Сергей Саканский - Наблюдатели Страница 11

– Скажи мне, пожалуйста, что происходит? Что за странные у вас контакты, хотела бы я знать?

– Куры, – многозначительно ответил Жан.

– Знаю, что куры, – сказала я, даже немного раздражаясь. – Расскажи мне, наконец, все.

– О, это долгая история, – сказал Жан, залезая под кровать, где спрятался его розовый носочек: я увидела яйца, сморщенные, только что опустошенные в меня, выпитые мной.

– Профессор, – начал Жан, усевшись на край кровати, – занимается, как всем известно, курями. Грубо говоря, он – простой птичник, руководящий мелкой фермой, на которой он проводит свои сомнительные эксперименты. Эта деятельность санкционирована правительством, поскольку ее конечным результатом является возможность продления человеческой жизни. Надежды на успех, конечно, мало, но почему бы не попробовать, если это не столь дорого стоит? Зато ожидаемый результат заманчив: сильные мира сего могли бы жить в три-четыре раза дольше обычных людей, что вообще изменило бы мир до неузнаваемости. Пока что наш птичник научился превращать взрослых кур обратно в цыплят, прикармливая их замечательным веществом собственного приготовления, вот и все. Цыплята в конечном итоге гибнут. Вот я и придумал: вместо этого извращенческого цикла провести нормальный, то есть, просто вырастить курей из цыплят, продать этих курей, продать лишних цыплят, продать их пресловутый корм, только и всего.

– И сколько же он заработает?

– Твой муж получит около трех тысяч баксов, остальные – значительно меньше. Ну, и я кое-что заработаю. Словом, все будут довольны.

Боже мой, Микров! Сколько лет ты возишься с этими курями, а такая простая мысль не могла прийти тебе в голову. Кто же из вас профессор – ты или Жан, мальчик, университетов не кончавший? Ведь он все предусмотрел, даже пресловутый корм – и то умудрился где-то пристроить!

Я восхищена, я горжусь человеком, которого люблю.

45

Рыжая бесстыжая… Могу ли я мечтать о ней? Мечтать, как говорят, не вредно: чопорными ночами, покрывая суженую тебе жену, ты можешь воображать на ее месте другую женщину, столь тебе желанную, или, всматриваясь в черты компаньона по криминальному бизнесу (надо назвать вещи своими именами), напряженно вылавливать черты его сестры…

Я никогда не испытывал недостатка в женщинах – долгий период своей холостяцкой жизни; одновременное количество «возлюбленных» порой доходило до пяти, и я встречался с каждой примерно раз в неделю, путаясь в графиках своего пространственно-временного гарема, прихватывая у недели пару дней для отдыха и раздумий, а их общее количество – до самой моей женитьбы, до тридцати пяти лет – было семьдесят восемь, что в общем виде представляет собой даже небольшую толпу, хотя в среднем равняется четырем целым, трем десятым и трем в периоде женщинам в год, приблизительно – одной в квартал, и это доказывает, что я, в общем, умеренный человек, почти что однолюб.

Среднеарифметическое в этом случае является вялым, неточным показателем: наряду с периодами гаремов, виноградных гроздей, я существовал в периодах абсолютного одиночества, которые длились год или более, когда меня не интересовало ничего, кроме науки; я приходил домой за полночь и валился спать прямо в одежде, а наутро вновь возвращался к своим курям, такой же грязный и вонючий, как они, такой же, как они, счастливый…

И все же, с женщинами мне не везло, и образ донжуана, однако, разрушается сразу, как только я вспоминаю, что это были за женщины. Были среди них две-три настоящих красавицы, небольшое созвездие, сияющее среди тусклой звездной крупы, а основная масса и толпа – невзрачные, плохо одетые и бесчувственные интеллектуалки, студентки и аспирантки био, псих, жур-юр и прочих факов, учительницы, молодые и не очень, и прочая… Только с такими я мог найти общий язык, и, хотя общаться с ними было столь же скучно, как с любыми женщинами вообще, но эти-то, по крайней мере, хоть немного понимали, о чем говорю я…

Другие не носили очков, высоких причесок, не ходили на выставки, никогда не слышали слов «филини», «жанпольсартр», «эякуляция», они смотрели большими, холодными, глупыми глазами и отвечали «чува?» – с возмущением отвечали, если ты, пританцовывая, в погожий весенний день: разрешите познакомиться, я кандидат биологических наук, кхе, и – «чува вы говорите?» – так отвечали они, обливая тебя холодным великосветским презрением.

