что самое удивительное!

— А помнишь, мы ей голыша в самом роскошном здешнем магазине покупали — орет, мочится и соской хлюпает. Ты говорил, понравилось.

— Ну как же. Приданого нашила целый сундук, да у нее еще от крошечных куколок осталось, каких детям раздавала. Спать с собой не однажды укладывала. Только снова всё это какому-то настоящему ребенку досталось. Лизе хоть по временам дура-дурой, а понимает, что свои дети из животика родятся. Или аист в капусте находит.

— Извели мы аистов. И капусту тоже, кроме кольраби. Всему ведь вода требуется. Вот Санта-Клаус, говорят, жив, по-прежнему со своих ледников раз в году подарки приносит.

— Ну, Санта все-таки по детишкам работает, а не самих детишек. Да мы уж и это прошлый год пробовали: очередного резинового пупса прислал.

— По-моему, и то лучше, чем из твердого дерева. Я еще понимаю — дитя из тонких веток, листьев и цветов, как Блодайвет. Хотя норов у нее был скверный.

— Есть и другие сказочки. Не хочешь «Мабиногион», возьми «Махабхарату», там есть дитя в ларце. Или японские моногатари, где каждый второй малец — либо из персиковой косточки, либо из бамбукового колена.

— Шибко мы оба умные да ученые. Ну ладно, ищи, что на тебя глядит, авось и повезет.

В этот самый момент пол зыбко дрогнул, как от дальнего подземного толчка, потревоженная поленница качнулась, и верхние ряды обрушились прямо на Закарию, колотя его по голове и плечам и, наконец, повергнув наземь. Иосия вскочил с места.

— Ушибся? — с тревогой спросил деловито шевелящуюся груду.

— Нет, каков вопрос! — воскликнул Закария, выгребаясь на свет божий. — Ладно, отвечаю. Синяка два-три обрел, не в первый раз. Зато и кое-что дельное к ним в придачу. Погляди-ка!

И он вознес над головой накрепко зажатое в правой руке полено округлой формы, облаченное в тонкую смугло-золотистую шкурку.

— Можно сказать, само в руку прыгнуло. И ведь какое ладное: нарочно ищи — не найдешь.

— Чудное какое. Породы не скажешь?

— Подзабыл. Многое тогда рубили и пилили, а я подбирал. А еще странней — я такого вовсе у себя не помню, хотя считал, что каждую свою деревяшку знаю в лицо.

— Явно не из отцовой копилки: недалеко лежало, — раздумчиво сказал Иосия, подойдя совсем близко. — И свежее: волоконца тонкие, нежные, будто вода по ним еще бежит. И теплое изнутри, будто живое.

— Живое, — рассеянно подтвердил его брат. — Для меня они все попервоначалу такие, хотя потом это гаснет. Но никогда до конца. Огонь я только такими уснувшими кормлю, иначе боязно делается. Слушай, а чего ты с книгой сюда притащился, на столе оставить не мог?

— А, — Иосия скосил глаз на дряхлый, некогда изумительно переплетенный томик in octavo. — То ли с перепугу заклинило, то ли кстати хотел тебе про Карну почитать или Далана. Тут многое такое спрятано под единым переплетом. Да, а сам переплет узнаешь? Юхимой сработано.