Михаил Угаров - Море. Сосны Страница 11

– А ты чего молчишь? – спросила Виктора Лика.

– Я плыву, – отвечал Виктор.

– Он плывет, – поддержали его мужчины.

Вышли на берег.

Девушки трясли волосами, и брызги летели в разные стороны.

Потом все легли на горячий камень обсыхать.

– Хороший ты человек, – глядя на Виктора, задумчиво сказала Лика.?- Скучный ленинградец. Вот приедешь домой, и все у тебя будет хорошо. Скучно и однообразно, а это и есть – счастливо.

– Да у нас у всех особого веселья не предвидится, – вступился за Виктора Стендап.

– Но этот-то… – кивнула Лика на Виктора, – быстрее всех привыкнет. Вовремя кормить, вовремя поить – и все ему хорошо…

– Чего ты напала на парня? – спросил Элик.

– Нашло что-то, – ответила Лика. – Вспомнила вкус его члена, наверное.

Очень резко это прозвучало. И даже грубо.

Все немного напряглись.

Лика намеренно говорила это при всех, вслух. И униматься она не собиралась.

– Вкус вареной кукурузы, – повышая тон, сказала Лика. – Только без соли.

Если бы не было здесь Виктора, то все бы смеялись. Но он здесь был, и все было иначе.

– А мне показалось, – сказала вдруг Верка, – вкус немного с горечью.

И она посмотрела Лике прямо в глаза.

Этот издевательский разговор прекратил Элик.

– Этот вкус, – сказал он, – ничем не отличается от вкуса коленки или локтя.

– Откуда ты знаешь? – спросил его Гоухоум.

– У меня позвоночник гибкий.

Лика резко встала с камня и пошла по тропинке вверх.

Все смотрели ей вслед, а Виктор не смотрел.

Если бы не его южный загар, то он сидел бы сейчас красный как рак. И если бы не его апатичный взгляд в море, то все увидели бы, что он в бешенстве.

Не хочу запоминать

На каменной площадке, на самом ее краю, сидела Лика, свесив ноги над пропастью.

– Хочешь, спрыгну? – сразу спросила она Виктора.

– Лика!

– Я не Лика.

– Ты не Лика, ты не Инна, не Ия… Послушай, я ухожу утром.

– Уходи. Мне-то что? У нас с тобой ничего не было, я даже имени твоего толком не помню.

– Меня зовут Виктором, – усмехнулся он. – Сороковой год рождения.

– Наверное. Может, Виктор, а может, Анатолий. Мне все равно.

– Не хочешь меня запоминать, да? – догадался он.

– Я и своего-то имени толком не помню. Я же не притворяюсь, что я не Лика… У меня провалы в памяти. После того как в меня стрелял Зураб.

– После того как не раскрылся однажды парашют? – разозлился Виктор.

– Какой парашют?

– Какой Зураб?

– Горец.

– А как звали того, кто тебе нож вставил?

– А его я не помню…

Виктор спокойно, не торопясь, взял ее за волосы и рывком оттащил от края пропасти. Поставил к скале.

И ударил ее по лицу.

Это было впервые в его жизни. Ударил и подумал: бить женщину – ничего особенного.

– Нет, не вспомнила, – задумчиво сказала она.

– Ты не Лика и не Инна. И мне совершенно не интересно это знать. Я не хочу тебя запоминать.

А она в ответ ему слабо улыбнулась.

Над скалой появились два военных вертолета.

Виктор и Лика подняли головы вверх.

Но прятаться под каменный козырек не стали.

– Что это они разлетались? Может, война? – спросил Виктор. -

И сам ответил: – Хорошо бы…

Не обернувшись, ушел.

Сердце не здесь

– Иди сюда! – крикнул Виктору Элик. – Американцы говорят – что-то у нас тут происходит.

Компания сидела кружком на плоском камне, все напряженно слушали “Голос Америки”.

– Война? – бодрым голосом спросил Виктор.

– А Лика где? – спросила Мила.

Далекий русский голос из Америки говорил:

– Наблюдатели отмечают концентрацию военных кораблей в районе черноморского побережья Кавказа, на участке Гагры – Пицунда. Также в этом районе отмечено активное передвижение малых групп сухопутных войск. Причина активизации вооруженных сил в этом районе наблюдателям неизвестна.

Гоухоум присвистнул.

– То-то, я смотрю, и кораблики взад-вперед плавают, и машинки с гусеницами ездят…

– Не ссыте, америкашки! – засмеялся Элик. – Это простые учения.

По тропинке сверху спустилась на пляж Лика.

Она села на камень рядом с Виктором, а потом еще и голову ему на колени положила.

Верка, глядя на эту парочку, рассмеялась.

Виктор аккуратно приподнял голову Лики и убрал колени. Отодвинулся от нее.

