Евгения Кайдалова - Дело кролика Страница 11

Убийственно солнечный рабочий день. Кондиционеры работают на пределе. Мы тоже работаем.

— Мы с Тариэлом немножко посовещались, Карлос, и решили вложить деньги в другую недвижимость. Мы хотим купить в Испании дом. Дом — не плантация, поливать не надо (смех), и колорадский жук не съест!

Карлос тоже посмеялся. Платон Бежанович развил идею:

— Можно будет дом сдавать в аренду…

Тариэл Давидович:

— Или пусть наши дети там в каникулы отдыхают… Карлос и к этому отнесся без удивления:

— Где бы сеньоры хотели купить дом?

— В Малибу! — воскликнул, не сдержав радости, Геворкадзе. — Скажу тебе, Карлос, как другу, с детства мечтал купить дом в Малибу, там где все эти голливудские Шварценеггеры живут. Малибу — это ведь на острове около Испании?

Карлос подзадержался с ответом. Он был чуткий человек.

— Я был бы очень рад, если бы Калифорния была собственностью Испании…

После этого должно было пройти некоторое время. Тариэл Давидович медленно доставал сигарету и закуривал. Мы напряженно ждали продолжения.

— Слушай, Карлос, какой магазин у вас в Барселоне самый крупный?

Карлос в ужасе покачал головой:

— Он не продается!

— Да нет, — Тариэл Давидович презрительно выдохнул дым, — так чтобы не стыдно было зайти потратить деньги…

Помня секретаршу Лену, я уже знала, что в такой момент нельзя не отвести душу.

Внутри пятиэтажного супермаркета «El Corte Ingles»[16] я в переговорах уже не участвую: продавцы понимают покупателей лучше, чем родная мать агукающего младенца.

— Зачем тебе такой легкий костюм, Тариэл? В Москве сорока градусов в тени не будет.

— Надо же мне здесь в чем-то доходить неделю! Посмотри, какие брюки мятые — неприлично уже!

Продавщица, услужливо подбегая с еще одним костюмом:

— Este traje es muy mono tambien, Senor![17]

— Слышишь? Это какой-то «моно».

— Как будто стерео есть! Ладно, возьму, пусть будет!

Карлос, не отрывая заинтересованного взгляда от русских партнеров, сообщает мне следующее:

— У нас состоятельные люди предпочитают делать покупки в небольших бутиках, но сеньоры спрашивали, какой магазин самый крупный, и я честно ответил, что «El Corte Ingles». Может быть стоит сказать им, что они сейчас покупают вещи там же, где и весь средний класс?

Я лучше промолчу. Хватит с них на сегодня огорчений.

— Зачем тебе такие часы, Тариэл, все блестящие? Ты что, сорока? Возьми лучше эти, из красного дерева — они поизящнее, что ли. И к твоим обоям лучше подойдет.

Тариэл Давидович, гордо:

— Мне не надо — как лучше, мне надо — как дороже!

За холеным, белым от огней олимпийским портом, задумчиво наблюдал Христофор Колумб, поставленный на строгую, гладкую колонну. На голове у Колумба перебирала лапками голубка, устраиваясь поудобнее.

— Эта парочка всегда вместе, — улыбнулся Карлос, — и даже имена у них похожи: «Colon» и «Paloma»[18].

То, что мы сбежали из супермаркета, оставив Геворкадзе и Каретели в цепких руках продавцов, выглядело бы достаточно невежливо… если бы мои шефья удосужились это заметить.

Карлос повернулся спиной к морю и указал куда-то в глубь совсем уже смазанных темнотой улиц.

— Обратно мы пойдем через готический квартал, и я покажу вам дворец, в котором Колумба принимали короли, когда он вернулся из Нового света.

Чем выше поднимался город от моря к горам, тем ярче он становился. Готический квартал средневеково чернел, но в районе «Ensanche» улицы уже полнились огнями, по-сказочному зеленовато светилась «La Sagrada Familia», и на самой окраине Барселоны, на холме, радужно полыхал парк аттракционов. Где-то под слоем темноты затаились и музей Пикассо, и раскопки римского города Барсины, и поющие фонтаны у подножья горы Монжуик…

За нашими спинами звучит пушечный выстрел. Я вздрагиваю, но не удивляюсь: должно быть, канониры в порту заприметили приближение каравелл.

— Посмотрите, Хулия, скорее! Начинается сухая гроза.

Безоблачное, уже отмеченное первыми звездами небо разрывают молнии. Ни единого облака, ни единой капли дождя, зато гремит — от души.

Вот она Испания! Страсть бушует в сердце страны и прорывается в небо.

По готическому кварталу нас ведут пресловуто узкие пешеходные улочки, над которыми сушится не менее пресловутое белье. Вывешены сотни белых флагов — летняя Барселона сдается на милость туристам.