Именно таких я желал, безнадежно и страстно, тоскливо; я тихо стонал, стиснув зубы, когда видел такую где-нибудь в электричке, не смея даже поднять на нее взгляд, ибо боялся в ее глазах встретить вот это: Чува? Чува ты нах зыришь, бля, как ты смеешь на меня зырить, козел, ты даже зырить на меня не имеешь права, ты!

И далее, со всеми остановками, стоит продолжить этот мазохистский монолог:

– Ты кто такой, падла, ты доцент, профессор, да? Ну и ябись со своими сраными сучками, с лаборантками там, арфистками. Я дама светская. Я на такую дешевку неразменная. Мои ребята институтов не кончали. Мир нам принадлежит, нам, мы в нем хозява, а вы – профессорье всякое, жучье, инженеришки дохленькие, поэтишки там, художничешки – вы наша обслуга рваная, мы вам кости кидаем, мы вас терпим, вы нам кайф даете, а мы его ловим, когда хочем, а когда не хочем – не ловим, мы жрем вкусно, срем сладко, ябемся красиво, как вам и не снилось в ваших очках, галстуках, бородках козлиных, с вашими копейками в дырявых кошельках… Хуечек-та небось маленький, а?

Впрочем, один мой приятель, доктор физико-математических наук, женился на такой сучке, и счастлив до сих пор, и говорит о чем-то с ней по вечерам… При свечах… О, мой рыжий огонь!

46

Я ненавижу людей не потому, что я их не понимаю – напротив, я слишком хорошо изучил людей. Сущность человеческого мышления – ложь, ложное свидетельство, ложное понимание.

Ложь, как и все в двойственной природе человека, представляется в двух, четко различимых видах – ложь, направленная вовне, и ложь, направленная внутрь.

Первая является четко осознанным, вполне управляемым процессом, к ней прибегает подавляющее большинство людей. Вторая – бессознательный, инстинктивный процесс, такого рода ложь есть принадлежность каждого без исключения человека.

Внешняя ложь служит человеку для защиты от себе подобных, внутренняя – для защиты от самого себя. Человек окружает себя ложью, словно опутывает коконом, он живет в этом коконе всю жизнь, и первоочередная задача окружающих – разорвать этот кокон, чтобы увидеть человека обнаженным. Одновременно человек плетет свой внутренний кокон, чтобы отделиться от «я», которое в своем обнажении ужасно.

Таким образом, человек представляет собой что-то вроде оболочки, внутри и снаружи которой – ложь. Если каким-либо усилием извне разорвать не наружную, а сразу внутреннюю оболочку, то человек немедленно погибнет, то есть, все еще оставаясь в своем физическом теле, перестанет существовать как разумное существо. Для таких людей построены специальные дома, куда их забирают, и где они содержатся, как правило, всю свою оставшуюся жизнь.

Самым органичным, самым подходящим для человеческой природы является такое устройство общества, которое максимально замешано на лжи. Именно во лжи человек чувствует наивысший психологический комфорт, человек во лжи – что рыба в воде или птица в небе.

Так или иначе, любое общественное устройство замешено на лжи, и человечество перепробовало множество разнообразных моделей, но самой совершенной была та, что существовала несколько последних десятилетий на территории России. Здесь, как никогда и нигде, личное стремление к ложному гармонировало с ложными законами бытия. Человек был надежно защищен как внешним, так и внутренним коконом, но и эта цивилизация рухнула, едва состоявшись. Почему? Вероятно, причина заключается, опять же, в природном стремлении ко лжи: ведь достижение полной гармонии само по себе уже противно лжи: уравновесившись, внутренняя и внешняя ложь уничтожили друг друга как равные, взаимно противоположные векторы.

47

Лето в разгаре, но виден его конец, редкие жухлые листья, словно скрытые признаки страшной болезни… Осень! Первые пробы твоего золотого пера, дорогой ручки Parker. В Перовском парке – утки уже отдаленно и грустно кричат. Скоро пруды опустеют.

Есть только одна истина: увядание.

48

Если бы можно было не телами отдаться друг другу, но душами: душу другую в жаркой постели крутить, душу свою в разных позах другой подставлять, в душу духовную сперму принять…

49

Нет ничего на свете дороже и слаще истины. Я за истину любые деньги отдам, за истину я голову оторву.