Лика погладила рукой по его небритой щеке и сказала:

– “Он суров и нелюдим, только крысы дружат с ним”.

– Ладно тебе, – сказал Стендап. – Он парень невредный, и у него, наверное, доброе сердце.

– Сердце у мужчины большое, – подхватил Элик. – Оно вмещает несколько женщин. А у женщин – маленькое, там едва один помещается…

– Поэтому они такие ревнивые? – развеселился Гоухоум.

Верка и Мила только стреляли глазами – с Виктора на Лику и с Лики на Виктора.

Лика отвечала девушкам долгим и безмятежным взглядом.

А потом она положила руку Виктору между ног, на самое неприличное место.

И все, совершенного того не стесняясь, стали смотреть на ее руку, ожидая – что же будет дальше?

– Сердце не здесь, – спокойно сказал Виктор.

Лика ничего на это не ответила, но руку не убрала.

А он сидел, никак не реагируя. Просто сидел, смотрел в море.

– Все? – спросил он наконец насмешливо.

– Ты ничего не чувствуешь? – спросила Лика.

– Ничего. Ты думаешь, если взять мужчину за яйца, то он сразу что-нибудь почувствует?

– Да, я так думаю, – мягким голосом сказала она. – Мужчина – животное.

– Ты ошибаешься.

Виктор грубо отшвырнул ее руку.

Он сделал это чуть резче, чем нужно. Из-за этого Лика потеряла равновесие, свалилась с камня, вскрикнула от боли.

Коленка была разбита, ссадина темнела на глазах, тонкой струйкой потекла кровь.

– Как сказал Гагарин, “чувствую себя хорошо, травм и ушибов не имею, – сказала Лика. – Прошу передать лично Никите Сергеевичу Хрущеву”…

Не договорила. Заплакала.

Резко поднялся на ноги Стендап.

Виктор, подхватив его движение, поднялся тоже.

– Ты обидел девушку! – сказал Стендап и ударил Виктора в лицо.

Виктор остался на ногах, равновесия на наклонном камне не потерял.

– Я умею драться, – сказал он Стендапу. – Раньше не умел, а теперь вот умею.

И ответил Стендапу коротким ударом в лицо.

Того повело от удара назад, нога поехала по камню. Он взмахнул руками и упал коленями на камень.

Виктор опустил руки, драться он больше не хотел.

Все отвели глаза, они старались не смотреть на Стендапа, стоявшего в нелепой и позорной позе раком.

Тишину прервали позывные “Голоса Америки”. И дикторский голос:

– ?Наблюдатели сообщают, что в СССР не исключена возможность внутриправительственного переворота. Есть сведения, что лидер Коммунистической партии и советского правительства Никита Хрущев блокирован военными в своей резиденции в Пицунде. Говорят о возможном смещении его с высшего государственного поста. По сведениям информированных лиц власть в СССР скорее всего перейдет к Леониду Брежневу…

Новые времена

Молчали, не знали, как реагировать.

Первой откликнулась Мила-Бикини. Она подняла вверх кулачки, потрясла ими в воздухе:

– Это же здорово!

– Новые времена… – растерянно сказал Элик.

– Что хорошего? – настороженно спросил Гоухоум.

– Хрущев старый и глупый, а Брежнев молодой, он все поменяет! – ответила Мила.

– Может, хоть Гумилева издадут наконец? – спросил Элик.

– Размечтались! – поднимаясь с коленок, сказал Стендап. – Пускай для начала перестанут сраться со всем миром, а то стыдно!

– Это ты размечтался, а не мы! – засмеялся Элик.

– А я хочу съехать из коммуналки, – сказала Верка и добавила: – Еще мужа и двоих детей.

У Лики была разбита коленка, и кровь все шла, потому что она обмывала колено морской водой, а та соленая…

– Пускай откроют все границы, – вытирая слезы, сказала Лика. – Во всем мире.

Последним сказал Виктор:

– Чтобы все было иначе, не как до сих пор!

Этого хотели все.

Они загадывали желания, как это делают в детстве. Или на Новый год, когда в руках у каждого по бокалу шампанского.

…Они хотели в жизни перемен – все равно каких.

Они не знали, что в октябре 1964 года в стране начнется самый серый и самый скучный отрезок в их жизни, в жизни всей страны. Многие из их сверстников просто и тупо сопьются – от беспросветной щемящей скуки.

И когда через двадцать с лишним лет начнутся хоть какие-то перемены в жизни, то они будут уже не молоды. И никогда не будут так красивы, как сейчас, освещенные вечерним солнцем.

Все просто

Виктор рывком, одним движением снял с себя трусы.

Что с него возьмешь – он нудист.

– Нифа се! – сказал Элик, что на языке тех времен означало “ничего себе”.

Все стали спешно раздеваться.

Виктор, отсвечивая абсолютно белой попой, зашел в воду первым.