Я, разумеется, заглядываюсь на них и, разумеется, спотыкаюсь о барселонские булыжники.

— Вы не ушиблись, Хулия?

Не в этом дело! Я с мукой распрямляю ноги. Моим колготкам все-таки суждено будет остаться в испанской земле.

— Карлос, до скольких работает «El Corte Ingles»?

«El Corte Ingles» все еще работал, вернее, в изнеможении переваривал последних посетителей. Мы с Карлосом и нашей нешуточной покупкой могли бы поставить точку в его работе, если бы это не сделали двое других покупателей, задержавшихся в парфюмерном отделе;

— Э, понюхай Тариэл! Фу, вонь какая!

Продавщица старается сгладить впечатление:

— Es «White Diamonds», el parfum favorito de Elizabeth Taylor![19]

— Слышишь, Платон, что-то «Элизабет Тейлор», «фаворито»; почему не взять жене?

— Возьму, о чем говоришь! Но какая вонь!

Все четверо мы выходим на улицу в благоухание испанской ночи.

В пятницу — последний день работы — нам пришлось из офиса Карлоса позвонить в Москву. Возникали проблемы, и требовалось поднять старую документацию. Тариэл Давидович собственноручно набрал номер; и господину Геворкадзе Москва ответила сразу.

— Тамара? Это Тариэл Давидович… Я с кем говорю? С Тамарой?!

Подержав у уха трубку еще пару минут, Тариэл Давидович вдруг с ненавистью сунул ее мне:

— На! Говори! Не могу!

В трубке стоял невразумительный хохот.

— Алло! Тома!

— Юлька! — провопили в далекой Москве. — Юлька, пры-ффет!

— Тома, ты меня слышишь? Надо достать папку «Контракты за прошлый год»…

— Юлька, а мы тут коньячку прикупили, гу-уля-яем!

— Тома!

— А заку-усок! — Томка захлебывалась, перечисляя, — балычка, бастурмы, мяса, этого… которое копченое!

Дальнейший разговор обещал быть продуктивным.

— Тома, позови Лену к телефону!

— Она в магазине, ей к осени приодеться надо, — счастливо доложили из Москвы.

Тариэл Давидович яростно махал мне рукой, чтобы я бросала трубку. Я не удержалась от последнего вопроса:

— Вы что хоть отмечаете?

— День независимости России! — неожиданно трезво и деловито проговорила Томка.

— Уволю! — со сладострастием в голосе пообещал Геворкадзе. — Уволю их обеих к чертовой матери с их независимой Россией вместе! Юля, напомните мне, когда мы в Москву приедем.

А по лицу Платона Бежановича пронеслось озарение:

— Слушай, Тариэл, почему не кончить работу пораньше? Отметим наш национальный праздник!

Независимость родной страны оказалась поистине дорога моим шефьям. Изо всего объема гуляния мне вспоминались на трезвую голову какие-то разрозненные фрагменты — стол, заставленный блюдами впритык; тихо ужасающийся Карлос:

— Вы всегда так много заказываете?

Платон Бежанович (хитровато):

— Как мы заказываем? Мы молчим, а официант все носит и носит…

Еще фрагмент — Тариэл Давидович (проникновенно):

— Хоть мы и не купили в Барселоне ничего существенного, Карлос, обмоем хотя бы те маленькие подарки, которые мы с Платоном везем родным…

И последняя сцена — Платон Бежанович с уверенностью лунатика поднимается на ноги и шагает заказывать музыкантам песню. Я безнадежно иду за ним, понимая, что то, чего просит душа Каретели, в Испании не сыграют. Чего же просила его душа, остается неизвестным, так как по дороге нога Платона Бежановича заплетается за ножку стола и все это вместе дружно рушится на пол.

Тариэл Давидович причитает над телом друга, мы с Карлосом бежим вызывать «скорую», двое врачей никак не могут поднять носилки с наевшимся Каретели, и те доллары, что остались у Платона Бежановича от тридцати тысяч, потраченных на «маленькие подарки родным», он вкладывает в замечательную недвижимость — гипс.

— Посмотрите на эту химеру, Хулия! Да-да, на ту, что посредине карниза. Считается, что химерой должна быть страшная тварь, а эта — приглядитесь — похожа на щенка.

Округлое брюшко, растопыренные лапки, задорная мордочка… Сколько же лиц она успела перевидать, шесть веков с интересом таращась вниз! Сколько мод успело перед ней смениться, сколько успело разыграться колоритных уличных сцен… Но все то же вечное щенячье удивление в глазах у химеры на карнизе кафедрального собора.

Мы огибаем готического исполина, проходя под ажурным мостиком соединяющим стены двух домов, а оттуда мелодия флейты ведет к отрешенному уличному музыканту. Нежная утренняя теплота, лишенные туристов древние переулки и музыка, словно доносящаяся из тех времен, которые смутно помнят даже химеры…